Сладость или гадость?

– Потому что я люблю вас всех, Дарри! Я Смерть, я милосердие и любовь!

Она посмотрела Даррену в глаза, и лишаясь чувств, он ухватил последние ее слова: «Увидимся, малыш!»

Туман укутал мокрой тряпкой, заливаясь в уши и рот, увлекая Даррена на дно, на самое темное и ледяное дно…

– Капитан? Даррен? Даррен, очнитесь ради бога!

Хейз с большим трудом открыл глаза. Доктор шлепал его по щекам нещадно, но капитан почти ничего не чувствовал

– Мне нужна бумага, мне срочно нужна бумага и карандаш, доктор! – бормотал он, озираясь. – Мы закрываем дело, ради бога, дайте мне бумагу!

Когда часы пробили восемь, капитан Даррен Хейз уже стоял в кабинете начальника полиции. Надменный, лысеющий усач всегда раздражал капитана, но сегодня ни одна нервная струна в нем не натянулась. Кажется, они вообще все оборвались навсегда.

– Не верится, Хейз, что вам наконец-то есть что сказать, по поводу причины смерти наших жертв!

– Забудьте об этих скотах, все равно цепочка убийств на этом обрывается, – сухо проговорил капитан. На вопросительный взгляд начальника он выложил на стол папку, и поверх нее свой рисунок.

– Вот настоящая жертва! Сюзанна-Мэдисон Литтл Эпплуайт, приемная дочь мелкого сквайра и кутилы, нашей первой жертвы. Ее мать, опиумная наркоманка, погибла на глазах у дочери. Тело еще не остыло, а отчим уже продал дитя своим толстосумным дружкам, как бездушную тряпичную куклу, как портовую шлюху и домашнее животное. К счастью, девочке удалось найти защиту и отмщение.

Старший инспектор, лысый черт, предостерегающе поднял руку:

– Такое ощущение, что вы оправдываете преступников, инспектор Хейз!

– Все подробности у вас на столе! – капитан кивнул на папку. Рот его горько кривился. – У вас еще есть вопросы по моему увольнению?

Инспектор только покачал лысеющей головой. Капитан Хейз отдал честь, и холодно отчеканил:

– Тогда желаю вам счастливо оставаться со всем этим дерьмом! И будьте вы прокляты со своей королевской полицией!

Он повернулся, щелкнув каблуками, и вышел вон.

– Слабак, – пробурчал его бывший начальник. Но капитан Даррен-Даниэль Доджсон Хейз не услышал его. Он уже растворился в непроглядном утреннем тумане.

Исчадие

Лиза Глум @lizaglum

Анютка встала на цыпочки, как учили на балетном кружке. Это не помогло достать с полки резного серванта то, что завлекло ее внимание. Но в свои восемь сдаваться она не привыкла, поэтому подтащила поближе колченогую помощницу. ?Иван Семенович застал шкодливую внучку в гостиной стоящей на самом краешке хлипкой табуретки. ? – Осторожно, Анюш! – с невиданной для инвалида без ноги скоростью он похромал в противоположный конец комнаты. ?Но не успел. ?Едва девочка ухватилась за потертый корешок пухлой книги, табуретка под ней предательски развалилась. Спланировав на пол, девочка вдобавок за свое любопытство получила тяжелым изданием по макушке. И заревела. ? – Жива, милая? – дед заревел вслед за внучкой, не справившись с пережитым страхом. ? – Дед, возьми себя в руки, – не по годам деловито ответила Анютка, словно это и не она вовсе минуту назад слезы-сопли на кулачок наматывала. – Пошли чай с плюшками пить. И книжку посмотрим. Интересно, там есть картинки?

? – Ох, Анюш, не книжка это. Фотоальбом наш, семейный. ? – Во, что надо! Нам как раз на лето какое-то дерево задали нарисовать. Не которое в саду у нас растет. А на котором все наши предки повешены. ? – Уж как скажешь! – дед попытался улыбнуться тому, как ребенок обозвал генеалогическое древо. Но его тело обожгло волной леденящей дрожи. Культя, на которую он сегодня еще не успел надеть протез, неприятно заныла. ?

Иван Семенович думал как-то отвлечь внучку от фотоальбома. Рановато ей. А ему всегда было тяжело перелистывать эти страницы, ох, тяжело. Но порвать, сжечь, выбросить – никак нельзя. Нужно помнить прошлое.

В конце концов, дед решил, что Аня имеет право знать. Если не он – соседи и их дети-внуки расскажут. Народ же историю их семьи в легенду превратил, страшную сказку. Пусть лучше от него узнает. Все равно должна знать, девочка же в роду.

Ох, как он тогда переживал, когда узнал, что внучка, а не внук родится. Даже микроинфаркт заработал. Но сын подумал, от волнения приятного. А если б Иван настаивать на прерывании стал, сын точно б его проклял. ?

Пожелтевшие черно-белые снимки хранили боль воспоминаний. Одно прикосновение – и словно мелкий разряд электричества она проникала через кончики огрубевшей кожи, достигая каждой клеточки старческого организма.

Дед усадил Анютку за круглый стол, налил чай и поставил тарелку с плюшками. Сам испек по случаю приезда внучки на каникулы. ?– Шесть вечера – самое время для страшных сказок, – старик погладил Аню по недавно им заплетенным, но уже разлохматившимся косичкам. Что за ребенок – даже волосы у нее непоседливые!

– А мне мама с папой страшилки запрещают, – задумчиво проговорила Аня, но уже через секунду заговорщицки прошептала. – Но мы им не скажем.

– В детстве меня, как и тебя, привозили к деду. Вот он, с бородой на снимке. В этом доме он и жил. Сестра у меня была, Люда, на год постарше. Вот, – дед ткнул пальцев в другую фотографию, где были мальчик с девочкой чуть помладше Ани.

В детстве мы с сестрой часто играли в кладоискателей. В любом уголке дома, покрытом пылью и паутиной, нам грезились спрятанные сокровища. Вот как ты сегодня полезла на верхотуру за альбомом. Анютка потрогала шишку на голове. ?

– Больше всего мы любили исследовать чердак. Поднимаясь по той лесенке, что на террасе, мы словно переносились на машине времени в прошлое. И вечно оттуда что-то притаскивали. То какие-то старые письма и книжки. То шкатулку с украшениями. То игрушки, в которые играли, наверное, наши давние предки. ?

– Дееедааа! А почему ты меня не пускаешь на чердак? Я тоже хочу того… в прошлое.

?– Опасно там, очень. Потому, как только тебя ко мне привозить в гости стали, я сразу навесил я на дверцу от чердака амбарный замок.

?– Привидение там, да? Так я с ним подружусь! – Аня уже грезила, как лазает с фонариком по темному чердаку. ?

– Про каждую принесенную нами с чердака вещь дет рассказывал историю. Мы садились втроем вот за этим круглым столом. Он выключал свет, зажигал свечи. И начиналось самое настоящее путешествие в прошлое.

?Про то, как дед писал бабке письма из военного госпиталя. Как она надевала украшения на свои спектакли. Как в магазинах не было игрушек, и бабка шила-мастерила куколок, мишек для будущих детей.

Но однажды все изменилось. Мы как обычно копошились на чердаке. И тут Люда вскрикнула. Я оглянулся и увидел, что с ее мизинца капает кровь. Укололась обо что-то. Как сейчас помню – такой маленький пальчик и такие крупные алые бусинки одна за одной падали, впитываясь в старые доски пола.

Страшнее крови для Люды была только зеленка. Поэтому мы не стали рассказывать деду о ранке. Я крепко зажал сестре мизинец, и уже через минуту кровь остановилась. С того дня что-то странное стало происходить в доме. И в моей сестре. ?Анютка держала плюшку у самого рта, словно боясь откусить и пропустить хоть слово из рассказа. Дед унял поднявшуюся дрожь и продолжил: ?– На следующий день мы опять полезли на чердак. Люда стала тревожно озираться. Она говорила, что слышит какой-то стук. Как я ни прислушивался – не слышал. Сестра ворошила завалы вещей и книг, пытаясь обнаружить источник звука. Когда дед позвал обедать, я силой уволок ее с чердака.

Ночью я проснулся и увидел, что кровать Люды пуста. Я догадался, где ее искать. Поднялся на чердак и увидел в свете фонарика ее… Сестра одержимо ковырялась в старье. Но как она выглядела!

?Растрепанные волосы торчали в разные стороны. Лицо, бледное, как лист бумаги, было сплошь покрыто капельками пота. А глаза… полные жажды и одновременно отчаяния, помню, как сейчас. Она спросила: ?«Слышишь, ЭТО опять стучит?»

?Я не слышал. Похождения Люды продолжались несколько ночей. Потом сестра стала прежней. Спокойной и веселой. Однажды я увидел, как она разламывала на части своих кукол. И вытыкала им глаза дедовской отверткой.

А еще, у нее невесть откуда появилась странная игрушка. Тряпичная кукла с уродскими глазами-пуговицами, наряженная в черное платьице с белым кружевом. Волосы были сделаны из ниток, тоже черного цвета. ?Люда сказала, что нашла куклу на чердаке. Та якобы сначала просто стучала из-под пола, а потом просила ее освободить. Сестра несколько ночей ковыряла доски, пока не извлекла эту… прелесть. ?От куклы пахло не так, как от других находок с чердака. Не просто сыростью, а затхлостью, болотом, гнилью. Меня чуть не вывернуло наизнанку, когда я взял в руки Эльзу – так Люда назвала «подружку».

Я стал замечать в разных уголках сада кучки свежей земли. Однажды вечером увидел, как сестра ковыряется с лопаткой в кустах смородины. Я подождал, пока она завершит странное дело и уйдет в дом. ?Я ожидал обнаружить в ямке «секретик» – цветы под осколком бутылочного стекла. Я такими глупостями не занимался. Наверное, Люда стеснялась своей девчачьей сущности, вот и закапывала украдкой. ?Разрывавшие землю мои пальцы уткнулись во что-то… мохнатое. Понятно, сестра расправилась с очередной надоевшей плюшевой игрушкой. Интересно, медведем или зайцем?

?Но опустив глаза вниз, я увидел, что пальцы запачканы красным. Когда я еще немного разгреб сырую землю, то увидел… котенка. Бездыханное полосатое тельце было выпотрошено, глаза – выколоты. ?Это был котенок соседей. С утра их дочка «кискала» в поисках питомца. Оказывается, Люда его убила… Что пушистик ей сделал? Деду я пока решил ничего не рассказывать. Но с сестрой надлежало поговорить. По-мужски. ?Когда Люда поняла, что я все знаю, в глазах ее застыл ужас. Она бросилась мне в ноги, рыдала, умоляла ничего никому не рассказывать. Говорила, что Эльза была голодна, просила ее покормить. ?Я взял с сестры обещание, что этого больше не повторится. Несколько дней я внимательно следил за ней, но та ничем подозрительным больше не занималась. А потом произошла трагедия пострашней разодранного котенка. Продолжать?

?

Аню впечатлила история про котенка, и глаза ее наполнились слезами. Но девочка громко сглотнула жалость и кивнула – до того было интересно узнать дальше. ?

– Однажды ночью я проснулся от того, что мне стало тяжело дышать. Я открыл глаза и увидел прямо перед собой эту чертову куклу. Но теперь она была размером с человека! Глаза-пуговицы смотрели прямо на меня, казалось, проникая в самое нутро и заставляя все внутри сжиматься в клубочек.?Я схватил куклу за тряпичные руки, набитые ватой, но те оказались на удивление твердыми. Ладошки без пальцев все сильнее обхватывали мое горло. Не в силах позвать на помощь, я мог только хрипеть. Зато нарисованный рот Эльзы зашевелился и чавкающе произнес: – Накорми меня! Я голодна!

Внезапно в комнате зажегся свет. Строгий голос деда произнес: – Что за возня? Ночь для сна!

?Хватка на моей шее вмиг ослабла. Наконец, я смог глотнуть воздуха. Но тут же немой крик застрял в иссохшем горле – надо мной склонилась Люда! Не кукла, а родная сестра пыталась меня задушить еще минуту назад. ?Люда слезла с меня и улыбнулась деду: ?– Он храпел, мешал спать. Дедуль, мы шутим!

Я глянул на сестру. Ничто не выдавало в ней сущность, которая была в темноте. Дед пожелал спокойной ночи и вышел. Я ушел на кухню и просидел там до утра с включенным светом. ?

Утром дед послал нас на рынок за продуктами. Я скрючился пополам и схватился за живот. Тогда дед сказал, что «болезный» пусть остается дома, а Люда одна справится. Этого я и добивался – остаться с дедом наедине, чтобы все рассказать. ?Как только сестра скрылась за калиткой, я вывалил деду все. Про уколотый палец и неслышимый стук. Про Эльзу, разодранные куклы, мертвого котенка. Про то, как не то кукла, не то Люда меня душила этой ночью. ?Никогда я еще не видел деда таким. За какие-то десять минут моего рассказа он, словно постарел на десяток лет. Сгорбился, осунулся, тяжело опустился на стул и сказал: ?– Случилось то, чего я боялся больше всего. Проклятие вернулось. Немного мне теперь осталось, поэтому внимательно слушай. Мать моей жены ведьмой была. Надеялась, что дочке дар свой передаст. ?