Партизанка, или Как достать начальство

Тот, даже не прощаясь, пулей вылетел на улицу. Я не задумываясь рванула следом.

– Вась! Вась, подожди. Это совсем не то, что ты подумал!

Мужчина затормозил и с горькой иронией сказал:

– Ты сейчас говоришь, как героиня из мыльной оперы.

– Ну и пусть. Послушай меня.

Он остановился у калитки и дрожащим от ярости голосом рыкнул:

– Что?! Сейчас скажешь, что не приглашала его?

Я потупила взгляд.

– Приглашала… но по-дружески.

– Значит, по-дружески? – зло выплюнул он. – Теперь понятно, почему ты меня пыталась выпроводить. Его ждала.

– Я не…

Я пыталась оправдаться, но он даже слова не дал мне сказать.

– Что, нашла себе любовника покруче? Тогда боюсь тебя разочаровать. Он женатый и никогда Эльзу не бросит, потому что он без нее никто. Поиграет в богатого папика. Может даже подарков надарит. Но очень скоро выбросит из своей жизни.

– Зачем ты так? – прошептала я, всеми силами пытаясь удержать обидные слова, что вертелись в ответ на такую несправедливость.

– Зачем?!

Мне показалось, он даже задохнулся от этих слов.

– Я столько ради тебя сделал! Даже был готов на серьезные отношения. Дрянь неблагодарная.

Вот тут-то в голове у меня щелкнул переключатель. Чего это он для меня такого сделал? Что-то не припомню. Ах, да, картошку прополол и забор починил. Великие дела. Я бы даже сказала подвиги Геракакла! Ему было так тяжело, так тяжко…пока я за него в колхозе пахала от зари до зари. Затем мне сразу вспомнилась рыжеволосая прелестница Анна, и ладонь внезапно зачесалась дать кому-то в рожу.

Руки, что всё еще держали тазик, дрогнули, и я от всей души, а она у меня широкая, как матушка-Россия, окатила эту скотину безрогую грязной и жирной водой. И пока он, матерясь, стаскивал с себя промокший пиджак, схватила метлу, которой обычно баб Валя подметала куриный помет, и хорошенько хлестанула Луганского по пятой точке.

– Раз я такая плохая, выметайся и больше не приходи!

Нужно ли говорить, что он, злобно сверкнув глазищами, пулей вылетел на улицу к своей шикарной тачке.

– Катись колобком! Скатертью дорожка! – напоследок крикнула я, крайне довольная собой.

Так-так, осталось еще одному всыпать пендюлей и жизнь удалась! Поудобнее перехватила свое орудие возмездия и двинулась в дом.

На веранде меня ждала настолько занимательная картина, что я от неожиданности даже метлу по инерции поставила в уголок. Петерман с понурой головой стоял рядом с чинно восседавшей на лавке баб Валей. Сама старушка вдохновенно отчитывала его, как шкодливого мальчишку.

– Ишь, удумал чего – внучку нашу обижать! Мы ее тута кормим, откармливаем, а они ей нервы мотают. Получишь от нас с дедом. Се-е-ень?! – и метнула она царский взгляд на мужа.

– Да! Получишь! – с жаром поддакнул он и, кряхтя, поковылял к старенькому серванту.

Бабка проводила муженька пристальным взглядом и снова повернулась к немцу:

– Ты, ирод нерусский, почем в наш дом пришел без приглашения? Или у вас там за бугром так принято? А?

– Не принято. Я извиниться хотел, – оправдывался блондинчик.

– Ишь, хотел он – рявкнула баб Валя и стегнула его полотенцем по плечу. – А теперь садись к столу… Как там тебя величать-то?

– Ян.

Старушка на мгновение задумалась, а потом злорадненько улыбнулась.

– Значит, Яшей будешь. Садись, Яшенька, за стол.

Немец даже не вздрогнул. Только удивленно поднял голову и виновато улыбнулся, увидев замершую в дверях меня.

– За стол?

– Ты ж голодный был, – прищурилась она, – или нет?

– Голодный-голодный, – поспешно заверил ее он и немного неуверенно присел за стол.

– Цветы! Цветы давай сюда. Да не помни, дурень!

Чуть не рассмеялась – до того потешное лицо стало у Яна. Он явно разрывался от противоречивых эмоций. С одной стороны, как же это так – его, страшного и ужасного господина Петермана, обозвали дурнем. А с другой – не ругаться же с пожилыми людьми в их же доме.

Краем глаза заметила, что дед Сеня достал из серванта всежевыкопанный хрен и бутылку коньяка, что была у него припасена для особенных случаев. Видимо, дед посчитал, что сей случай наступил. Чай, как-никак с немцем за один стол собрался садиться и хреном его доморощенным потчевать.

Немца стало даже немного жалко. Он со смиренным видом сидел за столом и с расширяющимися от ужаса глазами наблюдал, как дед готовится к тому самому «потчеванию». Старичок налил два граненых коньяком до краев и на мелкой терке стал крошить хрен. У меня от резкого запаха моментально зачесалось в носу.

– Ох, хорош хрен уродился! – нахваливал дед свое угощение.

На Яна стало страшно смотреть. Он, видимо, уже триста раз пожалел, что решил извиниться. Беспомощно посмотрел на меня. А что я? Только и пожала плечами. Сам же на ужин приперся. Вот и терпи теперь. А я посмотрю и буду наслаждаться твоими мучениями, соколик мой. Вот такая я кровожадная. Должна же и для меня быть предусмотрена хоть какая-то моральная компенсация за испорченный вечер.

Я уже приготовилась, заняла место в первом ряду и… баб Валя всю малину испортила.

– Яшенька, ты руки-то мыл?

Блондинчик ухватился за этот вопрос как за соломинку.

– Нет.

– Тогда поди на улицу. Там рукомойник висит. Женя, проводи гостя.

Провожу-провожу. Куда же деваться. Сейчас вот возьму метелку и провожу его как следует.

Вышла с веранды вслед за мужчиной и глубоко вздохнула. На улице стало свежо. Как-никак уже конец лета наступает. Скоро конец уборочной. От этого сердце жалостно сжалось. Я сделала все, что смогла, но это всего лишь небольшая отсрочка. Что мешает Петерману подождать, пока Виталий Иванович не прикатит с Мальдивов.