Аудиокнига Обитель

1. Историческое сознание
Пока я читал роман Прилепина, было ощущение, что я читаю не только лучшую книгу, написанную с начала века, но и самую важную книгу последнего времени.
Рассказ о ГУЛАГе расколол нацию в 1989-1990 гг.
Рассказ о ГУЛАГе теперь должен объединить нацию.Понятно, что единой общностью нас делает ощущение причастности к исторической судьбе своего народа. То, что принято называть единым историческим сознанием, «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Понятно, что свою историю нужно принять умом и сердцем. Но какую историю любить? Вокруг столько интерпретаций, столько версий. Все самые острые общественные дискуссии происходят на почве трактовки исторических событий и личностей. Тех, кого по одному каналу называют героями, на других – причисляют к злодеям или бездарностям. Кто-то с высоких трибун вычеркивает из истории целые периоды, кто-то заявляет что у России «цивилизованной» истории никогда и не было... Наблюдая всю эту информационную склоку, чувствуешь себя тем ребенком, у которого поссорились мама с папой, наговорили друг другу обидных слов и разошлись в разные углы. А ребенок стоит между ними растерянный и не знает, к кому прижаться. Так же и в истории, кажется, что сейчас вновь сошлись в битве дореволюционная и Советская Россия, что гражданская война, закончившаяся в 1922 году, вспыхнула вновь, только теперь перевес на стороне белых.
Михалков снимает слезливые фильмы про «какую страну потеряли».
Путин на Селигере заявляет, что большевики были национал-предателями в годы Первой мировой.
Государство финансирует программы десталинизации…
О каком едином историческом сознании может идти речь?
Общество опять разошлось по разные стороны баррикад и выкатило пушки. Все хотят победы и, кажется, мирному исходу не бывать.
Но выход есть. И он отнюдь не в каком-то утопическом покаянии. Не в суде. Все попытки расквитаться с историей, найти виноватых, не могут служить благу страны, но только способствуют разобщению российского общества и государства, могут поссорить, но не сплотить людей.
«После выхода романа “Архипелаг ГУЛАГ” советская власть лишилась любого морального оправдания», – так говорили в начале 1990-х гг., так многие говорят и сегодня. Любой аргумент защитников советского времени – космос, внешнеполитические успехи, модернизация, наука, образование – разбивался вдребезги о ГУЛАГ. И еще о 1937 год. В лице ненавистников советской власти, любой, воспевавший советские успехи, автоматически воспевал ГУЛАГ. Сочувствовал как бы абсолютному злу.
ГУЛАГ стал символом большевистского злодеяния, не нуждающимся в осмыслении. Никто не пытался посмотреть на ГУЛАГ как на историческое событие.
О ГУЛАГе писали только с точки зрения жертвы.
Прилепин первый дал слово всем сторонам.
В этом смелость и новизна романа.Артем Горяинов, главный герой «Обители», совершает обход всех кругов Соловецкого ада, чтобы показать нам его обитателей. Перед ним демонстрируют красноречие каэры (контрреволюционеры), проповедуют священники, ругаются ученые, представители интеллигенции, исповедуются поэты и большевики. Прилепин дает высказаться начальнику лагеря Федору Эйхманису и чекистке Гале.
Мячик летает от одних к другим, и в этом напряженном диалоге начинает проступать эпоха. «Монахи построили храм, а большевики – тюрьму и мучают людей», – слышим мы с одной стороны. «Теперь тут обижают семь тысяч человек. А до сих пор тысячу лет секли всю Россию! Мужика – секли и секли! Всего пять лет прошло (после революции) – но кому сейчас придет в голову отвести взрослого человека на конюшню, снять с него штаны и по заднице бить кнутом?» – слышим мы с другой стороны.
«Большевики убили русское священство»! «Как бы не так, – парирует Эйхманис. – В России сорок тысяч церквей, и в каждой батюшка. А в Соловках их сейчас – 119 человек! И то самых настырных и зловредных. Где же остальные? А все там же». Основным источником информации и ее безальтернативной интерпретации на Руси всегда были священники. «Самое главное им (русским людям) объяснял поп – и про Бога, и про Россию, и про царя. Тираж любой книги Блока был – одна тысяча экземпляров. А у любого попа три тысячи прихожан в любой деревне. И если батюшка говорит, что советская власть – от Антихриста, – а они говорят это неустанно! – значит, никакого социализма в этой деревне, пока стоит там церковь, – мы не построим!»
И так далее.
Этот истерический, переходящий на хрип диалог о судьбе родины продолжается на 752 страницах, и мы начинаем понимать мотивы поступков, которые раньше казались немотивированной жестокостью. Прилепин не оправдывает ГУЛАГ, лагерный ужас написан без прикрас, он пытается, как медиатор переговоров, дать каждой из сторон максимально откровенно высказаться. Рассказать о своих идеалах и интересах. «Принять», «простить», «осудить» – все это личное дело каждого. Главное – понять оппонента. С этого начинается конструктивный разговор. Понимание создает предпосылки единения.
Захар Прилепин в романе «Обитель» выводит историю ГУЛАГа из подвала идеологических упрощений на холодный воздух общенациональной драмы. Это драма каэров, священников, ученых, представителей интеллигенции, поэтов и большевиков, блатных. Всех. Всей России.История это не набор досадных случайностей, она имеет свою внутреннюю логику, свою правоту. И если мы хотим любить нашу историю, мы должны принять ее целиком, соединив в единое целое дореволюционную, Советскую Россию, русское зарубежье и современную Россию. Идеолог сменовеховства Николай Устрялов писал: «Наши внуки на вопрос, чем велика Россия? – с гордостью скажут: Пушкиным и Толстым, Достоевским и Гоголем, русской музыкой, русской религиозной мыслью, Петром Великим и великой русской революцией». Устрялов одним из первых в русской эмиграции признал революцию и советскую власть закономерным продолжением отечественной истории. И тут нет противоречий. Религиозная мысль ультраконсервативного Ивана Ильина такое же достижение русского духа, как и анархизм Петра Кропоткина. А эмигрантский роман «Лето Господне» Ивана Шмелева, поэтический гимн старой Руси, так же близок нашему сердцу, как «Василий Теркин» Твардовского или «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара – книжка, написанная для советских пионеров. 2. Антиутопия
«Обитель» Прилепина можно рассматривать еще как роман-антиутопию. Только невыдуманную. Дело в том, что Соловецкий лагерь, первый лагерь Советской России, рассматривался изначально как лаборатория нового человека. Идеалисты-руководители новой республики думали, что в лагере можно перековать человека, сделать из преступника полноценного гармонически развитого гражданина.Дело в том, что все революционеры, начиная с XVIII века, верили в социальную природу зла. Они считали, что человек рождается прекрасным, а преступником делает его дурно устроенное общество, построенное на неравенстве. И еще они считали, что труд является одной из главных потребностей человека. В коммунистическом обществе, мол, не надо будет никого заставлять трудиться. Исходя из этого, создатели лагеря полагали, что если всем заключенным дать работу, соответствующую их силе и навыкам, и всех поставить в равные условия (интеллигентов перемешать с уголовниками), человек может измениться. Возрасти над собой. Поэтому Эйхманис, первый начальник Соловецкого лагеря, учредил у себя два театра, два оркестра, две газеты, восемь школ, двадцать два ликбеза, двенадцать профкурсов и восемнадцать библиотек, «включая передвижные». Все условия для гармоничного развития личности. Даже музей монастыря открыл.Соловки Эйхманиса были государством в государстве. «Здесь не столько лагерь, сколько огромное хозяйство, – говорит он. – Лесозаготовка – лесопильное и столярное производства. Рыбная и тюленья ловля. Скотное и молочное хозяйство. Известково-алебастровый, гончарный, механический заводы. Бондарная, канатная, наждачная, карбасная мастерские. Еще мастерские: кожевенные, сапожные, портновские, кузнечные, кирпичные… Плюс к тому – обувная фабрика. Электрификация острова. Перегонный завод, железная дорога, торфоразработки, сольхоз, пушхоз и сельхоз». На Соловках высаживались редкие сорта роз, разводили лис, изучали водоросли.Читаешь и думаешь, ведь собрано все, чтобы построить Город Солнца. Воплотить Утопию. Вот только ничего не получилось почему-то. Вместо Города Солнца построили живодерню. Почему? Может быть, потому что уголовник при новом, справедливом строе, остается таким же уголовником. Человек как был страшен, так и остался. «Революция не принесла быстро того, чего ждали», – говорит чекистка Галина. И в этих словах слышится страшное, непосильное разочарование. А ведь, действительно, ждали антропологического чуда. Его предрекали философы и поэты. Николай Бердяев, Андрей Платонов. Ждали, что в новый мир войдет гордый новый человек, свободный от греха эксплуатации, а получилось, что со дна поднялась всякая мразь, уголовщина. Это, во-первых.А во-вторых, Мировая война, революция и гражданская война сделала людей жестокими. «Те, кто винит нас за жестокость, ни дня не были на фронте», – говорит Эйхманис. Люди, которые привыкли убивать, которые носят маузер на ремне, не могут остановиться перед соблазном решать сложные проблемы простыми расстрелами. Нет человека, нет проблемы. Для всего поколения революционеров война не заканчивалась никогда. В результате, вместо лаборатории получился «цирк а аду», «фантасмагория», как говорит герой книги. Потому что «каждый человек носит на дне своем немного ада: пошевелите кочергой – повалит смрадный дым». Ошибочной оказалась старая гипотеза Жан-Жака Руссо про изначальную доброту человека. Кажется, Прилепинская «Обитель» об этом. В романе есть всего одна пафосная сцена, написанная, чтобы показать, что люди небезнадежны. Когда приговоренные к смерти заключенные ночью коллективно исповедуются в грехах перед принятием причастия. Это сцена безумия. Вырывается наружу дикий вопль страха и покаяния, примиряющий всех в этом лагере, в этом мире. А наутро «причастные Тайнам» вновь начинают друг друга мучить. И владычка-монах, с которым они связывали надежду на спасение, умирает. Воистину: «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел». Это последние слова романа.