Поезд на Иерусалим

Наконец-то ей в руки попала настоящая аутентичная этника. И надо же такому случиться, что именно сейчас у неё нет денег!

Маруся поискала глазами ценник, но не нашла его.

«Наверное, выставочный образец», – подумала она. «Их всё равно продают потом с большой скидкой».

Она вспомнила, что так ни разу не видела здесь ни касс, ни охраны. Вспомнила и того, мохнатого, с карманами. Он говорил, что охраны нет и что можно брать…

Может, магазин просто заброшен? Тогда всю эту красоту в любом случае разнесут. Куда лучше будет, если эта вещь окажется у человека, умеющего оценить её по достоинству.

«Если найду кассу», – думала Маруся, выбираясь из зала, – «попрошу придержать или, так и быть, оформлю кредит. Ну правда! А если нет… Тогда, значит, тут уже всё ничейное.»

– Прошу прощения! – вновь раздался голос, настойчивый и… какой-то знакомый. Маруся озадаченно прислушалась. Где-то она его уже слышала. Совсем недавно, может быть, даже сегодня. Но кто?

– Кто вы?

– Прошу прощения, что не могу показаться. Вы отгородились такой стеной из форм и предметов… Разрешите поинтересоваться, отчего Вы так любите традицию?

Что за вопрос! Тут Маруся всегда готова была ответить с чувством.

– Традиция защищает сложность культуры от вымирания. Стоит утратить её, и мы становимся беззащитны перед слабостью человеческого ума, который всё норовит выхолостить и низвести. Традиция подобна посоху, обвитому виноградной лозой: без него она бы бессильно пала. Это верно, что великий русский святой сказал: «где просто, там Ангелов со сто». Но что было в те времена простым? Крестьянский дом! А сейчас, вы представляете вообще, сколько сейчас стоит обставить такой, казалось бы, простой дом? Простота тех лет превратилась в роскошь. Вся эта скандинавская мода, все эти технологичные решения из стружечной плиты, прицепленной на газовый лифт, силится имитировать её и не может. Пресная штамповка, она проще самой простоты! Как жить в ней, когда ты аристократ духа, когда она просто не для тебя! – Маруся поняла, что негодование отвлекло её от вопроса. – Итак, традиция хранит вечные ценности исконных времён, когда людское сознание было пусть и более дремучим и грубым, но лишено хаотичности нашей эпохи, века сего. Думаю, этого с головой достаточно, чтобы любить её и беречь хотя бы вокруг себя.

– Это, безусловно, верные слова! – невидимый собеседник оживился. – Но почему вы ищете всего этого только в форме, но не в сути вещей? Ведь способность воспринимать суть, – тут голос стал сочувственным, – один из тех даров, что даётся верным щедро и безоглядно. А вы как-то пренебрегли им… Знаете, ваш багаж сейчас мог бы быть куда легче, будь этот дар при вас!

«Багаж. Я куда-то…» – вспомнила было Маруся, но не додумала. Куда важнее сейчас было защитить свой идеал. Она вздёрнула подбородок и размеренно начала:

– Форма не исключает сути, а дополняет её. Сыграть мелодию так, чтобы увлечь и тронуть слушателя, на фальшивом инструменте не выйдет. Картина завершена, лишь когда поставлена в раму, и обрамление это должно соответствовать стилю и содержимому. Нелепая рама картину неизбежно портит, сколько ни вложи мастерства в живопись. Благородная суть способна удержаться лишь в соответствующем внешнем воплощении. Иначе как передать её вовне? Убогая форма просто-напросто теряет своё содержание. Истинные ценности должны быть совершенны в обоих аспектах.

– Я в целом согласен с вами, но должен заметить, что всё имеет свою цену, – грустно сказал голос. – Увы, есть предел у размеров багажа человеческого. Не всё, что люди считают при жизни верным и достойным, удаётся им втиснуть в свой чемодан. Многие в итоге довольствуются рамой без картины… Кроме того, – добавил он, – вспомните, что есть такая Суть, которую никакая форма полностью передать не сможет.

– Да, – быстро сказала Маруся. – Да, конечно, помню. То есть… Имею некоторое представление. Ну и что вы хотите сказать? Вы сказали, что я всё-таки права. К чему же тогда все эти придирки?

– Не задумывались ли вы, что другие люди, непохожие на вас, имеют столь же прочные основания для своих… скажем, нелицеприятных по вашему мнению поступков?

– Да, вероятно, – рассеянно ответила Маруся. Ей хотелось побыстрее закончить этот разговор. Расписное блюдо так и жгло ей руки.

Вдруг она обнаружила, что уже уходит прочь из мебельного зала. Идти было труднее обычного: новая ноша вдобавок к её привычному чемодану оказалась неожиданно тяжёлой. Какая всё-таки очаровательная вещица! Как здорово будет… Тут мысли Маруси спутались на миг.

Как здорово будет… Да, поставить это блюдо дома, куда-нибудь на кухне. Сколько уюта и одухотворённости оно привнесёт в её дом, когда…

Маруся остановилась. Её рука машинально разжалась. Блюдо выпало и укатилось куда-то далеко назад.

Ведь нет больше никакого дома. Негде и не для кого собирать вечные ценности.

Она уселась на чемодан и зарыдала так беспомощно и бесслёзно, как способна только затерявшаяся душа. И плакала так долго, как можно только в безвременье.

– Меня…не существует… – послышалось издалека.

Маруся вскочила, схватила чемодан за ручку и потащилась на голос.

Та, обритая и с рюкзаком, теперь перебирала коробочки и флакончики на стеллажах косметики, то и дело глядясь в зеркальце. Вот она открыла сиреневую помаду, мазнула… След тут же выцвел. «Блин», – пробормотала деваха и швырнула бесполезный тюбик на пол, где уже валялось с десяток других. Снова принялась рыться, открывать, пробовать, выбрасывать…

Соседний ряд, с кремами для ухода, оставался нетронутым.

– Что за варварство! – вырвалось у Маруси. Обритая посмотрела на неё пустым взглядом и вдруг попятилась:

– Не смотри на меня…

– Нет уж! Говоришь, ты не существуешь? Вот и не угадала! – Маруся подбежала к девушке и тряхнула её за плечи. Отступила, взглянула. – Ты ростом выше среднего, худая, но с широкими ногами, – ткнула её пальцем, – и живот дрябловат. Обычная, короче, фигура. Та-ак… Лицо у тебя вытянутое, а голова вовсе лысая, но волосы, видно, были светлые. Глаза зелёные и в бледных ресницах, нос прямой, а на подбородке след оспины. Не красавица и не уродина, обычная девчонка. Только вот дырки от пирсинга на брови остались. Сейчас ты сосредоточенно хмуришься и щуришься на один глаз, поджав губы. Да, ещё у губ и глаз вижу складки. Как их там, мимические морщины? Короче, темпераментная ты особа, – заключила Маруся. – Вот и всё, не нужно тебе никакое зеркало!

Девушка медленно разжала ладонь.

– Да, я существую, – проговорила она. – Обычная. Такая, какая есть. Я, Маша.

Зеркальце выскользнуло из её пальцев и укатилось куда-то далеко назад. Маруся проследила за ним взглядом и вдруг заметила, как вытянулся проход. Теперь он уходил так далеко, что стал похож на тоннель, и в глубине его уже не было ни товаров, ни синюшных ламп. Но нечто там всё-таки было. Марусе стало жутко…

– Не смотри туда! – голос вырвал её из оцепенения. Маша тянула Марусю за руку.

– Валим, валим!

– У тебя и правда светлые волосы… О, и бровь заросла, – удивилась было та, и вдруг споткнулась о собственный чемодан. Маруся отшвырнула его пинком.

Странное дело: от удара тугие защёлки распахнулись сами. Из-под крышки хлестнула мутная мерзость, колыхнулась волной и вязко, лениво закрутилась по стенкам надвигающегося тоннеля.

А ещё из чемодана выпал расшитый бисером кошелёчек, на удивление чистенький и такой славный.

– Вот ты где! – и Маруся схватила вещицу, успев утащить её из-под самой волны. Маша же вцепилась в неё саму и поволокла за собой.

Они бежали на удивление быстро, и скоро пугающий бесконечный коридор за ними исчез. Вместо него вокруг выросли стеллажи, до потолка заваленные каким-то хламом. В этом глухом закутке не хватало освещения, и груды барахла, казалось, всё росли и росли…

– Так, стояночка.

Маша сбросила рюкзак на пол.

– Такое со мной уже точно приключалось, – рассказывала она Марусе, будто старой знакомой, расстёгивая рюкзак и засовывая туда руки по локоть. – Только не в таком виде, как сейчас, конечно. Как бы в переносном смысле. Ух, да где там эта байда? Вечно теряю, вечно!

Наконец она извлекла здоровенный бинокль. С сомнением взглянула на рюкзак, немного поколебалась и одним ударом отфутболила его куда-то под полку.

– По-другому никак, – сообщила она раздосадованно и с прищуром зыркнула ему вслед. – Или ты его одним махом выкидываешь или он тебя постепенно задавит. Типа, отсечь руку.

У бинокля оказались большие, по-хрустальному искристые стёкла. Да и сам он был какой-то прозрачный и лёгкий, как будто отлитый из воды.

– Какой хорошенький!

– Это мне подарили, – ответила Маша. – Удалось как-то сберечь. Только вот куда чаще я таскалась с тем дурацким зеркальцем. У меня, это… С внешней стороной вещей всегда проблемы были… О, смотри! Я его вижу!

– Кого, кого? – заволновалась Маруся. – Белого?

Маша протянула ей бинокль.