Зеркало Умбры

Зато… В производимом уюте чувствуется чуть ли не физическая целостность. Мне кажется, еще чуть-чуть, и его можно будет измерить.

Юджин ставит чайник. Потом выдает мне миску с засохшим еще до нашего приезда овсяным печеньем и садится напротив.

– Нож заворачиваю в полотенце, чтобы тебя не пугал, – говорит мой друг и показывает мне, что опасный сверкающий подлец отправляется подальше в темный ящик.

Иногда мне кажется, что я люблю Юджина, но на самом деле это не более чем попытка выдать желаемое за действительное. Мы с детства знакомы. Многое повидали вместе. И пускай я не таю на него зла за отказ принять мой отказ, ведь с тех пор уже пять лет прошло, нет. Только не любовь.

– Однажды давно, – говорю я. – Человек по имени… ну скажем, Заводной Барабан подсмотрел в Сети одну интересную технологию. Он не искал этот клад намеренно, но как часто бывает с увлеченными персонажами, им чаще других улыбается удача. Заводной Барабан обнаружил способ фиксировать поток неких… скажем так… частиц, излучаемых… в ответ на изменение твоего эмоционального состояния. Статья описывала способ захватить и удержать на физическом носителе ткань любого существующего чувства.

– Чувства — это химическая реакция.

– Меня поражает то, что даже через полгода работы с этой самой «материей чувств» ты продолжаешь повторять подобные глупости, – вздохнула я.

– А тебе лишь бы поумничать.

Иногда мне кажется, что Юджин безнадежен (впрочем, наверняка он то же самое думает обо мне).

– Заводной Барабан попытался собрать катушку, как было предписано в инструкции, но ему недоставало знаний. Тогда он прибег к помощи двух друзей — весьма амбициозных и талантливых технарей. Разобравшись в том, как записать собственную радость на катушку, Барабан попытался записать грусть, а потом похоть, сожаление, страх и восторг. Раз за разом ему это удавалось.

Но тут всплыла небольшая проблемка. Эмоции можно было записать, но при этом невозможно воспроизвести. Аппарат имел устройство вывода по типу вольтметра: чем «мощнее» записанная эмоция, тем ярче светилась лампочка.

Путем нехитрых рассуждений Барабан пришел к выводу, что раз записанные эмоции воспроизвести нельзя, но при этом включается свет, значит…

Я молчу, ожидая, что Юджин закончит фразу.

– Э-э-э…

– Значит, их можно использовать как источник энергии!

– Ты эту историю сама придумала или вычитала где-то? – Юджин хмуро приподнимает бровь.

– Это еще не конец. Дальше Заводной Барабан начал думать, как лучше всего применить полученный «двигатель». Разумеется, легче всего было бы продать его какой-нибудь ведущей корпорации, но наш герой мыслил несколько шире. Сам он не был ни ученым, ни программистом, ни даже технарем. Но он был умен и умел убеждать.

Вскоре команда настоящих специалистов плотно исследовала технологию, обнаруживая все более и более необычные следствия.

– Ты мне так и не ответила, – перебил Юджин. – Это выдумка или нет?

– Первым из них стало открытие необычного «поля» вокруг катушки. Эмоции, а точнее — частицы, которые генерировало их появление, формировали некое атипичное поле. По типу электромагнитного поля, присущего электронам. Поле эмоций не только существенно повышало пластичность ткани нашего мира, но и выплескивало на его поверхность неуместные артефакты. Знаешь, что это такое?

– Типа автомобильного колеса в раскопках древних египтян?

– Диск Сабу — это не автомобильное колесо, если ты о нем.

– Я просто наугад сказал. Вещь, которой не может быть там, где она есть.

– Да. Но поскольку мама Заводного Барабана с детства заставляла его убираться в комнате, он прекрасно знал: у каждой вещи есть свое место. И раз неуместные артефакты попали к нам сквозь загадочное поле катушки, то и мы можем попасть через это поле к ним на родину.

– Путешествия по мирам? Старо как… мир. Кек.

– Это лишь декорации, Юджин. И спектакль мы уже видели. Но разве не интересно тебе заглянуть за кулисы? Увидеть механизмы, поднимающие занавес и управляющие движениями кукол? Для подобных путешествий требуется ресурс, не говоря уже о необходимости этот ресурс содержать. Так и появился странствующий город-театр.

– Слыхал о странствующей коммунальной квартире. Это из той же оперы?

– Кто знает? Я никогда не видела ни того ни другого, но что касается театра… если он еще не существует, то рано или поздно обязательно появится.

– С чего ты взяла?

– Я много рассуждала о том, что будет, если нашу технологию вытащить из Сети. Сейчас мы пользуемся ею исключительно в музыке. Записываем эмоции и воспроизводим для публики. Что если производной нашего искусства является обычная физическая энергия, которую можно измерить?

– Ее и сейчас можно измерить, – фыркнул Юджин. – Количеством просмотров на Ютубе и покупок в Айтюнс.

– Я про то, как мы можем использовать это в дальнейшем!

– Я тоже!

– Ты так и не дослушал.

– Измерить энергию эмоций? Будущее, безусловно, наступило, но еще не настолько.

– Что такое искусство, Паш? Искусство, которым мы занимаемся. Которым дышит человечество.

– Ну… У искусства есть критерии. Автор, зритель и вроде как… эм… ну типа ты встретился с искусством лицом к лицу и после этого прежним больше не будешь, так?

– Да, и это самое важное. Это ключ! Когда мы начинаем думать, можно ли измерить искусство, все потуги в конечном счете сводятся именно к этому. Новая память — новая жизнь, это и есть та пресловутая «материя чувств», о которой я говорю. Мы умеем воспринимать. Все живые существа умеют. И когда мы воспринимаем, мы меняемся. Независимо от того, кто мы — бактерии или живой океан с планеты Солярис. Мы меняемся, а значит, рождается новая память. Которую можно измерить.

– При чем здесь искусство?

– Мир так или иначе заточен под то, чтобы мы сталкивались с переменчивыми условиями. Иначе не было бы смысла в открытости живых систем. Не было бы смысла в дискретности живых единиц и в преемственности «живой» памяти. Все, что способно вызвать новые эмоции, полезно миру.

– Опять ты об этом! У меня твои теории скоро из ушей полезут.

– Поэтому нам хочется любить и путешествовать! Менять обстановку. Изучать. Познавать. И созидать. Искусство — это мощнейший рычаг в создании эмоционального потока. Того, который Заводной Барабан однажды смог зафиксировать и удержать на своей удивительной катушке.

– Допустим. Хочешь сказать, вся суть эволюции сводится к поиску вечного двигателя? – спрашивает Юджин.

– Даже если мы его найдем, эволюции будет плевать, – говорю я. – Заводной Барабан просто пополнил кулинарную книгу человечества. Я говорю о том, что именно восприятие и чувства являются фундаментальной базой жизни как таковой. Бактерии чувствуют тепло и совершают двигательные колебания к нему. Человек, стоящий на карнизе, делает шаг назад, движимый инстинктом самосохранения. Даже когда ты уже обзавелся потомством, твое существование еще нужно миру, потому что каждую секунду ты способен воспринимать. Способен генерировать память. А память — это компьютерный код бытия.

– Мы до сих пор не знаем, что такое память, Кира, – вдохнул Юджин. – Ты любишь строить гипотезы на основе научных фактов, но уходишь от них слишком далеко. Память за пределами Сети никто не видел. А внутри Сети бОльшая часть людей попросту не умеет находиться.

– Я вижу ее своими глазами каждый раз, когда там оказываюсь. И чувствую себя рыбкой, выпрыгнувшей из аквариума. Мы не знаем, что делать с этой информацией. Странствующий город-театр еще не готов родиться. Так же как человечество не готово к Сети.

Юджин устало отставил чашку и посмотрел на меня с сочувствием. Иногда у меня возникает неприятное ощущение, будто я нахожусь в кабинете психиатра, которому пытаюсь доказать, что видела летающих единорогов. Паша умеет делать такое лицо.

– Не человечество, – говорит он. – А ты. Никогда не понимал, по какому принципу работают зеркала. Почему одни проходят и прекрасно себя чувствуют, а другие сосут пинас.

– Я уже объясняла тебе.

– Да-да, эмпатия и все такое. Это херь собачья. Наверняка все намного сложнее, как это всегда и бывает. Человек думает, что гениальное устройство мира сводится к чему-то простому, а по факту выясняется, что склонность упрощать, наоборот, мешает работе.