Три грустные истории. Он её любит, она его нет. Что с этим делать – а есть ли ответ?

– Натали, лучше подумайте об учебе! И в двадцать лет хочется совсем не того, что вам в ваши юные семнадцать! Лучше спать…

В тот вечер, я конечно же никуда не пошел. Позвонил Нике, долго трепались ни о чем, отвлекал ее от зубрежки. Потом валялся перед теликом, смотрел всякую труху с Ван-Даммом. Я-то решил забить на завтра, мне можно. Наташка умотала-таки с Вадиком в свой гребанный «Динамик», а я завалился спать.

Конечно, мне пригрезилась Карина. Наша первая встреча. Ей было три года, мне четыре. Она сидела в песочнице, и сосредоточенно придавала песку форму ведерка. А я смотрел на нее, одновременно понимая, что это сон, и веря, что все происходит именно сейчас. Я подумал: «какая красивая девочка, как моя мама!» У нее и правда были такие же персидские глаза, как у моей матери, будто это ее дочь. Только мама была невысокой и смуглой, а Карина выросла юным топольком. Но особенно красивой она никогда не была, если объективно – прозрачная кожица, припухшие губы, которые она вечно кусала (дико сексуально, до обморока!!) прямой нос с высокой тонкой переносицей, броски – ниточки, лопатки торчат, худенькая. Очень бледная, синие жилки просвечивают на височках. Общее впечатление какой-то малокровности. Мама называла ее «мой цыпленочек». Но воображение поражали ее черные, несколько раскосые, совершенно восточные глаза, два драгоценных камня в стрелках черных ресниц, дрожащие на готическом лице как звезды в чашке воды. Я пытался заглянуть в эти очи открыв рот и забыв дышать. Но девочка сидела опустив голову, и мне не часто это удавалось. Я вздрагивал от каждого ее взгляда, и сердце больно сжималось, но мне хотелось, чтобы она взглядывала еще и еще! Теплый ветерок шевелил редкие пушистые волосенки на ее макушке. Во сне я протянул руку, чтобы коснуться ее, хотя тогда, давно я этого нет сделал. И тут Каринуша схватила лопатку и с криком: «Ну, что ты смотришь?» стукнула меня по руке. Несильно, конечно, но больно. Я мужественно стерпел, на заплакал – это ведь Она меня ударила! Я продолжал смотреть на девочку во все глаза. Тогда она отошла подальше, и сердито сопя, села спиной ко мне. Я подошел к ней, и спросил, заложив руки за спину:

– А как тебя зовут?

Она насупилась, помолчала немного, а потом сказала:

– Калина. Тока я больше ничего тебе не сказу! Иди отсюдова!

Я вздохнул как можно грустнее, и продолжал стоять. Она упорно не замечала меня. А я не знал, что говорить, и очень стеснялся. Потом вышла мама:

– Славик, идем обедать!

– Я не хочу, мам! – но она подошла, и увела меня за руку в дом. После обеда я ей признался на ушко, что у меня аж в животе дрожит, когда я вижу одну девочку, ее Калина зовут. Мама засмеялась, и сказала, что не Калина, а Карина, она просто букву «р» еще не выговаривает, она ведь младше меня на целый год! И ее нужно защищать. А когда у меня будет братик или сестренка, я буду старше на целых пять лет, и тоже должен буду защищать его или ее. Я плохо понял о чем она. Потом она очень серьезно сказала, что я уже большой, и девочка моя – просто красавица! Я был горд счастлив!

Когда мы пошли в школу, у Карины не было защитника вернее, чем я. Мы учились в разных школах, но зато жили в одном доме, и я каждое утро вставал пораньше, чтобы проводить ее. После уроков бежал по переулкам, стремясь успеть встретить ее и вместе идти доимой. Нас дразнили «жених и невеста», Карина очень обижалась, а мне даже льстило. Я дарил ей цветы, носил ее портфель, бил ее обидчиков – ее дразнили палкой и селедкой, – но и поклонников тоже бил, тем более! Никого к ней не подпускал как верный пес. Вообще, был страшно ревнив. Ревность – наследство отца. Он тоже безумно любил маму с детства, и всегда очень ревновал.

А я совершенно не давал Карине никакой свободы, и она старалась избегать меня. Я не понимал, почему, очень огорчался, и продолжал ходит за ней как привязанный.

А сон мой продолжался. И вот, Карина уже не маленькая девочка, а серьезная отличница, с короткой стрижкой карэ, девушка четырнадцать лет в тонком платьице, светлом и чуть прозрачном на солнце. Когда она стояла против света, ее тонкие, мальчишеские ножки просвечивало, и сердце мое замирало, стянутое горячими обручами. Мне было пятнадцать, и я уже имел так называемый сексуальный опыт, ерунда, конечно, но я жутко гордился тогда. Но Карина оставалась все той же святыней, и даже вскользь коснуться ее было райским мучением, наслаждением ада! Со знанием дела я оценивал ноги всех проходящих мимо девчонок и девиц, но ножки любимой я знал до последней родинки, и обожал их, мечтая целовать пыль, по которой они ступали (классический случай!). у нее была совершенно особенная, только ее кокетливая мушка-родинка сердечком чуть выше худой правой коленки, ее мне так безумно хотелось просто коснуться губами! Моей поэмой были каждая царапинка, жилка, тонкий белый шрамик на левой лодыжке: «С качели упала, поцарапалась! И вообще, не пялься так откровенно, мои ноги не в узорах! Не медом намазаны!» А я все равно пялился – да разве не в узорах, разве не медом… И пытаясь невзначай коснуться ее коленок, таких хрупких, но она всегда их отдергивала, а однажды даже залепила ощутимую пощечину. Я был счастлив! О, самым сексуальнейшим, иссушающим видением было то, что я опоил ее снотворным, и целую без конца ее ножки, коленки, выше…

Тогда я принимался хитрить, – то убирал налипшую травинку, то снимал случайный волосок, слегка касаясь нежной кожи кончиками пальцев.

В моем сне Карина шла босиком по нагретому солнцем покосившемуся бордюру, ловко переставляя маленькие стопочки циркачки и балансируя раскинутыми руками, держа в каждой по сандалии. Она шла прямо из мечты, а я плелся рядом, готовый в любую минуту подхватить любовь свою, если она вдруг споткнется… мечтая об этом! Поймать ее улыбку… но это упрямое большеглазое чудо не желало даже смотреть на меня, какое мучение! Карина полностью сосредоточилась на бордюре, представляя себя канатоходкой. Она дошла до конца, и я мгновенно оказался рядом, замирая протянул ей руку, чтобы помочь сойти. Конечно, ей этого не нужно, ну а вдруг… и это случилось, она вознаградила мои страдания – подняла свои бесценные глаза на меня и улыбнулась:

– Але, оп! Чем я не циркач?

– Потом мы шли рядом, она благосклонно держала меня за руку, а я умирал от счастья! Я ловил каждое ее слово, и всячески показывал себя рыцарем – купил ей мороженного и нарвал цветов, что соответствовало моим представлениям о настоящем мужчине – папа часто приносил маме цветы.

Протягивая букет во сне, я вдруг обнаружил, что Карине уже не четырнадцать, а семнадцать лет, и вокруг не лето, а зима, темно и холодно. Но мне скорее жарко, кровь стучит в висках, и сердце сжимается, полыхая. Я приближаюсь к моей жестокой принцессе. Как я люблю ее, боже мой! Я вижу ее в каждой худой девчонке, я умираю от желания, лишь коснувшись ее кончиками пальцев!

Но это была наша последняя встреча. Именно тогда Карина бросила меня. В тот проклятый вечер она объявила мне, что решила учиться в Москве. Вот сдаст экзамены, и после выпускного сразу уедет. Я впал в отчаяние, этого не может быть! Как же я останусь без нее? Я пытался что-то говорить в свою защиту, но Карина оставалась непреклонна. Я едва на колени не стал, но хозяйка моих чувств довольно жестоко объяснила мне, что так будет лучше для всех.

– Я не люблю тебя! – сказала она.

– Да и что ты мне можешь дать? Что вообще может дать мне этот город? Ты сам подумай, ведь здесь же нет никаких перспектив! Я не хочу гнить здесь всю жизнь, я хочу в Москву, как бы трудно мне не было! Даже если… ну неважно!

– Но ведь мы же не сможем видеться! – в отчаянии крикнул я.

– А и не надо! – последовал холодный ответ. – ты найдешь другую и забудешь про меня. Ну что такое первая любовь? – будто заучив чужое повторяла она. – Приятное воспоминание. Знаешь, сколько девчонок по тебе сохнут только в нашем классе? Женишься, дети у тебя будут, такие же красивые, как ты, – она погладила меня по волосам, заглянула в глаза. – Но пойми, себе я не хочу, не могу приказать! Не могу любить тебя только за то, что ты хороший и добрый. Ты мне очень нравишься, иначе бы я не стала с тобой водиться. Но любовь… такое у меня сердце!

Я готов был плакать. Мне хотелось умереть, но не выносить мысль, что я лишусь Карины. Мы долго целовались, ее волосы пахли чаем, я чувствую этот ее постоянный запах и сейчас. Я шептал, что никогда не забуду ее, она отвечала. Что я вру, и все у меня образуется. А я терял контроль над собой и сжимал ее, хрупкую, в объятиях все сильнее…

После этого вечера Карина стала избегать меня, считая, что говорить больше не о чем. Не брала трубку, если я звонил, хотя я точно знал, что она дома. Появлялась на улице с разными парнями, и пресекала все попытки поговорить.

– Неужели ты еще не понял, это все! я больше не хочу тебя видеть.

Мне хотелось убить ее и ее дружков, и я бил их, ввязываясь в разборки без конца. Изводился, и тихо сходил с ума. А вредная моя девчонка, ссылаясь на разные причины, отказывала мне во встречах. Со злости я стал гулять со всеми знакомыми девчонками, напропалую и без зазрения совести. Но при том я испытывал к ним отвращение – их волосы не пахли чаем. Я стал очень циничен и потерял уважение к себе и кому бы то ни было. «Я не мужчина, раз она не любит меня», и мучил все новых подружек. Друзья советовали бросит гордячку, не ценящую настоящих чувств, и посмотреть внимательно вокруг – всегда можно найти и покрасивее и подоступнее. Меня эти советы бесили – никого красивее Карины нет, я люблю ее с четырех лет! Пацаны пытались отрезвить меня, заставить посмотреть ан не реально – бледная, при черных волосах вообще прозрачна, узкое лицо, плоская, как доска. И при таких «достоинствах» жутко заносчива. Я впадал в бешенство, близкое к аффекту, и едва не дрался с лучшими друзьями, потом приходилось мириться. Временами мне все же начинало казаться, что они правы, и в Карине ничего нет, кроме звучного имени… но стоило мне снова увидеть ее бездонные черные цыганские очи, полные невыразимой ночной тайны и лунного света, и меня пробирала дрожь, и я казнился, не понимая, как мог я думать, что она нехороша! И она притягивала к себе, и демон желания изводил меня.

Весна в тот год пришла слишком быстро, Карина заканчивала школу, а я первый курс новооткрытого факультета рекламы БГУ. Приближался школьный выпускной, нагоняя на меня горькое отчаяние – скоро я даже видеть не смогу моего ангела! В душе я тихо лелеял мелочную надежду, что она не пройдет в МГУ, ведь это очень сложно, почти нереально, и ей придется остаться в Уфе. Я заботился о себе, а не об успехе Карины. «Но, – думал я, – чем же плох наш БГУ? Тоже очень престижное учебное заведение! Не Москва, конечно, но все же!» Но школу Каринуша заканчивала с большим успехом, и мрачные мысли, что ее способности все же проложат ей путь в Москву, добивали меня. И я сломался. Начал пить, ходил к любимой каждый вечер, доставал ее совершенно. Она не желала меня видеть ни пьяного, ни резвого, ругала последними словами, выговаривала, что у нее золотая медаль «светит», и к вступишкам готовиться надо, и вообще я – урод паскудный, чтобы больше не показывал ей свою рожу. Но я все же мучительно выжидал пару дней и снова наведывался к ней. Ответ был тот же.

Наконец, наступил несчастнейший день, когда Карина уехала, увозя с собой помимо своего желания мое сердце. Она уехала, и даже проводит себя не позволила – на вокзал ее отвез отец. Со мной случилась истерика. Я разбил стакан рукой и сильно порезался. Я метался по квартире, пачкая все вокруг кровью, и совершенно не представляя, как же я останусь без моей принцессы, и что же мне теперь делать. Я долго жил как в тумане, не имея сил бороться с депрессией. Не знаю, как сдал госник, и перешел на второй курс. Слонялся сутками по городу, сильно обхудал и сорвал почки. Мама очень переживая, уговаривала пристроить меня на лечение в больницу, где сама работала, но для этого ей нужно было меня сначала поймать. «Прости меня, не путевого, но сил жить по-человечески нет!» Не внимал никаким речам друзей, к вечеру регулярно напивался, шлялся с сомнительными девицами, мотался по чужим «хатам», курил гашиш и анашу, а то и вовсе что там подвернется. Ангел-хранитель, должно быть, получил премию, сберег ведь меня и от милиции, и от драк, и от заразы венерической. Но и выговор тоже – я продолжал пить. Тело не выдерживало, и в редкие моменты протрезвления ломало почки, сводило печень, рвота с кровью… В универе встал вопрос об исключении.

И в один из таких пьяных вечеров познакомился с Никой. Она поступила в медколледж вместе с моей Натальей, и девки вовсю праздновали это событие у нас на хате. Меня поразила ее схожесть с Кариной, однотипность их черт. Лицо Ники ярче и четче, как бы более строгий вариант обожаемых мною линий: черные глаза, брови-стрелочки, ровное карэ, будто зацелованные, припухшие губы. Все вместе это толкнуло меня, страшного, пьяного, больного, здорово прицепиться к ней. Она смеялась, и не гнала меня, как ни странно, даже симпатизировала. Я проводил ее до дома, развлекая пьяной болтовней, где она даже разрешила себя поцеловать. Когда я зашел слишком далеко, будто собираясь прощаться, сразу осадила. Но телефон свой дала. Придя домой, я все думал о новой знакомой. И без конца сравнивал ее с Кариной. Их роднило все – и походка, и стрижка. Но глаза прекраснее у моего черного ангелочка. А вот формы Никины выгоднее – и на вид, и на ощупь, больше плавности и мягкости. Кожа Ники как персик, а Карина – прозрачная аристократка, манящая меня бессонными ночами. Ника обжигает, Карина же – Снежная Королева. Недоступная моя повелительница.

Поразмыслив так, я решил, что обе они прекрасны, но разница в том, что Карина далеко, а Ника здесь, и она меня не гонит, не топчет моего несчастного самолюбия, и даже в том оборванном виде, каким я ей предстал, признавала во мне мужчину. Чтож, эта штучка может стать мне отличным утешением. Достаточно унижаться!

На следующий же день я позвонил новой пассии, договорился о встрече в парке. Там, среди цветущей зелени завязались наши легкие летние отношения. Я начла ухаживать за Никой, и жизнь моя пошла веселее. решив не торопиться, я от флирта постепенно переходил на более тесные отношения. Поначалу мне только и нужна была от Ники только ее внешняя схожесть с Кариной, которую я впитывал так жадно, что заставил девчонку считать, будто влюблен в нее. Я не стал разубеждать, но незаметно для себя увлекся общительной, чувственной красавицей. Но проклятая любовь была столь сильна, что и по сей день моя подушка нет-нет да и намокнет от слез. Черная жемчужина не отпустила моего сердца, и продолжала душить на расстоянии. Думая спастись с Никой от Карины, я ошибался… я увлекся одной, сгорая другой. Загнав это чувство на самое дно души, я продолжал жить Никой и кровь мою гоняла любовь. Я убрал подальше наши общие фотки, но смог убрать Карину из сердца. Она снилась мне ночами, и я боялся что с губ моих сорвется ее имя, и Ника обидится, бросит меня, снова надо будет пить. Обнимая Нику в темноте квартиры, я видел не ее, и сходил с ума. Пытаясь казаться простецким рубахой-парнем, я хранил глубокую соленую и горькую как море тоску, берегов у которой не было.

Я проснулся, и почувствовал себя самым несчастным человеком на Земле. Самым одиноким во вселенной. Из-под закрытых век побежали по щекам горячие слезы. Мужчины не плачут, но какой я, нафиг, мужчина, если не в состоянии удержать любимую девушку. Я ударил кулаком по подушке – а что, если Карина спит сейчас с кем-то другим? Черт, черт!

Из закоулков сознания пришли слова из любимого «Нау», где они всегда хранились:

Да, ты можешь быть скучной,

Ты можешь быть злой,

Но когда твой телефон молчит, я беседую мысленно только с тобой

И никто нас не разъединит!

Я глубоко вздохнул, пытаясь унять слезы, но только заплакал еще сильней. Какое же я ничтожество, раз ее не привлекаю!

Я сел на постели, шепча:

– Карина… о, Карина!

Есть одна любовь – та, что здесь и сейчас,

Есть другая – та, что всегда.

Есть вода, которую пьют, чтобы жить.

А есть живая вода!

Одна любовь – здесь и сейчас, вода, которую я пью, чтобы жить – Янка. Другая любовь, та, что всегда – Карина. Моя живая вода!

Я почувствовал, что должен что-то сделать, иначе сейчас же сойду с ума! Я включил радио, закурил, начал сомнамбулически двигаться в темноте, натыкаясь на предметы и качая голоовй. Эта сотня маленьких действий ничего ре дала. И я вдруг решил выйти на улицу. Просто взять и выйти, и неважно, сколько сейчас время. Я быстро оделся, забыв о радио, вышел из квартиры. Закрыл дверь, механически сунул ключ в карман, быстро спустился по лестнице, наткнувшись на ночевку бомжа.

Улица встретила меня тишиной. Безветренно, и даже тепло. Я постоял пару минут, вдыхая осенний воздух, и пошел сам не зная куда, вдоль темных домов и тусклых сонных фонарей.

Я брел, и в голове висела черная пустота. Холодная тоска сжимала сердце костлявыми лапами. Не давая покоя. Меня мучил сон, в котором так ярко пронеслась история моей любви. Первой и единственной., печальной любви. Перед глазами возник образ Карины и не было ни сил ни желания гнать это прекрасное видение. Меня просто разрывало!

Неожиданно я уловил тихие шаги у себя за спиной. Кто-то догонял меня, неуверенно ступая по грязному тротуару. Мне было все равно, кто там ни ест, хоть сам Дьявол. Он мне не поможет. Я для него ничто! Я все мрачнел и мрачнел. Тем временем этот кто-то приблизился, отбрасывая слабую тень впереди меня. Девушка. Догадка тотчас подтвердилась, спросив чуть хрипловатым девичьим голосом:

– Закурить не будет. Парень? – так неуверенно и опасливо. Ну и не спрашивала бы, раз опасается! А может, я маньяк? Я повернулся, протягивая мятую пачку «L&M», и встретился глазами с невысокой темноволосой девчонкой не старше 17—18 лет. Пока она прикуривала. Держа сигарету в ярко накрашенных по-детски пухлых губах, я успел рассмотреть ее как следует. Даже в неверном свете бледных фонарей, я оценил ее ножки по достоинству: их плотно облегали черные джинсы, и это были не редкость правильные ноги. Не слишком длинные, но стройные, подтянутые – она знает толк в спорте. По одежде я определил ее как фэнку рока – черная косуха со множеством замочков, на шее бандана с двумя красными буквами «АК» – «Агата Кристи», видимо. Обуто это юное рок-чудо в крутые, тяжелые, армейские ботинки на жуткой подошве – и как ее прелестные ножки такое поднимают? Я скользнул взглядом вверх – на плечи ей падали длинные темные волосы, блеснувшие винно-красным оттенком, она тряхнула головой, откидывая волосы с лица, и мы снова встретились взглядами. В ее зеленоватых глазах играл легкий страх пред незнакомцем. Очень странно, что девчонка ночью на улице одна! Может, она ищет заработка? Но это не тот район, и она неподходяще одета для «ноктюрн баттерфляй». Очень странно! Я внимательно смотрел а не, и вдруг поймал себя на том, что ищу в ней что-то общее с Кариной. Какая глупость! Не может весь белый свет походить на одну жестокую девчонку! Между тем, девушка глубоко затянулась и сказала вызывающе громко: