Асфодель

– Да что Демидыч? Чужой он, как пришёл, так и уйдёт, а Октябрину я, почитай, с детства знаю. Суровая всегда была, со своими со всеми разругалась, а прикипела к девке чужой, всё навестить ходит! Взяла бы, говорит, к себе Янку, так кто ж отдаст-то? Хоть видеться дают, вот и мотается каждую неделю.

– Что за Янка? Внучка ей, что ли? – девушка напряжённо подобралась, почувствовав неслучайность появления «чужой девки» на своём горизонте.

– Да не внучка! Полюбовницы Игоря, сына её, дочка, не пойми от кого. Полста лет мужику было, а туда же – к молодухе ушёл, даже с девкой взял! Кобели они все, мужики-то! Ты уж следи Ваньку своего, раз под венец пошла, – разошлась старушка, кивнув на обручальное кольцо Хомки.

– Так Игорь же умер, вы говорили как-то? – поспешно перебила та, не желая ни обсуждать своё мнимое замужество, ни перемывать кости Ивану.

– На машине с Ленкой своей разбился, два года назад, – подтвердила Мария Тихоновна. – Так и попала Янка в приют – никого у девки не оказалось! Октябрина только вот на свиданки ходить стала.

– А большая девочка-то?

– Шесть ей, что ли, – старушка ненадолго задумалась. – Тамарочка, а может, вы возьмёте? Худенькая ты, не надо тебе рожать, а как же без детишек? Вот и будет дочка вам.

«Действительно, как же без воспитанницы?» – подумала ошеломлённая неожиданным предложением Хомка. – «И так стыдно, что побоялась летом взять Динару в ученицы! Хотя, может, оно и правильно было тогда? Для меня и сейчас-то это будет просто подвигом! Но я совершу этот подвиг», – решилась она. – «От таких даров судьбы феи не отказываются».

* * *

Егор Демидович налил по второй:

– А давайте – за наших ангелов! Таких, как Тамара. Эх, Ваня, повезло тебе – не просто ангел, а любимый ангел! Матвей, а ты что скис? Всё по Алке своей сохнешь, что ли?

– Да что Алка? – парень лихорадочно выхлебал водку и даже не стал закусывать. – Вернусь я к ней, если менты не накроют. Любит она меня, хоть и психанутая! Ангелы, говоришь? Был у меня ангел… – он потянулся к бутылке.

– Матвей, не части! – Егор Демидович быстро отставил водку на край стола. – Нельзя нашему брату напиваться, а ты ещё и в розыске! Вот накроют щас прям – как убегать будешь бухой?

– А что случилось? – торопливо спросил Иван, чтобы отвлечь Матвея от острого желания. – Другого полюбила?

– Тогда бы это был уже не мой ангел, – буркнул парень. – И я хоть знал бы, что она жива. Изгнали её ч-черти наши деревенские! Уехала непонятно куда и не сказала никому.

– А ты что, в армии был?

– В стакане я был! – Матвей, заскрежетав зубами, решительно схватил бутылку и разлил остаток на троих. – Ну она и подумала небось, что я тоже её бросил.

– Так выходит, в натуре бросил, – укоризненно заметил Егор Демидович. – У девки, наверное, беда какая была, а ты сразу к бутылке попёрся?

– Демидыч, не трави душу! Ну виноват я, виноват! Вместе надо было валить, а я… – парень тоскливо махнул рукой и вдруг выпрямился, злорадно оскалившись. – Выпьем, чтобы черти отправлялись к чертям!

– Ты что, именно из-за этого экзорцизма в бегах? – догадался маг Воздуха. – В смысле, чёрта обратно в ад спихнул?

– Чертовку, – усмехнулся Матвей. – Вообще-то у нас всё село чертями оказалось, но что я, фашист – сёла жечь? Прибил только главную гадину, и то сразу когти рвать пришлось!

– Что они натворили-то, черти эти?

– Не хочу говорить, – парень опасался, что сотрапезники, особенно полузнакомый Иван, тоже могут примкнуть к «чертям». – Но Наталка ни в чём не виновата!

– Наталка она была, значит? – Егор Демидович тяжело вздохнул, похоже, поняв что-то для себя, но вслух он ничего не сказал. – Жива хоть, не знаешь?

– Откуда? Я же не то что наше село – всю область десятой дорогой всегда обходил с тех пор. На Украине несколько лет прятался, только два года назад рискнул в Россию вернуться. С Алкой вот сошёлся, так опять сам всё испортил! Выпил с тоски и нечаянно «Наталкой» её назвал.

– Да-а… – протянул Иван, доставая вторую бутылку. – Вот такого женщины точно не прощают.

– Алка, наверное, простит, – Матвей, немного отмякнув, даже начал улыбаться. – Сказала только, чтобы пожил у Демидыча до января, прикинь? Не во мне, значит, дело! Сдаётся мне, у неё сильно болит что-то – дёрганая какая-то стала и ходить начала вся закутанная.

– Знаешь, а давай – за вас с Алкой! – предложил Егор Демидович. – Жопой чую – сойдётесь ещё.

«Сойдутся», – маг Воздуха тоже мысленно кивнул. – «И надо бы поближе познакомиться с этой Аллой – такое впечатление, что и они с Матвеем в нашем деле появились не случайно».

* * *

– Проходите уж, раз пришли, – нелюбезно бросила Евгения Васильевна. – Дожили – с родной матерью и то через адвоката!

– В данном случае это наилучшее решение, – заверил Пекарчик. – С самим Дмитрием разговор у вас получился бы излишне эмоциональным.

– Да уж, я бы ему задала! – вспылила женщина. – Две недели уже дома не появляется – ну куда это годится? В школу-то ходит хоть? Он мне говорил, что ходит, но я ему не верю.

– В школу ходит, и вообще учится очень старательно, – успокоил её адвокат. – И на работу устроился.

– Как на работу?! Он же не хотел работать!

– Не «вообще не хотел работать», а «его не устраивали условия работы на ферме у ваших родителей», – Пекарчик достал из папки несколько листов. – Ознакомьтесь, пожалуйста, это копия трудового договора.

– Ну и зачем вы мне это показываете? – Евгения Васильевна всё же пробежала глазами договор. – Всё равно я его забираю из экстерната! Отец сказал, чтобы Дима в школу у него в селе переводился.

– А вы-то сами как считаете? Может быть, пусть лучше доучится в Москве? Ему же только полгода осталось.

– Я, если честно, тоже думаю, что лучше здесь доучиться, но не могу же я отца ослушаться! И потом, кто платить будет за второе полугодие?

– Вот сам Дмитрий и будет, но для этого ему нужно ваше согласие на эмансипацию, – адвокат протянул ещё один лист. – Примерно в такой форме.

– Эмансипация – это как? – женщина слегка «зависла» на непонятном термине.

– Это означает просто-напросто то, что человек полностью распоряжается собой и своим имуществом, как будто ему уже восемнадцать. И родители тоже не обязаны его содержать, – быстро добавил Пекарчик. – То есть Дмитрию можно будет заключать договоры от собственного имени – вы за него ответственности уже не несёте.

– Ох, не получится так! – поморщилась Евгения Васильевна. – У нас всем мои родители распоряжаются, они не позволят Диме просто так уйти. Мне и то не позволяют, представляете? А уж братьям такое и в голову не придёт – отца не послушаться!

– Ну, ваши братья, во-первых, исходно выросли в патриархальной семье, так что ничего удивительного. А во-вторых, «не послушаться», то есть выйти из клана, они, конечно, могут, но соображают, что тогда придётся всё начинать с нуля – хозяйство-то небось на родителей записано, так ведь? Но Дмитрий же только начинает жить и в хозяйство почти не вкладывался ещё, так что ничего не теряет.

– Да не позволит ему отец, ну как вы не понимаете? Ну подпишу я эту эмансипацию, и что? Только мне самой влетит почём зря. Мало ли, что совершеннолетний – всё равно слушаться должен!

– Простите, а какие у Василия Прокофьевича есть возможности «не позволить»? – развёл руками адвокат. – Опекуном Дмитрия он не является, никакой власти над ним по закону не имеет, и Дмитрию от него ничего не надо. Или вы хотите сказать, что у простого фермера есть какая-то неофициальная власть? Допускаю, что на районном уровне у него может быть «всё схвачено», но не в Москве же!

– Вы не знаете моих родителей, – продолжала бубнить женщина. – Они не отступятся – сами за Димой приедут, если я не привезу. Скажете, не будут фермеры тратить на это ни время, ни деньги? Будут, тут не в деньгах дело…

«…А в подчинении главе клана», – закончил про себя Пекарчик. – «Если всевластный дед спустит младшему неповиновение, то и остальные дети-внуки начнут своевольничать. Так оно и есть, да только Василий Прокофьевич исходно сделал большую ошибку, посчитав членом клана фактически постороннего человека… Стоп, а как же отец Дмитрия? Не может быть, чтобы такой властный дед – да не попытался зятя подчинить!»

– Но ведь вашего мужа они не трогали? – спросил он.

– Пытались, – теперь в голосе Евгении Васильевны звучала неподдельная печаль. – Ещё когда мы только поженились, отец с Ваней долго о чём-то говорил, потом злой такой был! А Ваня сочувственно так на меня посмотрел, но не сказал ничего. И пока он жив был, ни родители не донимали, ни даже свекровь, можете себе представить?