Поезд на Иерусалим

В его окулярах все преграды исчезли, и Маруся увидела белого господина. Был он лицом необычайно кроток – такого у человека и не увидишь. Волосы длинны, но не слишком, а на голове не то фуражка, не то лента. Не разберёшь в таком странном освещении! Казалось, вышколенный офицер притворился служащим-железнодорожником: внешне прост, да только осанка сразу же выдаёт благородство.

«Суть», – вспомнила Маруся. «И форма.»

– Офигенно, – прошептала Маша. – Хотя нет, про него так не скажешь. Он хоть и друг, но не… не знаю, как сказать.

– Бесподобно, – подсказала Маруся таким же восхищённым шёпотом. – Он – друг горний, превыше земного.

– Горний, точно. Зашибись, так теперь и буду говорить. Но как до него добраться?

«Вам чем-нибудь помочь?» – вспомнила Маруся, и закричала:

– Помогите! Прошу, помогите нам!

Господин в белом оглянулся. В тот же миг стеллаж, вставший между ним и девушками, рассыпался, будто не бывало.

– Добро пожаловать! – радушно сказал белый провожатый очень знакомым голосом. Он повёл рукой, и Маруся увидела, что они уже стоят у самых входных дверей. А позади…

Позади в гаснущем полусвете холодных ламп исчезал привычный старый мир. Мобильные телефоны и сосиски. Бомбочки для ванн и пергамент для выпечки. Больше нельзя будет ни раздобыть, ни подобрать, ни приобрести. И вещи, и слова безвозвратно и неумолимо уходили навсегда.

– Как же мы теперь будем? – жалобно протянули обе девушки.

– Вы тоже будете навсегда, – радушный провожатый улыбнулся. – Не бойтесь! Вам довольно будет ваших даров. Пока доберёмся до места, вам и новые дома приготовят. О, теперь всё станет по-новому… Не всем там было бы хорошо. Но вы именно из тех, кому Город понравится.

– Наших даров… – повторила Маруся. Она посмотрела на свой кошелёчек. Бисеринки переливались нежным жемчугом. Маруся щёлкнула застёжкой. Внутри, обнятый шёлковой подкладкой, лежал билетик. Простой листочек с очень светлым узорным кантом, будто белое на белом. Значит, она всё ещё может уехать… Тут она заметила в складках шёлка ещё кое-что.

Маленькая, с пол-ладони книжечка, отпечатанная на простой глянцевой бумаге. Из такой делали в былом мире бросовые рекламные листовки с пластиковым блеском. То была её первая книжечка молитв. Когда-то Маруся каждую ночь перед сном прижимала её к сердцу.

А впереди была дверь.

И ничего лишнего за ней.

Последний же враг истребится

Его странность заметили, когда он был совсем маленьким. Янчик слишком уж любил разрушать. Соберёт пирамидку или устроит башенку из песка – и на тебе, всё разметает, а потом усядется рыдать. Или растопчет жука. Задержит ногу над ним, осторожно приблизит… Вдруг – шмяк! И снова в слёзы. «Агрессия, асоциальность, он же мучителем вырастет», – в ужасе шептала мать и перебирала номера врачей в записной книжке. Мама ошибалась. Ян был не агрессивен, а перепуган. Больше всего мучился он сам.

От чувства тления всего живого, то и дело подступавшего к горлу. От тяжёлой тьмы, большей, чем потолок. От ускользавшего и растворяющегося в этой тьме образа самого себя.

От Врага.

Наиболее явственно Враг открывался в метро. Когда это впервые случилось, Яну было года четыре. Мать впервые повела его в подземку, весело рассказывая что-то про бабушку и тортик. Золотые колонны, мозаики во всю стену… Ян в изумлении раскрывал рот, задирая голову и тараща глазёнки на всё это великолепие. Но потом они подошли к перрону.

Блистательная сказочная пещера оказалась смертельно ранена чёрным разломом. В беспощадном зиянии туннеля Ян всей душой услышал приговор:

«Любую красоту могу исказить, и любая жизнь подвергнется тлению, и никто не уйдёт от Меня».

На самое страшное человек отвечает либо ступором, либо криком. Ян заорал.

– Янчик, зайчик, ты чего?

– А-а-а-а!

– Ян, а ну прекрати немедленно. Пре-кра-ти! Ты что, сдурел? Ты сдурел, я тебя спрашиваю? Будешь орать – сейчас же дяде охраннику тебя отдам.

– А-а-а-а-а-а!

– Вон дядя на нас смотрит, Ян, Янчик, ну перестань, маленький, ну чего ты…

– У-у-у-у-у!

Потом его, ослабевшего от слёз и воплей, всё-таки затащили в вагон. Дальше он ничего не помнил. До сих пор мирные детские дни Яна, уютные от неизменности, наполнялись объятьями света и мамы. Теперь в них вторгся Враг. И остался.

И не обманул.

Всё, что Ян считал нерушимым, исказилось. Окно над его кроваткой становилось то противным и жгучим, то бесцветным, как кисель. Тесная мамина любовь отодвинулась, затмилась непониманием и наказаниями. У некогда бодрой бабушки помутнели глаза и закостенели ноги. Его обычная возня с конструктором и машинками на ковре в гостиной превращалась в побоище, стоило ему потерять самообладание.

Случалось это часто. Сначала настроение просто превращалось в скисший компот. Это Враг подкрадывался всё ближе, словно Шрам к Муфасе. Его дыхание окутывало сердце едким облаком. Тогда всё вокруг казалось прогнившим, и Ян, в ужасе от самого себя, довершал дело. Пытался остановиться, честное слово! Не мог. Да и зачем, если всеобщая гибель неизбежна?

Всё же, хоть противник был неназываем и огромен, Ян не собирался сдаваться. Он изо всех сил отстаивал свой тающий клочок покоя и беззлобности. Постоянно искал, что же или кто же поможет ему себя защитить. Безуспешно. Не мама. Не соседская семья. Не тётенька в магазине. Не доктор. Не другая докторша, которая нерво…невро…

Впрочем, в кабинете у «нерво» было уютно, и Ян ненадолго успокаивался. Он любил приходить в эту белую, чистую комнату, тем более, что добрая женщина с длинными и лоснящимися, как у феи, волосами давала подержать игрушки с полки, пока махала перед его носом блестящим молоточком. Там-то и нашлись Спайдер с Бэтом. Ян по мультикам более-менее знал, что они супергерои. То есть спасители, защитники. Вот оно! Благодаря им тут было безопасно.

Да, эти бравые ребята уж точно сталкивались со Врагом! Их лица навсегда перекосил крик, словно у солдата, кидающегося в последний безнадёжный бой, но ещё не побеждённого. Страшный момент, но застывший, никогда не достигающий фатального конца. Грань. Искажены, но не сломлены. Яна это заворожило.

Докторша-фея внимательно следила, как он заглядывал в глаза пластмассовым фигуркам, бросив ёрзать по кушетке. В конце концов она предложила подарить их, но Ян в испуге отказался. Нельзя было позволить доброй тётке остаться без прикрытия. Вместо этого он затащил маму на рынок, и там, после небольшого скандала насчёт злобных современных мультяшек, ему купили таких же.

Ян пытался перенять от Спайдера и Бэта бойцовскую хватку. Самым главным в этом деле ему казались их лица. Он держал своих приятелей под рукой, чтобы – когда накатит муторный дух – сделать такую же отважную гримасу. Волна отступала, подступала вновь… Когда Ян стал ходить в школу, Вражья осада повисла на нём ярмом. Приходилось корчить рожи прямо на уроке, пугая одноклассников. Никто не хотел с ним дружить, бывали насмешки. Но Яну было всё равно: он ведь защищал их таким образом от Врага! Возвращаясь домой, он ужасно хотел отдохнуть и поиграть. Голова становилась как воздушный шарик, куда потихоньку, понемногу просачивался ядовитый газ.

Тогда он не выдерживал.

Тогда пластиковые бойцы в его руках, потеряв самообладание, шли разрушать. Валить стены. Отрывать головы и руки, колёса и кабины. Только когда ни одной целой игрушки не оставалось, наваждение отступало. Ян оставался один над своим поверженным царством, пристыженный и растерянный. Тогда он ненавидел за слабость двоих защитников, но ещё больше – себя: ведь были-то они в его руках! А насытившийся Враг довольно ворчал где-то поблизости, готовя новый удар.

В конце концов Янова мать, устав от причуд сына и беспомощности врачей, повела его после школы не домой, а в совсем другое место. Они долго ловили попутку у дороги, пока пятничный день серел и тускнел, и, наконец, остановили желтушный запорожец. Глазастая машина понравилась Яну, но внутри оказалось душно и тошно. Наконец мать вытащила его, полусонного, на незнакомую улицу.

– Всё, добрались. Прячь своих дураков пластмассовых и веди себя радибога смирно.

Ян очень нехотя уложил охранников в рюкзачок: когда мама говорила так строго, выбора не оставалось. Он не успел спросить, что такое «радибога», потому что увидел перед собой удивительный дом.

У дома было сразу две крыши. Остроконечная, как у чудесной башни замка фей, и округлая, похожая то ли на богатырский шлем, то ли на верхушку дворца в «Аладдине».

Внутри здание оказалось ещё более диковинным: все стены в узорах и рисунках, а в глубине этого длинного зала громоздилась череда картин. Над ними висело золотое солнце. Вместо лампочек в полутьме горели свечи. От них тянуло воском и теплом.

– Их тут, наверное, тысяча, да, мам? Тысяча свечей! – зашептал Ян, раздувая от восторга щёки.

– Да, Янчик, це-елая тысяча, – рассеянно ответила мать. Они всё стояли на пороге, и Ян понял, что мама сейчас точно так же не понимает, что с ними тут будет дальше.

Тогда он стал разглядывать разукрашенные стены. На них крылатые люди с ласковыми глазами, словно живые, взмывали вверх, а наверху…

Под сводом сгрудились облака. Из них на Яна смотрел кто-то очень большой и величественный. «Волшебник,» – решил Ян. – «Самый главный волшебник». И тут же понял, что это совсем не то слово. Но более подходящего не было. Был страх – но не как перед Врагом, а… Как перед директрисой в школе? Был стыд, но не мучительный… Какой? Обескураженный и смущённый, Ян опустил голову и старательно уставился на свои ботинки.