Письма из-под виселицы

Алевтина недовольно фыркнула в ответ, ведь я пресёк её действия раньше, чем она приступила к исполнению своих женских обязанностей.

Я ни в коем случае не хочу сказать, что все женщины одинаковы. Вообще не существует одинаково мыслящих людей. Если вы думаете иначе, это только подтверждает сей факт. Но существуют некоторые алгоритмы мыслей и действий, которые совершают многие. Ведь человек может узнать себя в каком-нибудь афоризме, например. Может согласиться с чьими-то высказанными мыслями. Но ему всё равно захочется выкинуть из данной фразы слово, или же, наоборот, добавить, чтобы эта фраза полностью соответствовала ему. Он согласен, но хочет подредактировать, чтобы быть автором, а не цитировать автора.

Алевтина была умной женщиной, начитанной и эрудированной, но это не мешало ей следовать алгоритмам глупых. Так происходило не только с ней. И я тоже попадался на такие уловки. Скорее всего, я повёл бы себя так же ревниво на её месте.

– Прекрати придумывать проблемы в наших отношениях на пустом месте, – я поставил чайник и надел халат.

– Мне же больше заняться нечем! – Алевтина закипала быстрее, чем чайник.

– Видимо, да. Лучше давай обсудим одну деталь. Мы обоюдно решили, что не будем афишировать наши отношения на работе. Ты была согласна, как мне казалось.

Она задышала чаще, но молчала.

– Ты считаешь, что отношения не могут быть настоящими, если не вынести их на обозрение окружающих? – Наконец чайник дошёл до кипения, и я стал делать кофе себе и Алевтине.

– Я никому не рассказывала, – ответила Алевтина, выравнивая своё дыхание.

– Так уж и никому?! – Я приподнял бровь.

Ещё одна всем женщинам присущая особенность: фраза «Я никому не расскажу!» в переводе на их язык звучит вот так: «Я никому не расскажу, кроме мамы, подруги, соседки, коллеги, бабушки, бывшей одноклассницы, бывшей коллеги и кота!» И всё равно будет считаться, что она никому не рассказала.

– Ладно, – Алевтина виновато опустила глаза и тихо добавила: – Инна в курсе.

Я тяжело выдохнул. И опять оказался прав. Но меня интересовала сейчас не Инна: по крайней мере, она не выдавала себя.

– Только Инна?

– На работе – только Инна.

Я внимательно посмотрел на её реакцию: Алевтина не врала. Я поставил перед ней чашку с кофе и присел в кресло, сделав глоток из своей чашки.

– А Инна, видимо, рассказала Диане.

Женщины могут хранить тайны, но группами. Тайна передаётся со словами «ты только никому не говори». Из уст в уста.

– Она не могла никому сказать, тем более Диане! – Возразила мне Алевтина.

– А кто тогда, если ты тоже не говорила?

Алевтина подозрительно посмотрела на меня.

– Смешно! Прошу не афишировать, и в то же время сам «по секрету всему свету»!

– А когда ты успел поговорить с Дианой? – Алевтина не сводила с меня глаз, щурясь: её мозг уже строил «логическую» цепочку.

Я закатил глаза. Лучший способ защиты – нападение. Женщины чаще мужчин прибегают к нему.

– Ты меня раскусила, я завёл отношения с тобой и с ней одновременно, поэтому прошу каждую не афишировать, чтобы не проколоться ненароком, – допил свой кофе одним большим глотком.

Алевтина выпрямилась, оставив свою чашку нетронутой.

– Именно такие мысли сейчас у тебя в голове, не так разве?

Она обиженно фыркнула.

– Аля, не создавай себе проблем.

– Я не говорила Диане, – Алевтина сложила руки на груди.

– Знаешь, когда начинаются проблемы в отношениях?

Она пожала плечами.

– Когда кто-то из партнёров начинает делиться своими мыслями не со своим партнёром, а с кем-то другим. Построение отношений сложный процесс. И в нём должны участвовать оба. Только тогда они построятся. А иначе отношения ждёт распад. Ты явно сейчас думаешь, почему я говорю это тебе? Чтобы ты не бежала рассказывать кому-то, что чувствуешь, что я тебе изменяю, а пришла и спросила у меня.

Она молча выслушала меня, не отвечая мне и не перебивая меня.

– Нам нужно работать, а не выяснять здесь отношения. – Строго закончил я.

Алевтина кивнула и ушла к посту.

А я достал следующее письмо. Признаюсь, уже научился скучать по её словам. Или, может быть, во мне просто разгорался интерес и возрастало любопытство, как человеческое, так и докторское. «Успел соскучиться или мне стоит помолчать ещё пару писем? Я лукавлю, ведь мне есть, что сказать. А выслушать меня некому. Надеюсь на твой неподдельный интерес. Сегодня я проснулась с новым для меня чувством. Я не знаю, как его обозвать… Я тебе опишу, а ты придумай ему название, ладно? Итак, поехали. Я открыла глаза и поняла, что меня ничего уже не тревожит. Я уже давно осознала, что передвигаться смогу только в инвалидном кресле. Но меня это всё равно тревожило. Сначала мне было горько, что я сама лишила себя возможности ходить. Потом я плакала, что меня такую убогую никто не полюбит. Хоть Валик продолжал приходить ко мне и говорить, что его чувства ко мне не изменились (о нём рассказывать не хочу, не такой уж он важный персонаж в моей жизни). А ещё я жалела себя. Но тут я проснулась и осознала, ничто из вышеперечисленного уже неважно. Я перестала винить себя – времени назад не вернуть, а случившегося не изменить. Перестала желать любви к себе – мой человек полюбит мою душу (если я успею встретить своего человека). И самое важное – я перестала себя жалеть. Смешно, но имея отца-психиатра, я самостоятельно разбираюсь в своих душевных болях и беседую сама с собой. Иронично! Раньше меня тревожила моя аллергия. Мне было обидно, что именно в мою любимую пору года я страдаю, а не наслаждаюсь. И как только я перестала об этой тревожиться – мне стало легче дышать. В прямом смысле этого слова. Я перестала остро реагировать на родителей – какими бы плохими они не были, всё равно этого не заслужили. Я как будто прощалась с земными эмоциями, запоминая только лучшие и оставляя их в своей душе. Мне бы очень хотелось только одного: любить. Я уверена, что ещё никогда не любила. Как в романах и стихах: как в омут с головою. И ещё, я уверена, что любить можно только раз. Человек не феникс: если его один раз сжечь, он не восстанет из пепла. Так же и с любовью: один раз поддашься ей, больше этого не повторится. Наверное, только любовь я хочу взять с собой, всё остальное моей душе не нужно. Любовь будет мне пристанищем. Возможно, снова возродит к жизни. А, может быть, погубит окончательно. И не страшно мне, что не тревожно. А страшно хочется любить. Не чтобы меня любили, а именно любить самой! В коем-то разе (возможно даже, единственный раз за прожитые годы) мой эгоизм спит. Интересно, какой эмоции я лишусь, когда проснусь завтра? Я обязательно напишу тебе об этом. Целую. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 5, вторник».

Письмо закончилось. Я заметил, что улыбаюсь. От чего? Я читал её с интересом. Так я читаю книги, которые меня увлекают с первых страниц. С одной стороны, мне хотелось скорее дойти до конца этой книги, но с другой, я хотел, чтобы эта книга длилась вечно. Когда закрываешь интересную, даже полюбившуюся, книгу, прощаешься с её героями, хочешь ты этого или нет. А я не хотел прощаться с Вайлет. Она уже стала моей. И тут я почувствовал, что изменяю Алевтине, когда так вот думаю о Виолетте. Я усмехнулся, закрывая полку и оставляя там письмо.

Не хватало ещё самостоятельно подливать масло в огонь и давать Алевтине поводы для ревности. Но мне не хотелось прерываться на паузы, ведь в подвале меня ждали ещё три связки писем. Интересно, есть ли какое-нибудь объяснение выбору цвета лент? И почему письма поделены по стопкам?

Я открыл следующий конверт, надежда получить больше ответов, чем вопросов, оставалась всё ещё жива во мне. «Целую. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 6, среда». Я уже решил, что мой автор была не в духе и в этот раз. Но перевернул лист и заметил подпись: «Решил, что я сегодня неразговорчива? Просто проверяю твою реакцию на мои письма. Если признаешься себе, что читаешь меня с удовольствием, то я веду счёт – 3:0. Первое очко в мою пользу – ты заинтересован. Второе – ты скучаешь. И третье – ты огорчён, что лист пустой. Так? Признайся… и загляни в конверт. Целую. Твоя В…» Я искренне улыбнулся – ей удалось предугадать мои эмоции. И она права, счёт 3:0. В её пользу. Я достал из конверта ещё один лист. Она играет со мной? Вопросов всё ещё больше, чем ответов. «Признался или ещё упираешься? Улыбаешься в ответ. Мне бы хотелось этого… Сегодня я не лишилась других эмоций, когда проснулась. Однако сегодня мне пришла в голову мысль, что Май – это четыре сезона. И каждому сезону соответствует свой цвет. Первая неделя мая – страсть. Думаю, ей подойдёт красный. Буйство эмоций. И все они на самом пике. И, кажется, вот-вот выйдут из-под контроля. Именно такой вот взрыв эмоций я ощущаю в себе сейчас. Моя Душа дышит полной грудью. Не боится своих страстных эмоций. Она рвётся ещё выше. Она не боится преград… Но наступает сезон смирения. Когда Душа понимает, что страсть уходит. И что-то новое ждёт впереди. Но что?! Лучше или хуже страсти?.. Предполагаю, смирению подойдёт синий цвет. Этот сезон длится тоже неделю (плюс/минус день). Душа учится мириться с тем, что всему и всегда приходит конец: каждому чувству, каждой эмоции, каждому событию. (Но забегу вперёд и отмечу: ничто не вечно, кроме Любви!) После смирения наступает сезон сохранения. Душа сохраняет всё, что считает нужным, в себе, чтобы в воспоминаниях возвращаться к пережитому. Мне кажется, что этому подойдёт зелёный цвет. (Кстати, это мой любимый.) Этот сезон длится тоже около недели. А что же наступает после сохранения? Душа уже насладилась страстью, приняла неизбежное и сохранила важное… Ей осталось переродиться. Перерождение происходит в жёлтом цвете. И остаётся один единственный последний тридцать первый день – день прощания с Маем. Захотелось поделиться этим с тобой. Возможно, ты тоже так считаешь. И просто для справки: мне спокойно. Сегодня я душевноспокойная. Но моё спокойствие страстное. Я никогда ещё не была так сильно спокойна. Целую. Твоя Вайлет. С любовью из мая. 6, среда».

Я опять улыбался. Она очень подробно ответила на вопрос, который я задавал себе до прочтения письма. Моё желание поговорить о ней с Калусовским возрастало с каждым письмом. Я сделал себе ещё кофе – скоро он будет течь у меня по венам вместо крови – и посмотрел на часы. Странно, скоро обход, а Алевтина за прошедшие часы ни разу не заглянула ко мне. Я опять почувствовал, что изменяю ей.

Отставил чашку с кофе в сторону и вышел из кабинета. Алевтина сидела в кресле на посту, разговаривая по телефону. Она увидела меня и положила трубку.

– Спокойно? – Я прислушался и убедился, что в лечебнице царила тишина.

– Относительно.

– Чем занималась?

– Занесла краски Тае. Убедилась, что больные спокойны. Потом позвонила мама, поговорила с ней немного…

– Кофе хочешь?

– Тебя хочу, – Алевтина перегнулась через стойку и поцеловала меня.

– Аля… – Я попытался отстраниться от поцелуя, оглядываясь по сторонам. Ночные дежурства были ещё и у санитаров, помимо медсестры и врача.

– Если будешь так себя вести, я буду ревновать и подозревать, – показательно надула губы она и вернулась в кресло.