Я от такой черной неблагодарности аж воздухом подавилась. Невольно покосилась на часы. Куда он спешит? Наш Виталий Иванович уже давным-давно в самолете, мечтает о кисельных берегах.
– Куда вы так торопитесь? – мягко произнесла я, вставая со своего места. – Поужинайте с нами. Я вареники сама готовила.
Вопреки ожиданиям, немец снова проделал фокус с недовольным взглядом и сквозь зубы выдавил:
– Евгения, вам кто-нибудь говорил, что вы иногда бываете навязчивы. Я же объясняю, у меня совсем нет времени.
Слова его больно резанули по ушам, и обида захлестнула меня с головой. Что-что?! Может я ослышалась? Это я навязчивая? Зря… Ох, зря я тебя, фашиста проклятого, пожалела. Нужно было слабительное лить в компот. Сейчас бы до сих пор сидел бы в деревянном домике и размышлял о теории относительности.
– Может всё же того… за пулеметом… сгоняю? – услышала я неуверенный шепот деда Сени за спиной.
– Цыц, старый, – тут же одернула его бабка.
Странно, но их короткая перепалка, придала мне сил. Сделав морду кирпичом, с гордо поднятой головой, медленно подошла двери, рывком распахнула ее и зло выпалила:
– Может я и навязчивая, как вы выразились, господин Петерман. Да только вы знать не знаете, что такое элементарная вежливость и благодарность. Также у вас отсутствует напрочь чувство такта и уважения к старшим, в чьем доме вас гостеприимно приняли и пригласили за стол, – изящно махнула в сторону выхода. – Не смею больше вас задерживать.
Господин немец злобно сверкнул глазами и пулей вылетел из дома, а за ним и Гена, совсем забыв о том, что на нем до сих пор баб Валин парадный фартук с кружавчиками.
Я тяжело закрыла дверь и прислонилась к ней лбом, ощутив, что силы покинули. Казалось бы, все удалось. Я помешала им подписать контракт. Но отчего-то в душе остался неприятный осадок от поведения Петермана. А с другой стороны, чего я ожидала? Что великий и ужасный господин немец соизволит снизойти до нормально общения с простыми людьми? Может, поначалу ему и было со мной весело и забавно. Но это только поначалу.
В который раз убеждаюсь, что деньги портят людей. Сноб он. Самый натуральный сноб.
– Иди, внученька, покушай, – позвала баб Валя.
Я оторвалась от двери и уже без всякого аппетита посмотрела на стол.
– Что-то перехотелось, баб Валь. Я лучше пойду посуду помою.
Старики проводили меня грустными взглядами, но расспрашивать ни о чем не стали. За это я была им вдвойне благодарна, так как и сама не могла толком понять, почему так резко упало настроение.
Пока методично мыла посуду в тазике, пришла мысль, что я, как всегда, стараюсь думать о людях лучше, чем они есть на самом деле. Идеалистка, блин. Мне казалось, что я нащупала ту заветную струнку в душе Петермана, потянув за которую покажется человек, которого разглядела вчерашним вечером. А оказалось, что нельзя найти то, чего в природе не существует.
– Жень, к тебе, кажется, приехали, – раздался с веранды голос дед Сени. – Кажись, Василий Михайлович пожаловал.
Я выглянула в окно и, узнав знакомую Тойоту, устало вздохнула. Вот почему этот мужчина не понимает по-нормальному? Сказала же, дай подумать и остыть. Нет, в тот же вечер прискакал. Только еще разборок с ним не хватало для полного счастья.
Хлопнула входная дверь и на веранде послышался голос Луганского, который здоровался с дедами, а затем быстрые шаги по направлению к кухне.
– Жень, привет.
Я обернулась. Васек был как всегда при полном параде – в костюме и при галстуке. Видимо, весь день трудился на благо другого района.
– Привет, – нейтрально поздоровалась я.
Ругаться с ним совсем не хотелось. Поэтому я постаралась быть предельно вежливой. Узнала, хорошо ли прошел его день. Даже поужинать предложила. И все это стараясь не замечать, как наглые руки гладят по плечам и целуют в макушку.
– Я так по тебе соскучился, – прошептал он.
Как же, соскучился он! С утра не виделись. При воспоминании об утре руки стали усерднее тереть кастрюлю.
– Ты ее так до дыр протрешь, – хохотнул Луганский прямо над самым ухом, а вездесущие руки продолжили свои поползновения. – А давай куда-нибудь сходим, развеемся?
Вот уж чего мне не хватало для полного счастья, так это развеяться в его компании. Что ж он такой настырный-то!
– Вась, я устала. А мне еще помидоры полить надо. У деда Сени спина разболелась.
– Завтра с утра успеешь полить, – мурлыкнул он.
Нет, это нормально?! Значит сейчас иди, собирайся, поедем меня развлекать, а утром чуть живая шуруй, поливай свои помидоры. Хотела было уже дать ему локтем по ребрам, как замерла, прислушиваясь. К дому с тихим шуршанием подъехала машина. Чуть вытянула шею, глядя на улицу. Следом за машиной Луганского, припарковался черный Мерседес.
Да что ж за день сегодня такой? Эти два придурка меня с ума сведут.
Пока я до последнего надеялась, что это вернулся Гена отдать фартук, Васек увлеченно выцеловывал мне шею и не заметил, как скрипнули полы на кухне. Я вздрогнула и резко вывернулась из Васьковых объятий.
– Женечка, к тебе тут еще пришли, – позвала баб Валя, с любопытством поглядывая на бледную как смерть меня и раскрасневшегося и довольного Луганского.
На ватных ногах двинулась на веранду, прихватив тазик с грязной водой, чтобы попутно вылить на улицу. Вышла и замерла с открытым от удивления ртом.
Нет, я, конечно, могла в своих мечтах представить, что господин немец придет извиняться за свое поведение, но чтобы вот таким образом…
– Ян?! – удивленно воскликнул Васек, появившийся на веранде вслед за мной.
Затем взгляд мужчины потяжелел, помрачнел и наконец полыхнул черной ревностью. А всё дело в том, что это чудо в перьях по имени Ян приперся не один, а с огромным букетом роз. И как вы думаете, о чём в первую очередь подумал Луганский?
Ой, мамочки-и-и! Мне вдруг как-то сразу захотелось куда-то спрятаться. А бежать-то некуда.
– Вот сейчас твой Максимка и пригодился бы, – брякнула баб Валя, толкая муженька в бок.
Вот, ей богу, не могла с ней не согласиться, с ужасом прикидывая, куда бежать – в сарай или в туалет. В сарай-то надежнее будет. Там такой засов, что кувалдой дверь не вышибешь.
Пока я в уме просчитывала варианты, Луганский, бросив на меня злобный взгляд, решил всё же поинтересоваться у Петермана о причинах его столь позднего визита. Я уже было обрадовалась, что он не стал сразу рубить с плеча. Как оказалось, зря.
Немец, нацепив на свою предательскую фашистскую морду ледяную маску, спокойно ответил:
– Меня на ужин пригласили, – и, повернув голову в мою сторону, обаятельно улыбнулся, – Я надеюсь, не слишком поздно, Евгения.
Я вот сейчас не поняла. Это чего было-то? Приглашать я приглашала. Но с его слов это прозвучало как-то так интимно. И вообще! Он же отказался! Блин, похоже, у меня глаз задергался.
– Мы же с тобой договаривались, Ян! – громыхнул Луганский так, что я чуть не подпрыгнула.
Пока я силилась понять, о чем таком они могли договариваться, немец криво усмехнулся и, глядя прямо на меня, сказал:
– Я передумал.
Вот тут-то Ваську и снесло крышу. Он в два шага преодолел расстояние, что разделяло его и Петермана. Мгновение и он заносит кулак для удара. Я инстинктивно рванулась на защиту немца. Васек его же прихлопнет, как муху! Но не тут-то было. Ян ловко увернулся и перехватил руку Луганского. И откуда в нем столько силы? А с виду и не скажешь.
– Не делай того, о чем пожалеешь, – холодно процедил он, отступая на шаг от двери и молчаливо предлагая Ваську очистить помещение.