Факультет любви

– Какой кошмар, – прошептала Наталья Григорьевна, водя рукой по хорошо обструганной лиственной доске, приспособленной вместо стола. – Так он замерз? Или его придавило?

– Всё сразу… – сказал Евгений Семёнович. – Тут ещё и перитонит…

– Лишний человек… – прошептала Наталья Григорьевна, печально качая головой.

– Да уж! Лишний… пять тыщ так и не отдал… – дед Семён не переставал вливать в себя самогон. – Таким должником на тот свет ушёл, не дай Бог никому!

Гога с Технолога

Прошло полгода работы Натальи Григорьевны в посёлке, любовь к северу не появилась и не проявилась. Зато всей своей душой Наталья Григорьевна полюбила здешнюю баню. Нет, конечно, и в Питере она ходила и в сауну и в хамам, но ни что не сравнится с баней в посёлке Жагура. Первый раз её потащила в баню, в прямом смысле этого слова, её тёзка – Наталья Петровна, учитель биологии, крупная женщина за сорок по кличке Тычинка. Наталья Григорьевна отнекивалась, стесняясь своего худого и бледного питерского тела, но в конце концов, поддавшись на уговоры, местами переходившие в угрозу и мольбу, согласилась. Суббота и воскресенье делились поровну – до обеда «женский час», после обеда – «мужской». Зайдя в просторную баню Наталья Григорьевна невольно охнула – помещенье было громадным. В холле стояло даже два биллиардных стола! Кожаные диваны вдоль стен, громадные рога сохатого под потолком, стилизованные под люстру и две медвежьи шкуры на полу. Наталья Григорьевна не ожидала увидеть такой самобытности, простора и красоты. Она стояла на пороге и смотрела, открыв рот.

– Здравствуйте, Наталья Григорьевна! – дружное приветствие заставило её опустить голову от великолепной люстры.

– Ой! – вскрикнула она, перед ней стояли ученицы десятого «А».

Все были раскрасневшиеся, с полотенцами на головах, свежи и с наглыми улыбками до ушей.

– Мыться? – кто-то задал вопрос.

Наталья Григорьевна стояла в растерянности перед своими ученицами, и уже сделала еле заметный шаг назад, как появление Тычинки на пороге бани как ветром сдуло всех девчонок.

– Ну? Чего стоишь? Три часа осталось, не успеем!

– В смысле три часа? В смысле не успеем? – всему удивлялась Наталья Григорьевна.

– Париться – это тебе не в душе мыться! Давай быстрей! – перед Натальей Григорьевной, которая ещё не сняла верхнюю одежду, Тычинка стояла в сланцах и спортивном костюме. Наталья Григорьевна быстро разделась и они прошли в предбанник. Народу было немного, укутавшись в простыни, женщины сидели и негромко переговаривались, увидев Наталью Григорьевну с Тычинкой, по предбаннику прошло оживление.

– О! Наталья Григорьевна!

– Первый раз?

– Ох и баня сегодня! Жара!

– Вот кабинка свободная!

Всем хотелось хоть как-то угодить Наталье Григорьевне за её труд в школе с их балбесами.

– Да! Жара! Семаков постарался!

После молниеносного романа с Семаковым, Наталья Григорьевна до сих пор вздрагивала при упоминании его фамилии.

– Что «постарался»? – напряженно спросила она у Тычинки, которая уже разделась.

– Да он здесь истопником подрабатывает.

– Семаков топит баню?

– Ну…

– Кошмар!

Наталья Григорьевна сидела в нижнем белье и не решалась его снять. Крупная пожилая женщина напротив сняла с себя простынь обнажив огромные обвислые груди с большим живот в несколько складок и неимоверной пышной растительностью между ног, улыбнувшись Наталье Григорьевне, она сказала:

– Пошли, Наташка, я тебя попарю, ишь, тоща ты какая, мужик залезет на тебя, как на швабру. А я попарю – ты будешь мягкая и розовая, как поросёнок молочный, а ты за это Борьке четвёрку поставь за четверть.

– Вы кто? – удивлённо спросила Наталья Григорьевна.

– Я – то? Баба Нюся, – она махнула рукой. – Нагуляла дочка, курва, детёныша и умыкнулась на вахту, вот воспитываю гадёныша одна. Ну, дык что, поставишь Борьке оценку-то?

–Да поставит, поставит! Иди уже, баб Нюся, парься! – ответила Тычинка за сидевшую Наталью Григорьевну, которая вжала голову в плечи, а худые плечи в спину, где можно было посчитать каждый позвонок.

– На! – сказала Тычинка и дала большой берёзовый веник. – Прикройся, если боишься…

Наталья Григорьевна зашла в большую помывочную. Шум и плеск воды отдавался гулким эхом от кафельных стенок. На больших бетонных скамьях женщины терли друг другу спины, сидели с намылинными головами и делали маски.

– Пошли, пошли… – Тычинка поволокла Наталью Григорьевну в парную. Неимоверных размеров парная впечатлила Наталью Григорьевну не меньше, чем холл. Человек двадцать может поместиться, прикинула она.

– Сорок восемь.

– Что? – переспросила Наталья Григорьевна

– Сорок восемь человек тут помещается одновременно. Проверено, – сказала Тычинка и залезла на верхнюю полку.

Наталья Григорьевна последовала за ней. Через минуту она почувствовала, как уши начинает щипать.

– Полотенцем обмотай, – посоветовала Тычинка.

В парную пришла баба Нюся с ковшиком воды. Плеснув в жерло здоровенной каменки, она села на самую нижнюю полку – «детскую».

– Ты зачем поддаёшь, раз не паришься? – Тычинка уже хлестала себя веником.

– Это я не себе, это я для Наташки, пусть Борьке «четыре» поставит.

– Поставит! Тебе же сказали!

Наталья Григорьевна сидела на верхней полке, закрыв лицо руками, жар, исходивший от веника Тычинки был просто нестерпимый.

– Это ты сказала, а она – нет, – и баба Нюся плеснула на каменку остатки из ковшика, пар вырвался, как из сопла ракеты.

Наталья Григорьевна поняла, что через секунду от такой жары у неё раскрошатся зубы, вытекут глаза и расплавятся все органы. Она медленно слезла и почти наугад вышла из парной. Тело горело, сердце стучало в голове. Окотившись прохладной водой, Наталья Григорьевна понемногу приходила в себя. Она плескала на себя из тазика, сидя на бетонной скамейке. Хорошо, подумала, Наталья Григорьевна, баня и вправду хорошо. Из парной вышла на толстых ногах баба Нюся и встала напротив Натальи Григорьевны.

– Ну? – спросила баба Нюся, расставив своё мохнатое междуножье перед носом учительницы, так, что та отпрянула.

– Что «ну»?

– Поставишь Борьке оценку?

– Конечно, оценку поставлю.