Факультет любви

– В школе хочу, учителем, химию преподавать.

– Всё! Договорились! Остаёшься?

– Остаюсь!

– И Машку берёшь?

– Беру!

И Николай Карпыч порвал билет.

– Вы кто? Всё можете и всех знаете?

Николай Карпыч усмехнулся.

– Кто, кто… начальник жизни…

Сашка Жид

Похоронная процессия в посёлке это вам не ритуальные услуги в городе, тут все друг друга знают, хоть ты на краю посёлка живёшь, где тайга начинается, хоть в центре около магазина с хлебом. Все друг с другом пересекались: продавщица сельпо с участковым, глава сельсовета со сторожем лесопилки, дворник школы с главврачом. Так Наталье Григорьевне рассказывала завуч школы, жившая в посёлке уже лет шестьдесят. Люди не спеша, приминая глубокий снег, двигались за посёлок, на Лужину горку, где находился погост. Тихо переговариваясь о превратностях судьбы и дикости человеческой натуры, её пороках и грехах и к чему это приводит. Мужики не спеша курили одну папироску на пятерых и тайком от жён грелись из военной фляжки самогоном. Вдоль домов стояли люди без шапок, кто-то присоединялся и шёл вместе с остальными за посёлок.

– Васька! Василий! А ну вернись! Опять нажратый вернёшься! – молодая женщина в телогрейке кричала вдогонку своему мужу, который, пряча в руках полушубка бутыль, догонял процессию.

– Отстань! – кричал Васька, огибая сугробы. – Позоришь меня тут, может я, помянуть его хочу!

– Кого помянуть-то?

– Сашку Жида!

– Сашку… – Васькина жена опустила руки и уткнулась головой в калитку. –Кого поминать-то? Три тыщи остался должен твой Сашка Жид…

Сашка Жид, лежащий в гробу, был должен не только Васькиной жене, но и половине посёлка. Кому тысячу, а кому и охотничьи лыжи ещё с прошлой зимы.

– А почему, извините, его зовут Сашка Жид? – поинтересовалась Наталья Григорьевна у завуча. – Еврей?

– Эх, деточка, – здоровенный мужчина, шедший впереди повернулся. – Если всё про него рассказывать, недели не хватить. Воришка мелкий, понимаешь. А погремуху такую ему ещё в детстве дали, потому как жадный был, понимаешь, ну и жадина да жадина, а потом сократили до жид, понимаешь. Ну а потом как приехал с первого курса железнодорожного училища, да в форменном кителе, так тут считай сам Бог велел, понимаешь! Пришел он в клуб в черной свой форме, что бы, понимаешь, пыль в глаза пустить, а кто-то из острословов и скажи – смотрите! Сашка «жэдовскую» форму надел! Ну и всё, понимаешь! Из училища его выгнали, говорят за кражу, да и форму отобрали. Вот тех пор он уже тридцать лет как Сашка Жид понимаешь… был. К евреям, понимаешь, он никакого отношения не имеет, если вы про это. Вот Газельский Жора и Янгель Федька, вон те, которые впереди гроб несут – вот эти точно евреи! Пьют – и не пьянеют, понимаешь! Евреи, точно! А Федька вообще босиком из бани домой ходил через весь посёлок, ну точно еврей, понимаешь! И это, понимаешь, под Новый год! Забыл дома валенки, говорит! И, кстати разрешите представиться – Сергей Сергеич Семаков, понимаешь!

Наталья Григорьевна резко остановилась, и ей в спину тут же ткнулись люди и образовался затор.

– Семаков… Сергей… из одиннадцатого… это ваш сын? – спросила она

– Этот оболдуй? Точно! Есть такой, понимаешь! Что-то натворил?

Наталья Григорьевна только сжала губы

–Знаете что! Лечите свою персеверацию! Понимаешь! – передразнила она Семакова и перешла к другому ряду.

Семаков покраснел, пробормотал про какую-то Светку, что она не болеет и он тоже, как-то сразу сник, отказавшись от фляжки с самогоном, предложенным соседом.

Чем ближе подходили к погосту, тем больше людей вспоминало у кого и сколько Сашка Жид занял денег.

– Приходит и говорит – дай до пятницы тыщу, я ему – ты мне вначале пятьсот отдай, что до среды занимал. Так сегодня понедельник, говорит, зачем я тебе буду раньше отдавать? Во! Понял, как вопрос ставит!

– Ну, и дал? Тыщу-то?

– Дал!

– Ну и дурак!

– А ты бы не дал?

– Нет!

– А на самом деле? Давал ему денег?

– … да…

– Ну, вот и сам дурак!

Такие разговоры слышались то здесь, то там. Мужики спорили, кто был в подпитии – шумели громче всех, их успокаивали жены. Поднялись на Лужину гору, по широкой дороге, где шла процессия, по обеим сторонам стояли старые покосившиеся кресты. Дальше были прямые кресты и начинались кое-где гранитные плиты. Народ в посёлке явно не хотел умирать – кладбище было маленькое.Подошли к заваленной снегом могиле.

– Не порядок, не по-христиански это, товарищи, – сказал партийный глава сельсовета, видяв могиле по колена снега. – Сколько бы он денег в кассу взаимопомощи не вернул, а всё равно…

И, спрыгнув в могилу, начал выкидывать оттуда снег.

– Ишь, – зашипели тихонько женщины. – Быстрей схоронить его хочет, аж сам могилу роет!

– Видать много денег Сашка Жид в кассе взял!

– Видеть его не хочет!

– Что творится, бабы!

– Скоро председатель всем могилы рыть будет, дождёмся!

Газельский, за спиной которого и происходило это шипение, повернулся и цыкнул. Суровое лицо со вздыбленными усами главного зоотехника вмиг успокоило присутствующих. Газельский обвёл всех взглядом и некоторые особо говорливые, кажется даже стали меньше ростом под его суровыми глазами, но это и не удивительно – Георгий Григорьевич Газельский взглядом мог остановить бешенного быка, бегущего непонятно куда и непонятно зачем, а тут – обычные люди.

– Так от чего помер- то?

– От замерзания.

– Да чего ты болтаешь-то? Доской зашибло!

– Да какой доской? Не знаешь и не говори! Внутренний порыв органов, во!

– Дык от чего порыв-то? От зашиба!

– Это судьба разорвала его каменное сердце от взваленных на его плечи пороков, – проговорил старый дед Семён в ушанке без вязочек, поэтому одно ухо торчало вверх, второе вбок.