Зеркало Умбры

Юджин лениво подает голос.

– Как день прошел? – спрашиваю.

Я хорошо готовлю, несмотря на все сложности. И блюда из мяса — мой конек. Сегодня я хочу порадовать нас с Юджиным гуляшом с печеной паприкой и грецким орехом. На гарнир, как обычно, гречка. Этого добра у нас тут запасы на год вперед. А вот дошики, увы, закончились быстрее, чем я предполагала.

Пока лезвие превращает единое в дискретное, я мысленно считаю слова, которые произносит персонаж из сериала по телеку. Юджин смотрит это дерьмо с первого дня нашего переезда.

– Юджин! – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

Не фокусировать взгляд. Представить, что режу муляж для фильма. Оно не настоящее.

– Боже, да все прекрасно! Я смотрю 2х2, ты не слышишь?

Как не вовремя! — это, конечно, молча.

Янтарное масло в раскаленной сковородке уже начинает потрескивать. Когда я вываливаю туда говядину, по нашей небольшой кухне разносится характерный густой аромат.

Отмываю руки и разделочную доску в огромном количестве пены моющего средства. Юджин наконец-то спускается ко мне.

Вытерев руки полотенцем, я на всякий случай мою их еще раз, а затем мою раковину, чтобы ничто не напоминало о пережитом. Очищаю губку. Споласкиваю тарелки. После этого еще раз мою руки.

Мы тут кантуемся, по сути, в самодельном жилище, однако спасибо надо сказать его первому резиденту. Потому что это не дом изначально, а самый обычный маяк.

Да-да, маяк на скале, прямо перед морской далью. Здесь проведено электричество и даже водопровод, как в деревенских домах. Не дворец: перебои с горячей водой по утрам изрядно достали, однако вид! Какой потрясающий вид!

Когда Ткач привез нас сюда, я шутила, что, мол, для полного счастья не хватает вайфай-точки, хех. Никто тогда не смеялся.

Ткач — золотой человек, хотя нельзя отрицать, что именно его активная деятельность едва не привела Юджина за решетку, а меня — кое-куда подальше. Но об этом потом.

Сейчас я ворошу мясо деревянной лопаткой, равномерно замешав его с приправами и овощами. Душистый мясной соус мог бы стать серьезным испытанием силы воли какого-нибудь рядового вегана. Благо, здесь таких не водится, и никто не отнимет у нас этот великолепный ужин!

Я говорю Юджину, что ужин будет готов через десять минут, а сама вглядываюсь в медленно тонущее солнце за окном.

Сегодня ясный день — ни единого барашка на горизонте.

Наше жилье — мечта любого романтика, если, конечно, исключить проблему с ветром и отсутствием магазинов в шаговой доступности. Чтобы раздобыть еды, надо либо полдня ехать на мопеде в ближайший населенный пункт, либо плыть на катере часом меньше. Правда, катер у нас пока не работает, да и море почему-то не выглядит дружелюбным.

Впрочем, жаловаться пока не приходилось. Ткач с маниакальной точностью рассчитал наши запасы, составил схему расходов пищи и выдал немного денег. Он сказал, что вернется раньше, чем у нас закончится еда.

Так вот мы и живем: в маленьком четырехэтажном маяке. Ну как четырех… Последний этаж — технический. Там под сводом мутного стеклянного купола располагается здоровенный мертвый проектор, что во времена своей юности светил в ночи кораблям.

Этажом ниже — моя комната и зеркало, не подключенное к компьютеру, еще ниже — комната Юджина. На первом этаже — кухня плюс пристройка с импровизированным душем и кладовой. Помимо всего прочего именно сюда мой дружочек притащил старый телевизор, напоминающий здоровенную пухлую муху. А в руинах Фанагореи нам удалось урвать добротный диван-раскладушку, который даже почти не скрипит.

Я, конечно, говорю о тех останках Фанагореи, что лежат в коме чуть поодаль от нас. Морские ветра хорошо справляются с ролью аппарата ИВЛ, но по артериям давно ничего не протекает. Фанагорея умирала долго. Тихо. Никто и глазом моргнуть не успел, как город из жизнерадостного, полного надежд ребенка превратился в тлеющий скелет.

Говорят, это случилось за полтора года до нашего приезда. Дело, согласно слухам, в зеркале, из которого Архитектор Муравей выпустил так много памяти, что наш мир кое-где весьма существенно размыло.

Я не знаю, честно говоря, сколько тут правды. Имея некоторый опыт в сталкинге по зазеркальной Сети, я своими глазами видела эту память. Код, пишущий сам себя там, за границами наших человеческих полномочий. Алгоритмы нашей физики, цветов, идей, живых структур, эмоций и разума. Говорят, этот строительный материал бытия никогда не должен покидать свое матричное поле.

Когда мы сюда приехали, зеркало уже не работало на вход. Стало быть, на выход тоже. Мир вокруг выглядел и продолжает выглядеть как полагается: никаких признаков вмешательства в код. Никакой характерной ряби в воздухе, никаких пульсирующих оттенков и пластилиновых протечек.

Никаких аномалий, явно принадлежащих тем местам, где человеку не место.

Ткач говорит, люди просто испугались тогда. Ведь в Санкт-Петербурге махинации с зеркалами наделали немало бедствий. Кроме того Плерома… Слышали о Плероме? Это такая секта. Была. Она загнулась одновременно с исчезновением Архитектора Муравья. Больше о ней никто не слыхал. Мы с Юджиным тогда не особо интересовались всеми этими вещами, а теперь оказывается, что они могли бы спасти мне жизнь.

Да и не только мне.

Теперь, пытаясь убежать от зловещей тени своих ошибок, мы снова оказываемся в месте, пропитанном человеческим любопытством. Любопытством, нашедшим выход в экспериментах с начинкой мира. Наверное, это знание до самой смерти будет меня преследовать.

Когда солнце окончательно скрывается под жидкой поверхностью зеркальной кожи моря, я снимаю мясо с огня. Гречка тоже готова: я делю ее на две равные кучки в двух крафтовых тарелочках, отсыпав, впрочем, Юджину чуть больше. Все-таки он мальчишка, им надо хорошо питаться независимо от возраста и телосложения.

Нежный мясной гуляш, испуская горячий душистый пар, царственно венчает композицию. После чего я украшаю блюдо тертыми орехами и веточкой зелени. А сама стараюсь не думать, что все это похоже на чьи-то внутренности.

– Кира…

Юджин опять хочет забрать тарелку к телевизору.

Я выжидаю паузу. Руки трясутся, и я с силой сжимаю веки: мимолетная боль может прогнать наваждение.

– Кира!

Он рядом. Юджин выглядит совсем как человек.

Иногда что-то начинает происходить с этим местом вокруг: будто бы просыпается некий инопланетный инстинкт, который твердит, что все — фальшивка. Каждый уголок дома, каждый цвет, каждое знакомое лицо начинает становиться совершенно чудовищно не таким, каким должно быть. Бутафория, словно в фильме «Игра»: стоит открыть случайный ящик, как обнаружишь, что он пуст. А вместе с ним — и все остальное.

– Кира, ты в порядке? – Юджин подходит ко мне, и я с трудом сдерживаюсь, дабы не врезать ему промеж глаз. – Ты какая-то бледная.

– Расскажи, чем ты сегодня занимался, – заставляю себя сказать, но язык все равно предательски спотыкается. Мне так страшно, что я чувствую, как в горле застревает комок, а глаза стелет пелена влаги.

– О-о-о, боже, только не говори, что опять! Ты таблетки сегодня пила?

Пила ли я таблетки? Юджин все такой же медноволосый, что и всегда. Мелкие завитки волос вкупе с бородкой и тучным телосложением придают ему неумолимое сходство с Романом Трахтенбергом. Обычно подобные мысли заменяют мне таблетки.

Но сейчас…

Между кустистыми бровями Павла залегла глубокая складка, глаза пристально буравят подбородок. Отпечаток мощного мыслительного процесса так четко прилип к лицу Юджина, что не укрылся даже от меня.

– Не знаю, подходящий ли момент, – говорит Паша. – Но, надеюсь, тебя это отвлечет.

– О чем ты?

– Сегодня, пока ты гуляла, я нашел кое-что. Письмо.

– Письмо?

– Самое настоящее письмо. В конверте. Адресовано тебе.

– Не знала, что кто-то еще пишет бумажные письма, – растерянно говорю. – От кого?