Факультет любви

– Ну, вот, молодец, Наташка! Пойдём, попарю! – хлопая толстой ладошкой по плечу учительнице, сказала баба Нюся.

– Не, я всё.

– Ну, пойду с Тычинкой погреюсь, – и баба Нюся ушла в парную.

– Не, ну и наглая эта Нюська!

– Никак зековские замашки не бросит!

– Вы, Наталья Григорьевна, её не бойтесь, она хоть и наглая, но дура!

– Да и дочка такая же! Говорит, что на вахте, а сама точно в колонии!

– Внука, Борьку-бандита жалко. С такой бабкой живёт!

– Вы уж поставьте ему оценку, не связывайтесь с ней.

Так начали говорить женщины в помывочной Наталье Григорьевне.

– Да поставлю я ему оценку! Я всем оценки ставлю! Смотря какую! – сказала Наталья Григорьевна и окатила себя водой из тазика.

Взрыв хохота стократно отразился от стен с кафелем, заглушая плеск воды.

– Ну, Наталья Григорьевна!

– Оценка!

– Ну, даёт!

– Во, училка! Бабку Нюську ещё никто так не обманывал!

– Хотите крем-маску для лица, Наталья Григорьевна?

Из парилки вышла Тычинка, красная как помидор с малиновыми подтёками на коже от веника.

– Чего ржёте, бабы? Аж стены трясутся.

Все наперебой начали рассказывать о диалоге бабы Нюси и Натальи Григорьевны. Посмеявшись, Тычинка сказала.

– В парную пока не ходите, там Нюська на нижней полке разлеглась, уснула, может, угорит и сдохнет, – в помывочной резко замолчали, переглянулись и напряженно посмотрели на Тычинку.

– Да шучу я! – засмеялась она. – Просила через пять минут зайти и разбудить…

Наталья Григорьевна возвращалась домой в полусонном состоянии после бани, она ничего не чувствовала, даже как шла. Еле-еле ей хватило сил снять с себя верхнюю одежду и завалиться на кровать. Она проснулась от дикого чувства голода на закате, сварив пельмешек и съев, к своему удивлению, штук пятьдесят, она опять уснула до утра.

С тех пор она полюбила баню всей душой и по субботам приходила почти к открытию. Она обзавелась толстой банной шапкой, войлочной подстилкой и рукавицами. Ей приходили посылки с можжевеловыми и дубовыми вениками, а берёзовых хватало и местных. Она перечитала всё научную и публицистическую литературу в библиотеке о пользе русской бане, заодно прочитав повесть Эфраима Севелы «Мужской разговор в русской бане», от которой неделю пребывала в прострации и легкомысленно ставила всем отличные отметки по литературе. К походу в парную она подошла с научной точки зрения. Она лично приобрела точные гигрометры и термометры для измерения влажности и температуры в парилке, а Тычинка их торжественно приколотила в парилке на строго определенной высоте. Мужики только диву дались такому энтузиазму Натальи Григорьевны и были счастливы вручить ей десяток-другой отличный берёзовых веников. В доме Натальи Григорьевны стоял дух берёзовой рощи и скошенной травы, веники висели под потолком, лежали кучей в углу и пылились на антресолях. Казалось, их хватит чтобы целый батальон мог париться целый год.

Наталья Григорьевна брала собой три веника – берёзовым разогревалась, второй и третий заходы шла с можжевеловым, иголки которого вонзались в худое тело и вызывали крики и стоны Натальи Григорьевны, что находило восторженные отзывы в предбаннике. Дубовым же веником она закрывала банные процедуры.

– Ну, хоть так, – перешептываясь, качали головой жагурейки на стоны Натальи Григорьевна из парилки. – Раз мужика-то нет.

В один прекрасный для себя день, Наталья Григорьевна сидела в просторном холле бани с удовольствием вытянув ноги на медвежьей шкуре. Уже давно закончился «женский час» и уже начали в баню собираться мужики, которые проходя мимо, звали её с собой попарится. Но Наталья Григорьевна пребывала в таком расположении духа, что даже не было сил на ответы деду Семёну, который больше других возлежал полежать с ней в парной. Домой идти не хотелось, Она почти уснула на кожаном диване под крики из предбанника о преимуществе мормышки перед блесной или наоборот, как вдруг напротив раздался мужской голос.

– Прямо как с картины Босха.

Она открыла глаза, на соседнем диване, по пояс голый сидел молодой мужчина, с короткой бородой и полотенцем на голове. Худое тело было опоясано жилами и мышцами, как тонкими канатами.

– Что? – спросила Наталья Григорьевна

– Да, говорю, в предбаннике, как на картине Босха – всё не понятно, и заставляют ещё в этом участвовать. Мормышки! Блёсна! Закидушки! Я последний раз рыбачил в десять лет, я не разбираюсь в рыбалке! Пристал этот дед Семён! Помыться толком не дал, – в сердцах сказал незнакомец.

– Я думала, что уже всех знаю в посёлке, – проговорила Наталья Григорьевна.

– А, да я вчера только прилетел вашим самолётом. Ну и холодно на АН-2 летать, я вам скажу! Буду на вашей пилораме германскую пилу с ЧПУ запускать, в среду обратно уже. Дома месяц уже не был, соскучился по Питеру…

Наталья Григорьевна подскочила.

– Вы из Питера?! – вскричала она.

– Ну, да… – отшатнувшись, ответил незнакомец.

Наталья Григорьевна закрыла лицо руками

– Мой родной город, я уже полгода здесь, – сказала она сквозь ладошки.

– Да ну! – удивился незнакомец, он пересел к ней на диван и протянул ей руку. – Георгий Горный, питерский технологический.

– Наталья Сорокина, питерский педагогический, филфак, – пожала она и улыбнулась.

– А чего так далеко?

– Личное…

– Сбежала от милиции?

Наталья Григорьевна отшатнулась.

– Неее… А что, и так можно было?

– Ну… наверное, места, я гляжу, здесь глухие. Пять дней добирался из Новосибирска.

– Горский… знакомая фамилия. В Питере мы с вами не встречались?

– Давай на «ты». Вполне могли, я же в музыкальной группе в институте играл «Технолог», называлась.

– Точно! – крикнула Наталья Григорьевна. – Я на вашу группу на третьем курсе ходила!

– Ну да, по институтам мы ездили… меня тогда Гога называли…