Цена

– Дайте телефон, прошу вас, – она чуть не заплакала.

– Конечно, Марьям, конечно, – Венера вдруг поняла, что Марьям для нее не просто домработница и кондитер в ее кафе, Марьям для нее очень родной человек. Только вот не знает Венера, как Марьям к ней относится. «Господи, о чем я думаю», – спохватилась Венера, нашла визитку в сумке и дала Марьям.

– Видите, там телефон подчеркнут? Это телефон его ассистентки, позвоните ей, она обсудит с Жаном день и время встречи и вам сообщит.

Венера помолчала и продолжила:

– Марьям, я понимаю, что могу задеть вас, только прошу, поймите меня правильно и не сердитесь. Я очень хочу вам помочь, но не знаю как. У меня есть только один реальный способ – деньги. Прошу вас, не отказывайтесь, я не буду предлагать много, чтобы вы не считали себя обязанной мне, но прошу вас, в случае экстренных расходов или денежных проблем обращайтесь ко мне без сомнений, договорились?

Марьям внимательно посмотрела на Венеру, словно пытаясь убедиться в ее искренности, и согласно кивнула. Визитку с контактами она крепко зажала в руке.

Яна внимательно разглядывала спящего Али. Она хотела разбудить его, однако медлила.

Их странная дружба, именно дружба, без всяких интимностей, была очень важна для нее, и Али был важен. Именно поэтому не могла она спокойно наблюдать, как этот очень умный и очень талантливый человек старательно и планомерно пробивал себе путь на «темную сторону». Какая-то сидела в нем убежденность, что на «светлой стороне» богатым и знаменитым не станешь, наоборот, в страданиях и бедности будешь свой талант воплощать и знаменитым только после смерти станешь, а вот тот, кто на «темную сторону» перейдет, у того все как надо будет. И примеры всякие приводил, доказывая Янке, что только те, кто «продал душу дьяволу», смогли в этой жизни обрести и славу, и деньги. Янка очень пожалела, что у нее нет высшего образования, какого-нибудь философского, чтобы объяснить этому славному дурачку, что нет ни темной, ни светлой стороны. Что добро и зло – суть две стороны одной медали, и что не надо совершать специально какие-то обряды, чтобы стать святым или адептом зла. Все это игрища смешные, нелепые, и ведут только к одному: заигравшись, забываешь о балансе и валишься, неважно куда, в рай или ад, только ты уже списан со счетов. Ты не интересен более.

Жарься на сковороде, блаженствуй в вечном «ничто», наслаждайся поцелуями гурий – ты не интересен, ты остановился в развитии. Важен тот, кто балансирует на грани, канатоходец над бездной, идущий медленно и осознанно во тьму. Он не знает, куда идет, впереди – тьма, и под ним – тьма… И позади – тоже тьма. Его задача – сохранять баланс, равновесие, чувствовать жесткий канат под босыми ступнями, ощущать капли пота на усталой спине, контролировать дрожь в руках, следить за дыханием и радоваться тому, что сделан еще шаг.

Янка не то чтобы так ясно все это понимала, но понимала, а пересказать не могла. Это знание было в ней, но не для передачи, даже для нее самой оно было уже бесполезно, потому что у нее-то перевес уже был. Пусть не ее, пусть бабкин, но был. Она уже летела в бездну, она уже была в ней, ее нельзя было спасти, ее списали.

Иногда она вскипала от злости, потому что бабка взяла и вот так распорядилась ими всеми, взяла и решила за нее, за Богданчика, за мать и Тимура. И за тех, кто должен был родиться у нее, у Богданчика, у Тимура…

А теперь все. Кончено. Если только не случится чудо.

Янка решила не будить Али, пусть спит, она перезвонит ему позже. Собрала свои вещи и поехала домой.

Я сидел в кафе, у окна с видом на улицу, и смотрел на людей. Сюда, в кафе, меня пригласила любопытная журналистка, которой недостаточными показались мои ответы на ее вопросы в электронном письме. Вопросы были вечные, и от этого особенно скучные. Я не сомневался, что и беседа «вживую» меня вряд ли развеселит. Но я сижу в этом кафе, и, значит, это правильно. Жить, подчиняясь импульсу, повинуясь «велению сердца», с точки зрения людей разумных, глупо. «Идти туда, куда левая нога захочет, ну, знаете, куда мы так зайдем?» – вот обычные резоны на мой призыв отключить мозг и включить нечто другое, что принято называть интуицией или душой. В ответ на эти резоны я спрашиваю: «А где вы оказались сейчас? Ведь вы шли под чутким руководством мозга? Куда он вас привел? Ко мне? Нет, ко мне вы пришли потому, что оказались в жопе. И хотите из нее выбраться. Так вот, выбраться из нее с помощью мозгов у вас не получится. Попадете в еще большую жопу. Так что, хотите не хотите, а руководителя менять придется». Но ирония в том, что людям, чтобы поменяться, поменять образ жизни и мыслей, разобраться с чувствами и желаниями, нужно действительно попасть в очень большие неприятности. Нужно так влипнуть, чтобы элементарно вспомнить о Боге, например, и начать молиться. В качестве профилактики неприятностей люди готовы пить лекарства или копить деньги, но чтобы утром и вечером поблагодарить Бога за еще один день жизни – сразу нет времени: «Что вы?.. Так устаю, что сразу засыпаю, а утром так тороплюсь – не до молитв, извините».

Журналистка опаздывала. Я разглядывал людей, идущих по улице, и пытался угадать, сколько раз тот или иной человек размышлял о смысле своей жизни. Не вообще жизни, а именно своей. И что он думал, как переживал кризис столкновения с непознаваемым? Ведь человек не уйдет в этом дальше догадок и предположений, как бы ни топорщился и ни хорохорился, на какие бы ухищрения ни шел.

Вдруг меня как молнией ударило: настолько бессмысленно все, вот с точки зрения каждого из этих людей, каждого человека! Настолько бессмысленно, что челюсти свело от напряжения – так хотелось бы верить в то, что смысл есть. И не какой-то там эволюционный, господь с вами, какая там эволюция. Нет. Хотелось бы смысла не предполагаемого, а смысла реального. Такого, чтобы быть уверенным, что каждый из этих людей очень важен, и не зря идет по этой земле. Земле, которая четыре с половиной миллиарда лет назад возникла из газа и пыли, окружила себя воздухом, украсила деревьями и цветами, придумала прекрасные рассветы и печальные закаты, чтобы вручить все это человеку, как венцу творения…

Прискакала раскрасневшаяся и смущенная журналистка. Именно прискакала. Она была такая вся несуразная в своих туфлях-«копытцах» с явно неудобной колодкой, в обтягивающих широкий круп брючках, с яркой помадой на пухлых губах. Она до такой степени была не на своем месте, что я мог с точностью до девяноста восьми процентов предсказать, что в скором будущем у нее начнутся проблемы по всем фронтам. Это еще одно мое «точное знание», про смысл я и вправду не знал, а вот про то, что каждый человек будет счастлив и здоров только на предназначенном ему месте в этом мире – это точно. Это как «дважды два». Сложность в том, что понять и узнать, где его место, не каждый может.

Дети свое предназначение знают четко, но им очень быстро это знание затирают и заставляют выбирать себе место в жизни по правилам того общества, где они живут. А потом родители сходят с ума от того, какой у них ребенок бестолковый, глупый, больной, непокорный, со сложным характером, неуправляемый, наркоман, лжец и т.д. А они просто столкнули своего ребенка с его места, лишили его базы, основы. Усомнились в его сути, велели забыть о ней. И вот результат. Но родители – не монстры, просто с ними поступили точно так же. Ко мне, в основном, приходят люди, всю жизнь живущие «не на своем месте», они могут быть успешны и процветать, но почему-то «места себе не находят». И даже когда я вижу их суть, вижу их предназначение, я не всегда говорю об этом, потому что многие настолько уже ослабли, что любая перемена в жизни, даже самая маленькая, их просто убьет.

А эта «лошадка» выдержит, у нее ресурсов много, она и держится пока за счет своей жизненной силы.

– Знаете, – сказал я ей, даже не обратив внимания на ее смущенные извинения, – вам надо уехать работать на лошадиную ферму.

Она покраснела еще больше, видимо, слышала о своей внешней схожести с молодой крепенькой лошадкой.

– Нет-нет, – отмел я ее смущение. – Я не пытаюсь шутить или оскорблять вас. Я увидел, что вы можете серьезно заболеть и потерять семью, если будете продолжать работать в журналистике, вообще в этой сфере, понимаете? Это абсолютно не для вас. – Я подозвал официанта. – Что будете? Кофе, десерт? Здесь очень вкусная выпечка…

Журналистка посмотрела в окно, потом на меня:

– Знаете, я не буду просить, чтобы вы рассказали мне про мою жизнь, потому что получится, что я вас раскрутила на прием, а ведь вы очень дорогой специалист. Поэтому скажу спасибо за вашу рекомендацию, и давайте начнем. Я буду кофе, круассан и мороженое, один шарик ванильного. – Мне понравилось, как она выдержала мою атаку. И мне очень понравилось, что она не собирается раскручивать меня дальше на прогноз и бомбить вопросами типа: «А когда я выйду замуж?». Я не преминул выразить свою симпатию тем, что заказал для нее три шарика ванильного с лимонным сиропом.

Девушка улыбнулась и спросила:

– Вы готовы экспериментировать?

Я пожал плечами:

– Аида, поймите, мне это незачем, реклама мне не нужна. Предлагаете устроить шоу для вас, а потом прочитать о себе что-то типа: «Этот человек производит впечатление, он легко сыплет словами, но что там кроется за его даром, и есть ли вообще этот дар – это большой вопрос»?

– О-о, у вас прекрасный слог, вам бы в журналисты… Кстати, почему вы уверены, что вы на своем месте? И что это за теория такая про «свое место»?

– Это не теория, это как раз то, в чем я абсолютно уверен. Мир – это огромный пазл, и каждая вещь, человек, животное – все это детали пазла. Найти свое место – это встать именно там, где ты сцеплен с окружающим тебя, там, где ты элемент гармонии. К сожалению, сейчас все детали настолько перемешаны, что говорить о гармонии отдельного человека невозможно. И вместо того чтобы посвятить себя, свою жизнь поиску собственного места в огромной мозаике мира, люди пытаются сцепиться с тем, что кто-то назвал привлекательным, статусным или важным. Сцепляются не с теми людьми, а потом страдают оттого, что не подходят друг к другу, сцепляются с городом или работой вообще из другой части пазла – и не могут понять, почему у них потом детальки отламываются и теряются. Знаете такие выступающие части пазла, как их правильно назвать?

– Я поняла, о чем вы, это очень интересно, но для меня все, что не доказано, то теория, извините. Я не хочу писать о вас обычную статью. Вы модны сейчас, вы в тренде, о вас говорят, вас рекомендуют близким подругам, вы – элемент тусовки. Как вам это? Не боитесь превратиться в медиа-персонажа, ведь тогда доверие к вам пропадет? Удивитесь, но этот парадокс существует: люди смотрят телевизор, казалось бы, на полном серьезе все воспринимают, но на самом деле для обычных людей все эти, «из телевизора», – клоуны, фигляры. Заметьте, серьезные люди, люди, которые реально что-то делают в этом мире, на экранах телевизоров практически не появляются.

«Совсем неглупая девочка, и все-таки не на своем месте», – подумал я, и продолжил вслух:

– Парадокс, говорите? Однако предложили мне интервью вы, я вас не искал. Разница в том, что я не стремлюсь «в телевизор», и даже когда я там появляюсь, будьте уверены, люди это чувствуют. Это во-первых, а во-вторых, люди, которые реально что-то делают в этом мире, телевизор не смотрят, а меня, по большому счету, интересуют именно эти люди. У меня встречный вопрос. Зачем вам интервью со мной? Хотите жареных фактов и трагических историй? А также счастливых финалов и мистических пробуждений?

На лице Аиды отразилось сомнение. Она хотела что-то сказать и думала, стоит ли продолжать. Потом лицо ее разгладилось, успокоилось, словно она приняла решение.

– Знаете, Жан, давайте в открытую. Меня вообще не интересуют экстрасенсы, я думаю, что все это вранье и чушь. Я предпочитаю писать о более приземленных вещах: о банках, инвестиционных фондах, даже о тенденциях в моде или о творческих муках какой-нибудь «звезды» шоу-бизнеса. О том, что готовится материал о вас, я узнала на планерке, главный редактор выяснял, кто готов взяться за эту работу. И когда он уточнял детали, он назвал вашу фамилию и имя. И у меня что-то щелкнуло внутри, я подняла руку и вызвалась взять у вас интервью. Потом, когда мы пошли пить кофе с коллегами, я все пыталась понять: почему, почему я вызвалась? Я думать больше ни о чем не могла, и только вечером, когда ложилась спать, у меня что-то щелкнуло внутри снова, и я вспомнила: Жанна, моя подруга и сокурсница, года три назад вышла очень удачно замуж за владельца нескольких центров талассотерапии и живет с мужем в Биаррице. Это во Франции, кстати.

Я рассмеялся.

– Аида, я знаю, где находится Биарриц, более того, я бывал там пару раз, чудесный город. Бискайский залив – лучшее место для серфинга… после Австралии. Скажите мне, о девушка, у которой все время что-то щелкает внутри, каким боком Жанна связана с вашим решением делать статью обо мне?

– Не торопите меня, – сдвинула брови Аида. – И у меня не все время щелкает внутри, а только тогда, когда я должна на что-то обратить внимание.

Так вот, рассказываю: с Жанной мы учились вместе, у нас были отличные отношения. Такие мы были подружки, знаете, ходили по клубам и кафешкам, встречались с мальчиками и все друг другу рассказывали. Она приехала из Павлодара, жила в общежитии, а я с родителями, я – алматинка. То, что я жила с родителями, конечно, ограничивало меня, потому что мне надо было вовремя быть дома, отчитываться, искать телефоны – откуда позвонить, потому что свой первый мобильник я купила себе сама, с первой зарплаты, мои родители всю жизнь были стеснены в средствах. Жанна жила в общежитии при университете, была сама себе хозяйка, и у нее всегда были деньги. У нас, ее друзей-однокурсников, сложилось впечатление, что ее родители довольно богатые люди, потому что одета Жаннка была лучше всех, и ароматы у нее были дорогие, и телефоны-плейеры, и она легко могла заплатить за наши коктейли в клубе.

Так вот, у нее была одна странность, одна особенность – иногда она впадала в такое состояние, как будто эпилептический припадок, только не билась в судорогах, с пеной на губах, а замирала в очень неудобной позе. Как будто выгнула ее судорога, и кто-то крикнул «замри!», понимаете? Это редко бывало в людных местах, это случалось как-то по расписанию, что ли, два-три раза в месяц, по вечерам. Мы договаривались куда-нибудь пойти, обычно встречались у Жанны в комнате, знаете, чтобы накраситься и нарядиться, ведь в квартире с родителями такой свободы нет. Боже, как я завидовала девчонкам из общежития!

И вот, я могла постучать, зайти в комнату и увидеть, что Жанна в жутко напряженной позе лежит на кровати, словно мертвая. Глаза открыты, но жизни в них нет. Ничего делать не надо было, надо было просто ждать. Через какое-то время она приходила в себя, мы выпивали по чашке чая с печеньем, и дальше все было как обычно. Мы обсуждали эту странность с ней, Жанна прошла обследование головного мозга, физически она была здорова. Отклонений и аномалий в ее нервной системе не было. Эти странные припадки начались у нее в переходном возрасте, лет в четырнадцать, и с возрастом стали учащаться. Сначала это было раз или два в год, потом все чаще, и вот, к двадцати пяти годам, почти каждую неделю. «Надо что-то делать, – сказала мне Жанна, когда я дождалась в очередной раз ее выхода из приступа. – Но я не знаю, что!» Она схватилась за голову и так посмотрела на меня, что у меня сердце зашлось от жалости. «Тебе нужен психиатр, – нерешительно сказала я. – Если нет физиологических предпосылок для этих приступов, значит, дело в психике». Жаннка остро глянула на меня и вдруг заплакала: «Я бы все отдала на свете, чтобы понять, что со мной, чтобы как-то изменить это, мне кажется, что скоро я не смогу выйти из этой комы, так и останусь скрюченная лежать!» – и она завыла, раскачиваясь из стороны в сторону. «Слушай, ну давай поищем психиатра, нет, давай сначала психолога, а?» – я говорила уже решительней.

Потому что, реально вариантов других не было, понимаете? Моя мама двадцать лет проработала операционной медсестрой в глазном институте, потом, после пятидесяти, когда у нее усилилась дальнозоркость, перешла на должность сестры-хозяйки. Контактов в медицинском мире у нее было предостаточно, так что я могла бы попросить ее о помощи. Осталось убедить Жаннку. В тот раз она промолчала.

А потом случилось вот что. После вечеринки по случаю дня рождения одной из наших сокурсниц мы решили отправиться в клуб, потанцевать, повеселиться. И там к Жанне, как всегда эффектной и лучше всех одетой, подошел молодой мужчина. Казалось, они были давно знакомы, он наклонился к уху Жаннки, что-то сказал, показал в сторону бара и постучал по циферблату часов. Жанна очень напряглась. Потом, когда мужчина ушел, она потащила меня в туалет, там, ничего не объясняя, быстро написала на бумажке номер телефона и номер машины, сунула мне и сказала: «Если не позвоню, если завтра не приду на занятия – иди в полицию… Хотя все бесполезно, все бесполезно, все бесполезно». Она была словно зомби, понимаете, как будто под гипнозом. Я пыталась ее удержать и расспросить, но она вырвала руку и ушла.

Она не пришла на занятия, но позвонила вечером, и когда я приехала к ней в общагу, то опять нашла ее в припадке. Пока ждала ее выхода, я смотрела на нее и увидела синяки на ее руках, ожоги, порезы… И на ногах…

Я была уверена, что и на всем теле они есть. Я была уверена. Когда она вышла из приступа, я прямо спросила ее, хочет ли она, чтобы я помогла ей, и если да, то пусть расскажет все. «Обещаю, что сохраню все в тайне, клянусь», – твердо сказала я, и Жаннка заплакала. «Аида, я боюсь, что, узнав правду обо мне, ты осудишь меня. Я боюсь тебя потерять, ты у меня одна подруга!» – «Жанна, и ты у меня одна подруга, но так больше продолжаться не может, ты идешь по краю, дураку понятно, что у тебя крупные неприятности. Невозможно больше закрывать глаза на них, делать вид, что ничего не происходит. Рассказывай!» – я практически приказала ей. «Тогда давай выпьем, иначе не смогу, слишком страшно», – Жаннка достала из стола ром, из холодильника – бутылку колы. Она не смотрела на меня, избегала моего взгляда, было понятно, что ей страшно, поэтому я смело бухнула ей и себе по полстакана рома, сверху залила колой: «Поехали!»

Через час мы уже были в хорошей кондиции, даже язык слегка заплетался. Мы смеялись, вспоминая всякие дурацкие ситуации, смешные свидания, и мне, честно говоря, было уже все равно, что там за проблемы у Жаннки, потому что было хорошо, весело и легко. И тут Жанна, резко развернувшись ко мне, но не глядя в глаза, вдруг севшим голосом спросила:

– Аида, вот сейчас я скажу тебе, что я сплю с мужчинами за деньги, а я действительно сплю с мужчинами за деньги, то есть я проститутка, что ты на это скажешь?

Я опешила на секунду, но тут же рассмеялась. Жаннка была так же похожа на проститутку, как я – на Антонио Бандераса.

– Жанна, моя дорогая, наверное, слишком много рома, что за ерунда? Какая же ты проститутка? Проститутки совсем другие, ты не похожа нисколько… Ты же учишься, и вообще, за тобой ухаживает тот симпатичный француз, Анри, богатые родители тебе помогают, зачем тебе спать с мужчинами за деньги?

Жанна хмыкнула, глядя на меня уже с некоторым раздражением: