Асфодель

– Я так понимаю, «Лесные Сёстры» – это иносказание, чтобы не говорить всем подряд о Пути? – сообразил Ралан. – Знаете, во множественности миров для меня ничего удивительного нет, но вот то, что существуют умные женщины, мир которых не ограничивается удачным замужеством, – как-то с трудом воспринимается. Ну хорошо, пусть Селень именно такая, тут я склонен вам поверить, и продолжать род мне как младшему сыну не обязательно, но всё равно – держать в доме женщину? Даже если жить как брат с сестрой, то никуда не денешься от всякой женской дребедени, согласитесь? Шум, суета, куча служанок… А в свет выезжать с дурацкими визитами? Без этого ведь не обойтись, если, как вы говорите, ей понадобится круг общения для поиска учениц. Нет, поймите меня правильно – я готов помочь, тем более что она, получается, в какой-то степени моя единомышленница, но только в том случае, если сам буду избавлен от всего перечисленного. Мне ехать просить её руки и то страшно не хочется – жалко времени, особенно после этого, – учёный опять показал на чертежи. – Столько нового, над всем подумать хочется, а тут бери и сватайся, как дурак!

– Ну что вы, никакой кучи служанок! – улыбнулся Страж Вихрей. – Только одна доверенная служанка, она же ученица, – он выдал желаемое за действительное, не сомневаясь, что такая девушка найдётся довольно быстро. – Между прочим, как раз время-то Селень и поможет вам сберечь – она же будет способна перемещаться по всему миру и брать с собой ещё двух человек.

– Правда?! – вскинулся учёный. – А вы-то, кстати, это можете?.. Тогда перенесите меня к её дому, и давайте быстрее покончим с этим неприятным делом, – он с тяжёлым вздохом поднялся из-за стола.

* * *

– Хоть мёрзнуть-то Селень теперь не будет? – с печальной улыбкой спросила Леренна. – Ралан, похоже, человек не бедный.

– Он даже богатый, и главное, любит, когда в доме тепло, – вспомнил Страж Вихрей. – Видимо, больше заботится не о бессмертной душе, а о смертном разуме, хотя, насколько я понял, не безбожник. Но Селень ещё намёрзнется зимой – они пока только помолвлены, а свадьба не раньше чем через полгода.

– Я ей сказала, чтобы, как только захочет, появлялась у меня в обиталище – погреться и поесть чего-нибудь горячего, – добавила Алина. – Ну что они за извращенцы? Стараются всё сделать максимально неприятным и неудобным, а каноническая женщина у них вообще должна быть бледной, болезненной и как можно больше страдать.

– Может быть, всё дело в том, что Творец не воплощался на Лэранате? – предположила тарлаонская фея. – Я знаю не один такой монотеистический мир, и везде Всевышний предстаёт каким-то сводом правил и не более того. Нет, сами по себе эти правила не во всех мирах такие дурные, как на Лэранате или на том же Фарангле, но нигде не чувствуется Сам Творец, понимаете? Только безжизненные обёртки от Него, то есть всякие предписания и ритуалы. Наш Лаонет – тоже, по большому счёту, абстракция, мы знаем, что Он есть – и всё, но у нас хотя бы есть наши живые боги, а у монотеистов, получается, и тех нет! Я только на Земле осознала, что Творец жизни и Сам должен быть непременно живым.

– Да, всё так, – подтвердил Артур. – Но и человеку нужно, что называется, «иметь вместить» такого Творца. Ты вот спрашиваешь, откуда этот культ страдания ради самого страдания? Да оттуда, что люди просто приняли к сведению существование Всевышнего, а сердцем-то – так до конца Его и не приняли, религиозность у них осталась «естественной», то есть языческой. А что такое языческий божок? Да тот же человек, по большому счёту, – возможности у него хоть и огромные, но всё равно ограниченные! В итоге и благодать Божья привычно мыслится тем же ограниченным ресурсом, который надо приберечь «на чёрный день». Как дрова какие-нибудь – если сегодня сожжёшь, на завтра уже не останется. Глупо, конечно, – разве растянешь это оставленное «на потом» тепло на всю вечность? Но в глубине души народ именно так и верит.

– Добавлю к сему, что если у православных эта ресурсная концепция – всего лишь народное бессознательное, то католики вообще не стесняются, – заметила Ледяная Дева. – У них же всё веруемое должно оформляться писаным догматом, поэтому они измыслили «сверхдолжные заслуги святых», типа для спасения требуется столько-то благодати, она обменивается на столько-то заслуг, а всё, что сверху, – в церковный общак. Такая вот торговля – хорошо хоть, отпущение грехов на деньги обменивать перестали! Вот не могу назвать себя такой уж православной, но католичкой я точно не хотела бы быть! И тем более протестанткой – они вообще, похоже, если и верят во Христа, то в какого-то неживого, как все эти монотеисты из других миров.

– А я даже не знаю… – грустно вздохнула Леренна. – Хотела бы принять Христа, но примет ли Он меня? Он же не воплощался на Тарлаоне.

– Лера, да ты уже христианка! – проникновенно улыбнулась Ната. – И тебе остался лишь последний шаг к Творцу – чтобы сделать к Нему же шаг первый.

* * *

– Крещается раба Божия Павлина… – произносил молодой священник скромного, хоть и старинного, сельского храма, при этом еле справляясь с волнением и изо всех сил стараясь не озираться на двух женщин, стоявших за ним: «Неужели действительно – из иного мира? Хотя что это я?» – спохватился он. – «Даже если миров и много, Творец им всем един, и во всех мирах живут люди Его».

«А всё-таки у Бога всё делается к лучшему!» – подумала Ната, принимая на руки облачённую в белое девочку. – «Полинка, оказывается, до сего дня была некрещёной, но, как выяснилось, именно для того, чтобы «явить дела Божии» – чтобы, приняв наконец крещение, привести к Господу нашему и исцелившую её фею. Лере действительно важно было сначала проникнуться со стороны, но все остальные – кроме, понятно, Лейлы и Инессы – уже крещёные, даже Володя», – Первая сестра с нахлынувшей теплотой вспомнила, как год назад они с Дашей точно так же принимали от священника Олю. – «Только с Динарой лучше подождать – вот она пусть сама первой произнесёт своё слово».

«К Тебе прихожу, Господи!» – отрешённо размышляла Леренна. – «Хоть и смущало меня это «раба Божия», но потом я поняла – на самом деле у Христа нет рабов, это людям не всегда хватало слов, чтобы выразить чувство величия Божьего, вот они и сползали в привычные категории «господин – раб». Нет, не «раба» – ученица Христова!» – неожиданно осознала она, шагнув к купели. – «Впрочем, даже не «ученица» – нечто большее, но как выразить это словами? Да, мне тоже не хватает слов».

«Понимаешь ли ты, что не просто принимаешь Господа нашего в своё сердце, но и просишь тем самым благословения для всего мира своего?» – задумчиво смотрел на неё священник. – «И что принимаешь не только Христа, но, в каком-то смысле, и Россию? Похоже, да – не случайно же нашла не какой-нибудь новострой, а именно старый сельский храм, где «Бог поколений, предстоящих пред этим скудным алтарём»[9 - Н. Некрасов, «Тишина».]. Да, Творец един, но важно и то, какой народ осветил тебе путь к Нему», – заключил он, беря в руки сосуд с елеем.

– Крещается, аще человек, раба Божия Валерия… – возносилось к Слову Божию слово человеческое.

Глава 3. Подвиги царицы мышей

18 ноября – 31 декабря 2007

Так вспомним же юность свою боевую,

Так выпьем за наши дела,

За нашу страну, за Каховку родную,

Где девушка наша жила…

М. Светлов

В нижегородской деревушке на десяток дворов живыми оставались только три из них, и только с тремя жителями – две старушки да непонятно откуда взявшийся в конце прошлого года потрёпанный жизнью мужик неопределённого возраста, явно из бывших горожан. Впрочем, в сельский быт Егор Демидович сразу начал врастать основательно и не без удовольствия – несмотря на несколько лет бездомной жизни, идейным бомжом он отнюдь не был и с радостью ухватился за неожиданное предложение двух подсевших к нему на вокзале странноватых личностей, представившихся Артуром и Ларисой. Дом, однако, был им «арендован» у третьей личности – застенчивой молоденькой девушки Тамары.

«Что им всё-таки надо от меня?» – в который уже раз недоумевающе размышлял Егор Демидович, неторопливо перекуривая у покосившегося забора, который он собирался немного поправить. – «Не просто живу бесплатно – ещё и припасов на первую зиму подкинули, и денег немного дали, и даже старенький мотоцикл! Просто чтобы дом не пустовал и не ветшал дальше? Может быть, но как тогда они вычислили именно меня? Нашего брата ведь опасно в дом пускать – напьётся сразу да спалит всё. Я-то, положим, столько не пью, но откуда им об этом знать?»

– Демидыч! – стук топора за спиной, сопровождавший перекур начинающего селянина, внезапно оборвался, и подошёл коловший дрова Матвей. – Едет кто-то! Опять, что ли, прятаться?

– А давай! – теперь шум мотора вдалеке слышал и глуховатый Егор Демидович. – Только если хозяйка, скажу, чтоб выходил! Хорошая баба, может, и тебе чем поможет, – бывший бомж знал, что парень, знакомый ему уже второй год, скрывается от милиции с краденым украинским паспортом и на самом деле зовут его, конечно же, по-другому, но лишних вопросов они друг другу не задавали – даже после того, как женщина, с которой Матвей жил последние несколько месяцев, выгнала парня, и тот решил прибиться к старому товарищу. Егор Демидович не имел ничего против, ибо выросший в селе компаньон был ему весьма кстати, и просил только «не светиться» перед посторонними, которые иногда всё же появлялись в деревне.

На сей раз, однако, приехали люди далеко не посторонние – через пару минут с мотоцикла, бывшего ровесником его собственному, слезли Иван и Хомка, и арендатор с облегчением открыл калитку:

– Добрый день! Со свадьбой вас, что ли, поздравлять? – пошутил он, заметив тонкий золотой ободок на руке девушки.

– Можно и так сказать, – смущённо потупилась Хомка, всё ещё стеснявшаяся даже обручального кольца, тем более что замужем она формально не была.

– Можно! Щас отметим! – подмигнул Иван, доставая из коляски мотоцикла объёмистый пакет.

* * *

Сельское застолье было стандартным – картошка и закуска под «казёнку», которую Иван с Хомкой привезли с собой. Салом пришлось озаботиться им же, поскольку Егор Демидович так и не рискнул завести не то что свиней, но даже кур: «Ну не знаю я, как с ними возиться, никогда не держал!» Квашеная капуста, тем не менее, у него получилась неплохо, и стол тем самым приобрёл классический вид.

– Извини, Демидыч, мы не знали, что вы вдвоём, – виновато улыбнулась Хомка. – Так бы побольше консервов вам забросили. Предлагала же я тебе телефон!

– Да у меня есть, только он здесь не берёт, – возразил Матвей. – И деньги на нём, по-моему, кончились.

– А если спутниковый? – осведомился Иван.

– Ты чего? – возмущённо фыркнул Егор Демидович. – Это ж совсем другие деньги! Я что, этот самый, как его… резидент, чтобы такая игрушка была? Обойдусь как-нибудь. Ну, за встречу! – он наполнил три стопки и символически плеснул в четвёртую.

– За неё! – Матвей поднялся с таким тоскливым выражением лица, что сидевшим напротив гостям стало понятно: «она» – это не встреча, а какая-то женщина, которая когда-то вырвала у него кусок живого сердца и унесла с собой.

– За неё, – Хомка, участливо взглянув на парня, повернулась к Ивану. – Ваня, ты второй пакет не доставал? Я минут через пять пойду Марию Тихоновну проведать.

– Напиться, что ли, боишься? – Егор Демидович тоже почувствовал возникшую в разговоре тоскливую напряжённость, но истолковал её по-своему.

– Не в том дело, – девушка с нарочитой неторопливостью начала доедать картошку. – Поговорите пока без меня, а то есть вещи, о которых мужчинам очень неловко говорить при женщинах, ну и наоборот. Так ведь, Демидыч?

* * *

– Тамарочка! Ой, спасибо! – засуетилась Мария Тихоновна, когда Хомка выложила на лавку несколько пакетов с сушками и конфетами и две пачки хорошего чая. – Я сейчас чайник поставлю… Не надо мне тушёнку, это ты Демидычу отнеси!

– Вы что, совсем мясо не едите? – удивилась девушка.

– Да мясо-то ем, жир с солью нельзя мне! Привезёт когда говядинки Демидыч – варю понемногу, вот и вся радость, – старушка огорчённо вздохнула, но сразу подхватилась и начала с утроенной энергией собирать на стол.

– А Октябрина Кузьминична где? – вспомнила Хомка, когда они уже уселись пить чай. – Пригласите, может быть? – соседка Марии Тихоновны была нелюдимой и неприветливой, но старушки всё-таки иногда заходили друг к другу.

– В город пошла, – Мария Тихоновна неодобрительно покачала головой. – До села четыре километра да потом на автобусе час трястись, а у самой – в чём только душа держится! Помрёт Октябрина – так и я не заживусь, одна-то!

– А Демидыч как же?