Дом для Лиса

«…он брел по обочине пыльной дороги, подволакивая правую ногу, как плешивый бездомный пес. Его обманули, предали, бросили, как когда-то мать, а потом отец. Он вновь оказался на похоронах, где главной темой разговоров оставался дележ имущества и бизнеса покойного. Во сне он мог позволить себе сказать всем собравшимся, какие они мелочные подлые и жадные и убежать. Бежать, бежать, только нога у него почему-то одна и он падает».

– Тшшш, тихо.

Чуть приподняв за плечи, Соня слегка встряхнула его, он услышал собственные громкие всхлипы, удивленно осмотрелся по сторонам и, облегченно вздохнув, откинулся обратно на подушки. Он был дома, не у себя, но дома. Соня сидела на краешке кровати, усталая и встревоженная.

– Послушай меня внимательно, – быстро заговорила она, вставая, – обстоятельства изменились, из-за твоей идиотской выходки теперь тебе придется долго лечиться, чтобы нормально ходить. Ты должен решить… – она замялась и, подойдя к окну, долго смотрела сквозь пелену дождя на серо-синюю ленту могучей русской реки.

Лис боялся пошевелиться, ожидая приговора, возвращаться в приют он не собирался и прекрасно представлял, что его ждет зимой на улице с недееспособной ногой.

– Сегодня в больнице мне удалось обойтись без документов, своих и твоих, но через 10 дней по идее я должна уехать, я не смогу протащить тебя через границу, просто придумав очередную сказку, – она снова замолчала, пристально и бесцельно вглядываясь в потоки шуршащего по карнизам дождя, ниагарскими водопадами растекающиеся по стеклу.

– Тебе будет сложно, Лис, очень сложно, но это, наверное, твой единственный шанс.

Скорее почувствовав, чем, осознав смысл сказанного, он выпрыгнул из-под покрывала и на одной ноге подлетел к окну, врезавшись в спину девушки, буквально повис на ней, зарывшись лицом в ее длинный шерстяной свитер.

– Тихо, тихо, что ж ты делаешь, подлец?! Не стой на правой ноге! – взвилась Соня, однако не пытаясь оттолкнуть его, – Брысь в кровать, не для того я столько бабла выложила, чтобы ты сейчас все псу под хвост спустил! – тон у нее был явно поставленный, холодный, начальственный, не оставляющий сомнения в недвусмысленности формулировок, вот только теплота обнимавших его рук мешала поверить, что она так уж сильно рассердилась.

Когда Лис все же соизволил доскакать до кровати, она вернулась к прерванной теме.

– Чтобы усыновить тебя нам придется так или иначе все о тебе узнать, кем были твои настоящие родители, есть ли у тебя официальные опекуны. Я просила бы тебя облегчить нам муторный процесс выяснения подробностей. Расскажи, что знаешь.

– Твой муж не будет возражать? – вдруг опомнился Лис, вспомнив о сложностях, разделяющих желаемое с действительностью.

– Ну, когда я ему позвонила и сказала об этом, он назвал меня чокнутой самодуркой, – усмехнулась Соня, – ты ему понравишься, я уверена. Завтра он прилетит, познакомитесь.

– Я не слова по-испански не знаю, – заволновался Лис, – а что будет, если он не согласиться?

– Он русский на большую часть, – засмеялась Соня, впервые за все время, – как-нибудь поймете друг друга. Ничего не бойся, Максим – очень светлый и добрый человек, вздорный немного, но если уж он меня терпит, то с тобой подавно смирится. Я сейчас принесу что-нибудь пожевать, вздумаешь встать, башку откручу.

Почему-то он не сомневался в правдивости ее слов, впервые за последние два с небольшим года он кому-то поверил. Из зеркала над камином на него смотрел какой-то незнакомый худой мальчишка. На загорелом лице жили только большие темно-зеленые глаза, среди черных волос сбоку серебрилась седая прядь, напоминание о плановой зачистке столичных вокзалов от попрошаек и беспризорников. Он не узнавал себя, едва ли представляя, кто он вообще такой.

В дверной проем с трудом протиснулась Соня с большим тяжелым подносом со всевозможными вкусностями: пицца с ветчиной, круассаны со сгущенкой, бутерброды с сыром и помидорами, сок и кофе. Лис едва сдержался, чтобы не облизнуться, без промедления накинулся на еду. Пока Соня смаковала круассан, он успел расправиться со всем остальным, дожевал даже листы салата, на которые для красоты была выложена пицца.

– Ну, так ты мне расскажешь о себе? – дождавшись пока он допьет свой сок, Соня вернулась к прерванной беседе.

Лис глубоко вздохнул и, зарывшись поглубже в плюшевое покрывало, выпалил:

– Я жил в Подмосковье, родных у меня нет, никто не станет возражать, чтобы меня забрали, я никому не нужен.

– Звали тебя как?

– Денисов Егор, не называй меня так, ладно? – он отвернулся, желая скрыть заблестевшие в глазах слезы.

– Обещаю, – без тени какого-либо выражения кивнула она, отряхивая от крошек руки, – криминал за тобой есть? Я имею в виду официальные дела, когда тебя за руку ловили.

Лис кивнул.

– На Серябрекове Косте и Лошкареве Ване кражи, на учете как бродяга стоит Романцев Влад, а за Егором только побег из интерната и кража своего же имущества, в смысле из своего же дома.

– Очень замечательно, – вздохнула Соня, – а что никому не приходило в голову послать запрос и выяснить?

– Эти люди на самом деле есть, я их знал, к тому же за выяснение им не платят! – зло фыркнул Лис, – Есть план, закрыть такое-то количество таких как я, отловили, закрыли, для отмазки написали фамилию и имя, когда родился и все!

– Ты хотел бы, чтобы было иначе? – вдруг спросила она, внимательно наблюдая за ним.

Лис пожал плечами.

– Нет, наверное, было бы только сложнее, все равно одна показуха была бы.

– Тогда нет смысла злиться.

– Они все скоты, парят про мораль, уси-пуси все такое, а сами бумагу из толчков тырят и плавленый сыр за колбасный по отчетам гонят.

Это кипело давно. У Лиса было бурное прошлое, полное недетских обид и ненависти. Он сменил около десятка городов и почти столько же имен, жил на пустых дачах, людных вокзалах, в переходах метро и просто на улице, умел вскрывать замки и мастерски обчищать карманы и при этом умудрился остаться обыкновенным ранимым ребенком. Соня задумчиво слушала его, не перебивая ни единым словом.

– Мне еще надо знать дату твоего рождения, настоящую дату.

– 30 ноября. Сделайте мне другую дату потом, сможете?

Соня кивнула.

Тикали часы, за окном по-прежнему накрапывал дождь, выговорившись, Лис вновь почувствовал себя усталым и больным, но уже не обреченным.

– Скажи честно, зачем ты это делаешь? – он пытался поймать ее взгляд и не мог, она смотрела внутрь себя.

– Я верю в судьбу, Лис.

– И что? – переспросил он, видя, что продолжать она не собирается.

Соня тепло улыбнулась, вдруг посмотрев ему прямо в глаза.

– Каждый человек однажды или не однажды оказывается перед неким выбором, ему предоставляется возможность что-то сделать, и он волен либо воспользоваться ею, либо упустить. Я не знаю, чем обернется для меня данный шаг, не знаю, и гадать не хочу. Я не знаю ответа на твой вопрос. Хочешь чаю? – без какого-либо перехода спросила она, укладывая в стопку пустые тарелки.

– Хочу, только мне кое-куда сходить надо, – лукаво ухмыльнулся Лис, намереваясь встать.

– Подожди, я костыль тебе принесу, – хмыкнула Соня, – нельзя тебе пока на ногу наступать.

Через минуту она вернулась с новеньким, синим костылем -трансформером, способным превращаться в элегантную тросточку.

– Здорово! Секретное оружие…

– Иди уже, – фыркнула Соня, – потом наиграешься.

Остаток дня прошел в ленивой полудреме перед телевизором и бесконечных перекусах. Соня оккупировала ванную комнату на добрых два часа, после чего отправилась к себе, прихватив с собой ноутбук. Когда заскучавший Лис сунулся к ней в комнату, то застал ее спящей. Видимо, к запланированной работе она так и не приступила. Лис накрыл ее концом покрывала и тихо удалился, стараясь не стучать своей временной третьей ногой.

Он успел привыкнуть к своеобразному жизненному укладу Сони и не мог заставить себя не думать о предстоящем знакомстве с ее мужем и о том, что после его приезда все может кардинально измениться. Что именно может измениться, а главное, насколько кардинально, он не представлял и оттого тревожился еще сильнее. Соня отличалась от всех знакомых ему женщин, наверняка, ее супруг также не являл собой образец средней статистики. Эта мысль утешала.

Нога то и дело напоминала о себе тупой дергающей болью. Мелочь. Лис научился не замечать подобного рода дискомфорта. Куда больше его волновало то обстоятельство, что на гипс ничего не натягивалось, кроме пижамных штанов Сони. Не ходить же все время в разрезанных до бедра джинсах.