Непридуманная сказка

Мысли эти не покидали Сашу уже два месяца кряду. Стоило чуть расслабиться, задуматься, и сразу возникало перед глазами бесшабашное лицо соседки Олеськи. И Саша вновь и вновь задавала себе вопрос за вопросом: что случилось, как это могло произойти и почему, почему Олеська сделала такое? Или, если это она не сама, кто сделал с ней это?

… Всё началось в самом начале весны. А ведь ничего, ровным счётом ничего, что называется, «не предвещало». Просто в марте Саша, в чудом выпавший выходной день, возилась дома. Мама уехала к подруге, повидаться перед дачным сезоном, обещавшим быть затяжным, и обсудить тонкости выращивания рассады помидоров, перцев и баклажанов по методу Октябрины Ганичкиной.

В квартире было тихо, а в общем коридоре раздавались шаги, негромкие разговоры, и постоянно хлопала соседская дверь. Стало почему-то тревожно. Так тревожно, что вдруг совершенно непонятно откуда возникла неожиданная, страшная, дикая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Олеська была соседкой и приятельницей с детства. Впрочем, как и Инга с Машкой. Когда-то их дом заселили преимущественно молодыми семьями с детьми. Вот так и оказались на одной лестничной клетке пять девчонок. Десятилетние Саша Катунина и Инга Овражкова, восьмилетние Машка, младшая сестра Инги, и Олеська Ермохина и, наконец, Олеськина сестрёнка Ленка, девица четырёх лет отроду. Старшие девочки пошли в одну и ту же школу, построенную во дворе. И оказались попарно в одних и тех же классах. Саша с Ингой – в четвёртом «гэ», Машка с Олеськой – во втором «бэ». А маленькая Ленка отправилась в детский сад, находившийся как раз за их школой.

Подружками в полном смысле этого слова они, может, и не стали. Но приятельствовали очень по-доброму, часто помогали друг другу и даже болели всей толпой, впятером. Их участковый педиатр сначала удивлялась, а потом привыкла и только смеялась, входя в общий, на четыре квартиры, коридор по очередному вызову:

– О! Я вижу тут лазарет в полном составе?!

После школы пути их хоть и не разошлись совсем, но порядком разветвились. Машка вышла замуж и переехала жить в соседний дом. Инга окончила институт и тоже стала замужней дамой. И сама Александра успела сходить замуж и развестись. Даже маленькая Ленка выросла и уехала учиться в Питер. Не потому что в Москве ничего не нашла или везде завалилась, а потому что там готовился стать моряком торгового флота её жених.

Сама Александра окончила Финансовую академию и стала работать в банке. Инга выучилась на воспитателя детского сада, а Олеська в каком-то заштатном институте получила диплом юриста. Только в отличие от Александры и Инги ни дня по специальности не проработала, предпочитая торговать на их небольшом районном рынке женским бельём.

Вышло так, что сначала остались жить на родном одиннадцатом этаже в пятом подъезде Александра с мамой Лидией Георгиевной, родители сестёр Овражковых, которые к тому времени развелись, но разъехаться не смогли, Инга с мужем и сыном и Олеська с мамой. В четвёртой квартире, однокомнатной, иногда, между дачей и больницей, появлялась старенькая Зоя Ивановна. Но через год жильцов на их этаже снова стало больше: вскоре после свадьбы Машка Овражкова рассталась с мужем и вернулась к родителям.

Так и жили. Хорошо зная друг друга много лет, тихо, мирно, дружно, почти по-семейному, без обид и потрясений. Пока зябким, промозглым мартовским днём, когда Александра надумала взять выходной, ей не пришла вдруг в голову дичайшая мысль: всё ли в порядке с Олеськой?

Нервно передёрнувшись всем телом, Саша недоброе это предчувствие прогнала. А прогнав, решительно набрала в белое пластиковое ведро тёплой воды, взяла швабру, веник и тряпку и энергично направилась мыть общий коридор.

Никакой строгой очередности у них установлено не было. Кто видел необходимость протереть полы, у кого было время, тот и драил. В тот день эту самую необходимость видела она, Саша. И, главное, у неё наконец-то было время.

Она уже заканчивала мыть скучный серый линолеум, когда дверь из лифтового холла открылась, и в коридор просочились две женщины. Они тихо прошли по мокрым полам, молча кивнув на удивлённое «здрасьте» Александры, и скрылись в квартире Ермохиных. И снова стало страшно. Вот так, практически на пустом месте.

А потом, буквально через полчаса к ней постучала тётя Настя Овражкова, мама Инги и Маши. Александра широко распахнула дверь, улыбнулась и посторонилась:

– Ой, тёть Насть, проходите, пожалуйста!

– Да я на секунду, Сань. Пришла… сообщить… У нас ведь горе – Олеська умерла.

Александра ахнула, прижав пальцы к губам. Хотя и не удивилась, потому что непонятно как, каким-то таинственным образом она уже об этом знала. Тем не менее смерть двадцати восьмилетней здоровой женщины, подружки детства, стала страшным потрясением для них всех.

Тётя Валя Ермохина, мама Олеси и Ленки, от горя не почернела, но стала такой бледной, что казалось, будто и крови нет под её тонкой сухой кожей. Она очень похудела и тенью скользила в общем коридоре, отправляясь на работу или в магазин. Соседи делали для неё всё, что могли. Всем этажом они старались поддержать тётю Валю, а та не замкнулась и благодарно откликалась на любое проявление их заботы.

Потихоньку жизнь стала входить в привычное русло. И стало казаться, что ничего, горе у них, конечно, но понемногу всё налаживается и скоро станет полегче. И только Александра постоянно вспоминала Олесю и никак не могла ответить себе на главный вопрос: что же произошло в тот мартовский день?

А теперь, через два месяца, попала под машину их Машка Овражкова. И сразу после её гибели исчезла ещё одна довольно близкая подружка Олеси и Машки, их бывшая одноклассница Наталья Пасечкина, упитанная весёлая девица. Они с Олеськой даже внешне были похожи. Только Ермохина была химически кудрявой блондинкой, а Наташка – жгучей коротко стриженной брюнеткой. И вот нет ни Олеси, ни Маши. И Наталья пропала. Три девушки за два месяца…

Когда Саша с головой погрузилась в невесёлые и тревожные раздумья, зазвонил телефон. К счастью, негромко, а то она, глядишь, и инфаркт бы схлопотала от неожиданности – в таком плачевном состоянии были её несчастные нервы. Александра потянулась и, стараясь успокоить колотящееся в горле сердце, взяла со стола трубку и еле слышно выдавила из себя:

– Алё!

– Сань! Ляксандра! – весело, хотя и с некоторым сомнением пропела трубка. – Ты ли это, мой милый друг?

– Я, – выдохнула Саша и снова заплакала. В трубке недолго растерянно помолчали, потом витиевато, так, что сразу и не поймёшь – то ли сказали доброе, то ли обругали, – выразились, следом что-то грохнуло, и пошли короткие гудки.

Саша, мучительно поморщившись, отнесла монотонно гудящую трубку подальше от уха и заплакала ещё горше. Оттого, что поняла: помощь идёт. Та самая помощь, которая сейчас была ей нужна больше всего на свете, без которой осталось бы только ложиться и помирать. А теперь ничего, может, всё ещё и утрясётся. Может, и помирать не придётся. Во всяком случае, пока. Потому что, как поётся в чудесной детской песенке, которую Александра обожала с детства и которая сейчас, несмотря на пережитый ужас, вдруг жизнерадостно зазвучала у неё в голове: «на медведя я, друзья, на медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, если с другом буду я, а медведь без друга».

У Александры, по счастью, такой друг, вернее, подруга был, то есть была… И сейчас эта самая подруга – Саша знала точно – мчится к ней во весь опор, наверняка забыв переобуться, в домашних тапочках, зато прихватив чего-нибудь вкусненького для поднятия боевого духа. И Александра начала вслух, чтобы хоть немного успокоиться и скрасить ожидание, медленно считать.

На четырёхстах пятидесяти одном в дверь энергично заколотили. Одновременно со стуком повернулся ключ в замке и в маленькую их прихожую ввалился Ангел. Точнее, ввалилась. Потому что Ангел был очаровательной женщиной тридцати трёх лет от роду. Ангелиной Нарышкиной, по мужу Валдайцевой. Учительницей начальных классов. Лучшей подругой Александры Катуниной. Единственным человеком, которого Александра могла и хотела бы сейчас видеть.

Саша из-под горящих от долгих слёз век посмотрела на всклокоченные непокорные каштановые кудри Ангела, на полиэтиленовые пакеты с лоточками и баночками в руках подруги, на смешные тапочки в виде рыжих вислоухих такс (и это Саша угадала) на её точёных ногах и вслух сказала:

– Слава Богу, что ты у меня есть!

– Я у тебя есть. Это точно. Так же точно, как и то, что ты у меня сейчас будешь есть! А ну, марш мыть руки!

Ангелина всему многообразию интонационных конструкций предпочитала такую, которую её коллега и подруга Злата Рябинина шутя называла командно-приказной. Почему уж так происходило, от характера ли, от профессии – неизвестно. Но это было фактом. Тем не менее сердиться на Ангелину за это было совершенно невозможно, поскольку была она особой невероятного обаяния. Во всяком случае, так казалось Александре, мужу Ангелины Вадиму и многочисленным друзьям, знакомым, ученикам и их родителям. Поэтому Саша лишь устало кивнула и пошлёпала босыми ногами в ванную – мыть руки, как и было приказано.

Когда она, умытая, с чистыми руками, но всё равно невыносимо несчастная, явилась на кухню, то обнаружила на столе несколько пластиковых контейнеров с салатиками, отбивными, свежим пловом и кусками многослойного сметанного тортика Ангелининого производства.

– Ты что, весь холодильник выгребла? – шмыгнула Саша носом и уселась за стол, поджав под себя ноги.

– Ага, – радостно кивнула Ангелина. Буйные кудри при этом тугими пружинками упали на лицо, сделав его моложе и трогательнее.

– А как же Вадим?

– А Вадим укатил в командировку аж на две недели. Как всегда, бросил меня, сиротинушку, помирать от тоски. А это… – Она обеими руками, будто собираясь танцевать русский народный танец, широко развела в стороны. – Остатки былой роскоши. Я мужа вчера кормила в дорогу. А сегодня он улетел. Так что лопай и докладай, сердобольная ты моя, не объешь ты своего ненаглядного Вадима… Ешь, я тебе говорю! Всё равно выбрасывать!

Против желания Александра не выдержала, рассмеялась и потянулась к вилке. Сунув в рот кусок вкуснейшей отбивной, она снова глубоко вздохнула и повторила убеждённо:

– Слава Богу, что ты у меня есть, Ангел.

– А ты у меня, – неожиданно ласково ответила подруга и улыбнулась. – Ну, рассказывай!

Александра кивнула и честно попыталась собраться с мыслями. Получилось не так чтобы очень хорошо, но она знала, что Ангелина всё поймёт, как надо:

– Я сейчас… в смысле, полчаса назад встретила Нелли Геннадиевну, ну, ту, что вечно стоит на посту у подъезда…

– Это та твоя разговорчивая соседка? – уточнила Ангелина.

– Она…

– И что?

– А то, что она мне сказал, что Машка погибла, попала под машину.

– Овражкова? – ахнула подруга.

– Она самая. А я даже не могу к Инге и тёте Насте зайти. Что я им скажу? Машки нет, а они… они…

Ангелина молчала, зная, что Александра сама справится со слезами. Та подняла лицо к потолку, посидела так недолго и почти спокойно закончила:

– А Наташка Пасечкина следом за этим пропала. Нет её нигде, и никто не знает, что с ней. Так что теперь считай сама: Олеська, Марья, а следом и Наташка…

– Кошмарные какие совпадения… – покачала головой Ангелина.