Дети Зари. Книга пятая. Запасные

Ларт рассмеялся: получилось очень похоже на Бранна, помощника главы школы и большого любителя воспитательных речей. Мальчишки прозвали его Нибауси – так смешно почтенный Бранн, перед отбоем обходя спальное крыло, выкрикивал своё неизменное «Не балуйтесь!» Сам же мудрейший Олвид с учениками был исключительно немногословен и в учебный процесс редко вмешивался. Однако именно он велел Ларту, лучшему фехтовальщику школы, каждый день дополнительно заниматься с наследником. Чему оба мальчика только обрадовались.

Такие разные внешне, они оказались очень схожи внутри и сблизились в первые же дни пребывания Тодара в школе. Даже постоянное соперничество на занятиях нисколько не мешало дружбе – наоборот, им доставляло удовольствие таким образом подтягивать друг друга. Вот и сегодня собирались после тренировки заняться математикой: точные науки Тодару давались намного легче, чем Ларту – лучший фехтовальщик школы по природе своей был поэтом.

– Снова вирши строчить будешь? «Любимая, тебе, тебе я песнь слагаю!» – с надрывом продекламировал Тодар.

– Буду строчить, – кивнул Ларт, – только не любимой, а любимому… брату.

– Ты же ему на днях длиннющее письмо отослал!

– Он просил писать каждую неделю.

Тодар с деланным безразличием пожал плечами – у него не было заботливого старшего брата, а отчёты её величеству регулярно слал сам глава школы – и быстро направился к двери зала.

– Плащ накинь! – в два шага догнал его Ларт.

– Да ладно…

– Хочешь подхватить воспаление лёгких? Учти, из меня сиделка никакая.

Тодар нехотя повиновался, накинул-таки короткий форменный плащ поверх мокрой от пота рубашки. Чтобы попасть в дальнее крыло обители, где находились спальни учеников, надо было пересечь широкий двор, а там вовсю гулял сырой холодный ветер, предвестник скорой зимы.

Добравшись до своей комнаты, мальчики сбросили плащи, но вместо них тут же завернулись в одеяла и с ногами забрались на койки. В узких кельях, в коих обитали ученики, по двое или по трое, было промозгло зимой и летом: друиды были убеждены, что слишком тёплая среда обитания губительна для юношей, в прохладе тело становится крепче, а разум – острее. Даже королевичу привилегии не полагались.

Пристроив на коленях толстый словарь вместо письменного стола, Ларт полностью сосредоточился на послании брату.

Чтобы не мешать другу, Тодар взялся за учебник истории: у него была отличная память на даты, а вот события и действующие лица всё время путались. Однако неумолкающий шелест бумаги и скрип пера на соседней койке действовал на нервы. Борясь с раздражением, причиной которого, как он сам прекрасно понимал, была обычная постыдная зависть, будущий властитель могучей державы прибегнул к проверенному средству – включил воображение. А что бы он написал своему брату, если бы таковой у него имелся? Или не брату, сестре – так ещё сложнее, надо ведь предположить, что может быть интересно девчонке. Можно даже представить, что у него много братьев и сестёр, оба родителя живы здоровы и с нетерпением ждут его писем…

На самом же деле у Тодара была только мать, к которой он не испытывал ничего, кроме сострадания – именно такое чувство почему-то возникло у него в тот раз, когда он увидел королеву на верхней галерее. Ну, и ещё было немного обидно: лично пообщаться с чудом выжившим сыном её величество не удосужилась… Почему? Возможно, мудрейший Олвид смог бы ему объяснить, вот только у Тодара не было ни малейшего желания с ним откровенничать. Если же верить недвусмысленным намёкам Бранна-Нибауси, отсутствие родственной любви или хотя бы привязанности между матерью и сыном было следствием слабого здоровья последнего, то есть Тодара: хворый с рождения, большую часть времени он проводил вдали от дворца, под присмотром врачей. То есть всё тех же друидов, которые теперь занялись его воспитанием и образованием. Может, и так… Но тогда непонятно, откуда взялось ощущение пустоты внутри и постоянная щемящая тоска – по семье, по дому, которого он совсем не помнил…

Ну, и чтобы он написал любящим родным, если бы таковые у него имелись? Тодар закрыл глаза и представил, что быстро-быстро водит по бумаге такой же «вечным» пером, какое в прошлый приезд подарил Ларту старший брат: перо, которое не нужно всякий раз макать в чернильницу, поскольку чернила уже находятся внутри него, в маленькой полости, было новейшим изобретением германских мастеров, любителей всяких механических усовершенствований. Итак…

«Привет всем! Простите, что пишу не так часто, как обещал – просто редко бывает возможность. Даже если и выпадает чуток свободного времени, руки зачастую не в состоянии удержать перо… Шучу, конечно, не пугайтесь! Однако мудрейшие на самом деле всерьёз взялись за моё тело, как только убедились, что с духом всё более менее в порядке… Ну вот, откуда-то вдруг вспомнилось про здоровый дух в здоровом теле. Со мной постоянно так: неожиданно раз! – и всплывёт обрывок какой-то фразы, имя или образ. Сначала я хватался за эти крохи, надеясь с их помощью добраться до более чётких воспоминаний, а потом перестал обращать внимание, просто воспринимаю, как свою небольшую странность…

Так вот, мне кажется, мудрейшие поначалу действительно опасались за моё умственное здоровье. А когда успокоились, принялись за телесное развитие. Я ведь многое пропустил, пока болел, ну, из того, что мне положено уметь: стрелять из лука, метать копьё, драться на рапирах и так далее. Приходится навёрстывать. Честно скажу, не всё мне нравится, но раз надо, так надо… Зато верховая езда – это моя страсть, вторая после чтения! Я бы вообще с седла не слезал, если бы мне позволили. Это такое счастье – нестись по полю на полном скаку, ветер в лицо, свист в ушах! Увы, здесь всё по расписанию, даже счастье – не больше получаса в день, и то не каждый. Нибауси, заместитель главы школы, бдительно следит, чтобы никто не урвал себе больше положенного, а злюка Мардуд, личный слуга мудрейшего Олвида, доносит ему о малейших наших шалостях – он всё видит и слышит, словно у него по паре, а по сотне глаз и ушей…

Хотя на уроки фехтования тоже не могу жаловаться. Сначала со мной, как и с остальными ребятами, занимался один их наставников, настоящий монах-воин. Но потом мудрейший Олвид велел мне каждый день упражняться дополнительно… угадайте с кем? С моим же лучшим другом! Ларт – просто бог фехтования, ему даже наставник проигрывает. А всё потому, что его с малолетства обучал его брат. Ларт сирота (здесь Тодар мысленно добавил «как и я», но, спохватившись, мысленно же вычеркнул), и рос под присмотром брата, который вдвое старше его и служит охранником при дворе. Вообще он отличный парень – Ларт, имею в виду. Он старше меня, выше и крепче, но никогда этим не кичится. Он вообще очень сдержанный, иногда даже чересчур. Но только не в стихах! Если бы вы знали, какие стихи он пишет! Увы, я обещал никому не рассказывать – он только мне даёт почитать. Доверие обязывает… или правильнее сказать, положение обязывает? Не важно, вы поняли суть…

А на днях я нечаянно услышал, как две женщины, навещавшие кого-то из учеников, сказали про Ларта (мы с ним в тот день дежурили у ворот): «Какой красавчик этот златокудрый! Такому бы в трубадуры, а не в филиды!» … Интересно, как они догадались, что Ларт сочиняет стихи? Правда, не думаю, чтобы он когда-нибудь захотел податься в певцы, хоть придворные, хоть бродячие… А волосы у него действительно светлые и длинные, ниже лопаток, он острижёт их только в день совершеннолетия, таков у них в роду обычай – ведь они с братом из тусков, как и наша королева… ну и я, следовательно. Только мы с ним ни капли не похожи. А жаль, если честно…»

Чего жаль? Бред какой-то! Тодар украдкой покосился на соседа: тот исписал уже два листка и начал третий, от усердия прикусив губу. Глубоко вдохнув и выдохнув, королевич снова уставился в учебник.

Наверняка ему было бы не так досадно, если бы он знал, о чём так увлечённо пишет приятель. Вернее, о ком. Потому что Ларт писал о нём – о своём новом друге Тодаре. Последовательно и подробно, как брат и просил: про фехтование, про математику, а ещё про горячее сердце и холодный ум, совсем как у героев так любимых им старинных баллад. И очень старался писать аккуратно, чтобы той, которой на самом деле предназначалось это послание, не пришлось морщить свой высокий чистый лоб, разбирая мальчишеские каракули. Ларт ведь был не дурак и сразу понял, почему брат просил писать почаще. И с радостью делал это, представляя, какое облегчение принесут его строки прекраснейшей из земных владычиц… Он не помнил матери, однако легко мог вообразить, что именно каждая мать желает знать о своём ребёнке. Тем более, что королева, как бы ни была погружена в свои заботы, всегда была добра к маленькому брату начальника дворцовой охраны…

«Тодар обожает лошадей – а те обожают его! Такое ощущение, что он знает язык животных. У старшего конюха аж челюсть отвисла, когда Тодар в два счёта уговорил взбесившегося от боли жеребца – поранил копыто – стоять спокойно, пока обработают рану…»

Что ещё? Ларт бросил взгляд на соседа – тот усердно вгрызался в толстенный учебник истории древнего мира – и с улыбкой дописал:

«Только с историей у него неважно, вечно путает события и смешно коверкает имена. А вчера начал расспрашивать меня про Великий Рим – когда это Рим, по сути, большая деревня, назывался великим? А ещё про какого-то Аристотеля. Ты случайно не знаешь, кто это?»

Сосредоточившись на письме, он и не заметил, как пролетело время. За окном стремительно сгущались осенние сумерки. Последнюю строчку Ларт вывел уже впотьмах, очень-очень маленькими буквами – она предназначалась только брату: «Точно есть, и точно там!»

***

«Точно есть, и точно там!»

Олвид торжествующе улыбнулся: ну разумеется, есть! Друиды не допускают оплошностей, тем более в таких серьёзных делах. Ещё по пути в обитель, в карете, он сам, собственной рукой царапнул спящего мальчишку железкой по левому плечу, а потом изобразил, что это светильник сорвался со стены; сам же и обработал рану, позаботившись, чтобы рубец принял нужный вид…

«Эх, стражник, стражник, прямодушный вояка, не тебе тягаться в коварстве с мудрейшими! – ухмыльнулся Олвид. – Да, ты пристроил собственного братца в нашу школу и даже сделал его своим соглядатаем – мальчишки и вправду на удивление быстро сблизились, прямо не разлей вода! Но неужто ты всерьёз предполагал, что ваша переписка останется без пристального внимания?»

Тут, словно услышав мысли начальника, Бранн просунул в дверь свою лысую голову.

– Посыльный уже отобедал и вот-вот направится в конюшню! – сообщил он тревожным шёпотом.

– Я закончил, можешь вернуть на место, – Олвид уже протягивал помощнику заново запечатанное письмо ученика, незаметно извлечённое из сумки королевского посыльного.

Бранн кивнул и тут же исчез. Верный Бранн, что бы он без него делал! Хм, а действительно, что? Да просто завёл бы себе другого помощника. Верность общему делу – неотъемлемое качество всякого друида…

Ладно, сейчас не об этом. Интересно, это королева попросила своего преданного стража проверить мальчика, или Гай действует по собственному почину? Судя по «хитрой» приписке, второе. Братья вздумали играть с друидами! Ну-ну. Вот и получайте, что хотели…

Олвид прикрыл глаза и снова вздохнул. Увы, так вышло, что истинный статус нового ученика был известен не только Совету старейшин и руководству школы, но и одному из его школьных приятелей. Предусмотрительный начальник стражи её величества попросил старейшин принять в свою школу его любимого младшего брата, круглого сироту – и попросил при королеве! Естественно, они не могли ему отказать… Хорошо, что мальчуган оказался не из болтливых. По правде говоря, лучшего товарища для королевича было и не сыскать: ответственный, умный, смелый. И верный – совсем как его братец, всю жизнь влюблённый в свою госпожу! Нет, конечно, ничего такого между ними не было и быть не могло: безупречность королевы была выше всяких сомнений, да и бедняга Гай был порядочен до мозга костей и чувства свои никогда не выказывал. Но разве можно обмануть друидов, читающих людские сердца?

Если честно, Олвид был даже рад, что рядом с Танаквиль находится искренне преданный ей человек. Королева всегда нравилась ему. Славная женщина с такой нелёгкой судьбой! Смерть мужа, болезнь единственного сына и при этом ответственность за целое государство! Разумеется, Совет не оставил её без помощи. Вот и проблему с наследником тоже им пришлось решать… Не отдавать же было трон этому тщеславному болвану Карихару! Князь бы в два счёта развязал войну с соседями и погубил тот мир, что веками создавала мудрость друидов. Жестоко, конечно, получилось по отношению к несчастной женщине… Но жертвы в таких случаях неизбежны. Что значат слёзы одной матери по сравнению со слезами тысяч и тысяч матерей? Даже если речь идёт о королеве… Особенно, если речь идёт о королеве!

Всё, пора заканчивать это дело. Страж убедился, что шрам на месте – пару лет назад королевич неуклюже свалился с лестницы и поранился о собственную потешную шпагу, а кровь-то слабая, пустяковая вроде бы рана воспалилась, долго не затягивалась… «Значит, пора ставить точку!» – сказал себе Олвид и решительно встал с кресла.

Тут очень вовремя вернулся Бранн.

– Сделано, мудрейший! – склонился он в дверях. – Комар носа не подточит.

– Отлично, мой друг! Скажи, как себя чувствует наша Красотка? Отдохнула с дороги?

– Она полна сил и снова рвётся в полёт! – с пониманием заулыбался помощник. – Принести?

– Да, будь так любезен. А я пока записочку черкну …

Пока старина Бранн, подоткнув полы длинной робы, лазил в голубятню за быстрокрылой Красоткой, Олвид отрезал полоску тонкой бумаги и острым пером вывел на ней несколько букв…

***

Умница голубка смирно ждала, пока крючковатые пальцы разматывали нить, которой записка была прикреплена к лапке. Ласково приговаривая, старик сначала усадил птицу в клетку, налил воды и насыпал зерна, а потом уж вернулся к записке. На узком клочке бумаги было нацарапано всего одно слово: «Пора». Одно слово, но в нём – судьба всего мира!

В первую очередь, судьба несчастного мальчика…

Старик какое-то время стоял, поглаживая спутанную седую бороду, доходящую ему до пояса. Затем сжёг записку в огне свечи, с той же свечой в руке прошёл за чёрную от сажи глинобитную печь и приподнял угол старого одеяла, выполнявшего роль шторы. Мальчик, лежавший на соломенном топчане, даже не шевельнулся, когда свет упал на его лицо – белое, с посиневшими губами и впалыми щеками.

– Пора, сынок, – проскрежетал старик. – Помнишь, я обещал сводить тебя в святилище великой Триединой богини? Так вот, пора настала!

Мальчик по-прежнему лежал неподвижно. Худое тело, облачённое в грубую полотняную рубаху, казалось мёртвым. Однако густые тёмные ресницы чуть заметно вздрогнули. Неужто услышал? Вряд ли. Малец уже который день оставался без сознания.