На другом конце света

– От последнего высказывания все присутствующие, включая самого Вано, хором заржали, похлопывая его по плечу. Не сразу, но мы все же услышали сквозь смех голос перепуганного Василия Петровича.

– Соколы, ваш смех двумя этажами ниже слышно! – запыхавшись, говорит пожилой хирург. – Это больница, людям покой нужен!

– О! А звание “Соколы” пошло в массы! – продолжает шутить Влад.

Ребята не могли сдерживаться и засмеялись ещё громче, и Василию Петровичу пришлось снова повышать голос, чтобы перекричать толпу.

– Мы тут не причём! Все претензии к корейцам, которые построили такую не практичную в шумоизоляционном плане больницу! – смеясь пуще прежнего говорит врачу Влад.

Не без труда Василию Петровичу удалось докричаться до Титаренко. Тот не стал спорить с пожилым хирургом и скомандовал всем на выход. Каждый перед уходом попрощался со мной рукопожатием и пожелал скорейшего выздоровления. Последним уходил Титаренко. Он кивком указал куда-то в сторону выхода, и я обернулся посмотреть куда он указывает. Там стояла прибежавшая на шум Лани и с любопытством рассматривала происходящее.

– Она? – шёпотом спрашивает комэск.

– Она, – на его манер отвечаю я.

– Одобряю! – улыбаясь, говорит он, пожимает мне руку и, подмигнув Лани, скрывыется за дверью.

– Ты с ума сошёл? Какой ещё новый самолёт? Какие полёты? Тебе только-только разрешили передвигаться самостоятельно! – округлив глаза, возмущается Лани. – А ты уже собрался прыгнуть в истребитель и крутить петли.

Прошла неделя с того эпичного посещения госпиталя моими сослуживцами. Но рассказать Лани про новые самолёты и переобучение на них, которое я никак не могу пропустить, я решился только сегодня, ведь именно сегодня мне разрешили самостоятельно ходить в пределах госпиталя, хоть и с костылём. Я, немедля ни секунды, позвал Лани погулять во дворик, чтобы рассказать ей про мое желание ходить на занятия по переобучению на новую машину. Мы уютно расположились на лавочке, находящейся на заднем дворе госпиталя, чтобы нас не беспокоили. Сейчас на улице никого нет и это редкий шанс побыть с ней наедине.

– Послушай, – я кладу руку ей на колено, – пока что я прошу ходить только на теоретические занятия. Ни о каких полетах пока что речи не идёт. Самолётов ещё попросту нет! – я стараюсь быть как можно более убедительным.

– Так, – Лани убирает мою руку со своего колена, – давай конкретно. Что ты от меня хочешь? Ты же знаешь, что я тут ничего не решаю!

– Я хочу, чтобы ты попросила Василия Петровича разрешить мне ходить на аэродром, чтобы вместе со всеми однополчанами начать теоретические занятия.

– Хорошо, – неожиданно легко соглашается она. – Но у меня будут условия, – Лани делает серьёзное выражение лица.

– Называй! – я пытаюсь стать серьёзным на её манер, но это с трудом удаётся, ведь когда она пытается быть серьёзной, то похожа на маленького делового гномика. Точнее на маленького сексуального делового гномика.

– Во-первых, я буду сопровождать тебя до аэродрома и обрат…

– Согласен! – перебиваю я.

– Хорошо, – кивает она. – Во-вторых! Ты будешь ходить на все назначенные мною процедуры!

– Согласен на все, кроме колоноскопии и ФГС! – снова улыбаясь, отвечаю я.

– И, в-третьих, будешь пить все витамины, которые я тебе буду давать, – не оценив шутку, продолжает она серьезным тоном.

– Если ты мне разрешишь через шесть недель перейти к учебным полётам, – я снова кладу руку ей на колено, – хоть все таблетки в этой больнице слопаю прямо сейчас! – соглашаюсь я.

– Вот и отлично! Так и поступим! – говорит она и кладёт голову мне на плечо.

Рука, лежащая на колене Лани, сама собой начинает движение вдоль бедра. Для февраля погода стоит на редкость тёплая, и Лани не надевает брюки, а ходит в юбке, которая чуть выше колена. Когда Лани начинает осознавать, что происходит, рука уже начинает скрываться под юбкой.

– Так, что это ты удумал? – возмущается она. – Я уже сто раз говорила, что тебе нельзя перевозбужд…

Она не успевает договорить фразу, потому что я начинаю её целовать. Вторая моя рука совершенно непонятным образом оказывается у неё на груди.

– Рил, прекрати, – шепчет она, нехотя отталкивая меня. – Пошли, я отведу тебя в палату.

– О да, – медленно проговариваю я. – В отдельной палате нам будет гораздо удобнее.

– Нет, ты сам замедляешь своё выздоровление, – протестует она против моего предложения.

Я пытаюсь проигнорировать её слова и снова тянусь губами к ней, но она отталкивает меня сильнее и, улыбаясь, называет каким-то похотливым животным, продолжая что-то говорить про скорейшее выздоровление. С сожалением для себя осознаю, что она права и отстраняюсь. Надо правильно выбирать приоритеты. Сейчас главное – это быстро прийти в норму, а Лани никуда не денется. Мы ещё успеем с ней на славу пошалить и наверстать упущенное.

– Потопали, Казанова! – говорит она, пытаясь обратить все в шутку, и помогает мне подняться.

По дороге в палату, где я лежу, нам на встречу выбегает взволнованный Василий Петрович. Но увидев нас, он облегченно вздыхает и идёт на встречу.

– Лани, дочка, хорошо, что ты мне встретилась! Поступил тяжелораненый, и срочно нужна твоя помощь, – скороговоркой выкладывает он. – Бедолага подорвался на мине!

– Иди в палату, я к тебе позже загляну! – командным тоном говорит мне Лани и устремляется за семенящим впереди нас хирургом.

Доковыляв до палаты, ложусь в кровать и утыкаюсь в свой телефон, который мне предусмотрительно принесли сослуживцы. Да уж, я был не прав по поводу нее. Я боялся, что попав сюда и увидев ужасы войны она не выдержит этого. В итоге выходило все наоборот. Как-то раз мы прогуливались по больнице, и туда привезли раненого. Точнее то, что от него осталось. Рук не было от локтя и ниже, в животе глубокая рана, а про лицо я и вспоминать не берусь. Меня тут же чуть не вывернуло. А она как будто стала собраннее. Вскочила и побежала в операционную. Через четыре часа она пришла усталая, но довольная.

– Спасли! – весело сказала она.

Я в этот день есть не мог. И вообще был похож по цвету на куст смородины – зеленый в крапинку. А она нет, хихикает, радуется спасенной жизни…

Глава 2.6. Особые процедуры

Лани

Когда главврач моей больницы в Москве говорил, что здесь будет много практики, он был прав на все сто процентов. И сталкиваемся мы тут с настоящими и тяжёлыми случаями. Не то, что в Москве – одни аппендициты да переломы, тут все серьёзно. Точнее было серьёзно первые три-четыре недели, а теперь тишь. Боевые действия закончились, и в ход пошли переговоры. Конечно, меня это радует, ведь я не получаю удовольствия от того, что к нам поступают раненые! Но работы поубавилось, и заняться практически, нечем.

Рил тоже поправляется очень быстро и ему уже сняли гипс. Теперь его любимое занятие – это ходить по госпиталю. Он то подкрадывается ко мне, пытаясь напугать, то рубится с санитарами в настольные игры, то сбегает из больницы, чтобы “подышать свежим воздухом”. Но я-то знаю, что он задумал. Точнее он сам как-то раз проболтался. Оказывается, он разрабатывает раненую ногу и потихоньку пытается прийти в форму этими своими долгими прогулками. Все для того, чтобы как можно скорее получить допуск до полётов.

Недели три назад он огорошил меня новостью, что ему, видите ли, надо начинать занятия вместе с однополчанами, мол, не хочет отставать. И для этого ему нужно ходить на аэродром для теоретических занятий. Сначала я была не в восторге от этой идеи, но потом все обдумала и пришла к выводу, что лучше он будет ходить и заниматься, чем смотреть, как перед ним вертит задом эта Алиса. Она думает, я не знаю, что она строит глазки Рилу, но я все знаю. Честно говоря, я ни разу не видела, как она ходит к нему в палату “проведать” его, но мне это говорили коллеги и пациенты. И если учитывать, как вульгарно она ведёт себя со всеми, то боюсь даже представить, что происходит, когда они наедине. Наверняка выпячивает свою грудь и суёт её прямо ему в лицо. Но это она просто не знает Рила. Он на такое никогда не поведётся! Но бережёного Бог бережёт, так что пусть лучше ходит на аэродром, чем становится жертвой этой хищницы.

Да и вообще эта Алиса мне не понравилась с самого начала. Недаром Василий Петрович её хвалит редко, а меня почти каждый день. Она только и умеет, что ходить загорать в солярий или плавать в бассейне, или ещё где-нибудь пропадать. Но, к сожалению, надо признаться, что делает это она только в свободное от работы время. И как у неё получается все это успевать и всегда выглядеть отлично? Я ещё ни разу не видела её неухоженной, что бесит ещё сильнее.

Так что я в этот же день решила спросить разрешения у Василия Петровича на то, чтобы Рил ходил на эти свои занятия под моим личным присмотром. Поначалу я услышала от него категорическое НЕТ, но я начала рассказывать ему о том, что для Рила это не просто боязнь отстать от сослуживцев, а гораздо больше! Ведь когда Рил начинает рассказывать про этот свой новый самолёт, он становится таким нетерпеливым и возбужденным, что даже помыслить о том, что ему не дадут возможности заниматься наравне со всем,и не получается, ведь это будет до ужаса бесчеловечно. Когда Василий Петрович выслушал меня до конца, то одобрил все, что я придумала. Так что с тех пор я каждый день провожаю его до аэродрома и обратно, а Рил послушно выполняет все мои указания и принимает все лекарства и витамины, что я ему даю.

– Ай! – неожиданно вскрикиваю я, пропустив то, как Рил незаметно подкрался ко мне и ущипнул за попу, пока я задумчиво стояла перед автоматом с кофе.

Я оборачиваюсь и целую его, не обращая внимания на посторонних людей вокруг.

– Ай! – теперь это уже он. Я застала Рила врасплох во время поцелуя, в отместку ущипнув его за мягкое место.

– Эх, молодёжь! – бормочет, проходящий мимо, Василий Петрович. – Дети! – он ставит нам окончательный диагноз и скрывается из вида.

Мы оба смеёмся над неловкой ситуацией и идём прогуляться на улицу. Пока мы идём по коридору, нам на встречу попадается Алиса и выглядит она опять сногсшибательно! Она не спеша идёт своей походкой а-ля “Заметь меня”. Проходя мимо, она нам очаровательно улыбнулась, кивнула головой и поприветствовала.

– Привет, Алиса! – отвечает ей Рил, на секунду задержав на ней взгляд.