Писательский биатлон

– Не ходи за мной. Пропадёшь, – и бросилась в сторону, быстро скрываясь из виду.

Кое-как поднялся Эйот, повесил нож на бедро и побежал в сторону, куда скрылась дочь шамана.

– Не на того напала, рыжая бестия! – бросил вслед охрипшим голосом.

Да недалеко в морозном лесу мокрый человек уйдёт. Упал Эйот, словно заново провалился разом в болотную темень.

Лежит он в полудрёме, и видится ему костёр. Ярким пламенем горит он выше деревьев, обдавая щёки огнём. А вокруг костра серые тени мечутся, словно пляшут в дивном танце. Стоит у костра на коленях Марма, вознеся руки к небу, и беспрестанно шевелит губами. И гремят барабаны, обдавая лес шумом жутким. И дрожит под Эйотом земля от грохота да от дикой пляски. В голове гудит, жаром разливаясь по телу. То темно перед глазами становится, то снова костёр ослепляет. Тени мечутся, укрывая на мгновения дочь шамана от глаз Эйота.

Приподнялся было Эйот на локоть, собрав все свои силы, и увидел могучий когда-то дуб, стоящий напротив Мармы за костром. Будучи большим, что не обнять и впятером руками, нынче дуб надломлен, раскорячен грозою, обожжён огнём.

«Уж не тот ли это дуб, в котором дубовая ведьма сидит?» – мелькнуло в голове у Эйота.

Тотчас стих шум барабанов и исчезли тени. Остался на поляне гореть костёр небольшой, а рядом с ним – дочь шамана на коленях. И слышится Эйоту голос Мармы:

– Отпустите, боги, оковы заклятые, выпустите пленницу свою на волю, дайте ей глоток свежего воздуха учуять. Мать моя, покажись мне!

В тот же миг прогремел среди зимнего неба гром и увидел Эйот, как из дуба надломленного показалась ведьма старая, временем иссушенная. На оголённых жёлтых костях ошмётками высохшая кожа висит, на плечах истлевшая рубаха виднеется. Глаза её красными всполохами горят, а рот искривлённый оголяет чёрные зубья. Ужас сковал сердце Эйота, душа приготовилась выскочить от страха из бренного тела.

Тишина накрыла лес, и только слышится Эйоту шёпот Мармы. А ведьма торчит из дуба старого, как филин, и прямо на глазах обрастает плотью и мясом.

Марма поёт свои заговоры, шепчет молитвы неведомым богам, ничего вокруг не замечая. А Эйот диву даётся – ведьма расселась на ветвях, ноги свесила. И вот отделилась от неё чёрная тень, словно двойник ведьмин. И поползла эта тень в сторону Эйота. Движется медленно, озирается на Марму, длинные скрюченные пальцы тянет к нему.

Хотел он было дёрнуться, да не тут-то было. Из земли стали вырастать длинные узловатые корни и обвивать его тело. Не может Эйот даже пальцами пошевелить, так его спеленало. И тень ведьмина уже тут как тут. Протянула пальцы к горлу юноши и давай его давить. Тень бесплотная, а силы много у неё, и глаза красными углями горят. Собрал Эйот все силы, напряг шею, что аж вены синими реками вздыбились, сопротивляется мёртвой хватке.

– Матушка моя, не прогневайся на меня за то, что держали тебя столько лет взаперти, – раздался голос Мармы, и тотчас ведьминская тень метнулась к дубу, слилась со своей хозяйкой воедино.

Встала дочь шамана на ноги и обратилась к ведьме:

– Освободить я тебя пришла не во зло, а во благо. Верю, что в столь тяжкий для меня час ты не бросишь, поможешь делом и словом.

Корни стали почти прозрачными, но не ослабили свою хватку. Только и мог Эйот, что повернуть голову да уставиться на ведьму. Та сидела на изломе дуба, как истукан, не двигаясь.

– Скажи мне, матушка, чьё сердце мне нужно принести в селение, чтобы стать новым шаманом, повелителем людских душ? – Сложила Марма руки перед лицом и склонила голову с рыжими кудрями перед ведьмой.

И тут старуха ожила, спрыгнула с дуба, подняла на Марму взгляд и, скривив рот, прокаркала, словно старая ворона:

– Эйота. Вырви сердце Эйота. Тогда и будешь править свой оставшийся век, а власть останется у рода твоего.

Марма метнулась взглядом в сторону Эйота и опустила руки.

– Как же так, – растерянно пролепетала она.

– Убей его, дочь моя! Убей! Убей! – закричала ведьма и зашлась громким смехом, эхом покатившимся по заснеженному лесу, спугнувшим пламя костра. – Убей его, и мы вместе будем править! Твой отец меня запер в этом проклятом дереве, а ты освободила. Убей Эйота, и сила вернётся ко мне! – стала кричать ведьма и на удивление ловко подскакивать на месте, высказывая нетерпение.

Рука Мармы выхватила нож, и она молнией метнулась в сторону скованного Эйота. Эйот зажмурился, готовясь к неминуемой смерти. Но удара не последовало. Открыл глаза. Марма стоит над ним, запрокинув нож над головой, а из глаз её льются слёзы. Упала она на колени, опустила руки и зарыдала:

– Нет.

– Ах ты, бесполезная душонка! Что отец твой – толку не было, что ты вся в него пошла! Самой придётся дело делать! Буду одна властвовать! – выкрикнула ведьма и замерла на месте.

И тотчас Эйот увидел, что снова от неё отделилась тёмная тень, только плотнее прежней. Подползла она к Марме и вырвала из неё такую же тень, только намного плотнее. Слились они воедино, и явилась взору Эйота ведьма. Только уж не такая старая, как та, что истуканом стояла на поляне. Новая, вроде как молодая, ловкая. А Марма упала без чувств на землю.

Пуще прежнего стали сдавливать Эйота корни. Тотчас стали они не прозрачными, а плотными, словно от настоящего дерева, от старого дуба шли.

Тень ведьмы схватила кинжал, что выпустила из рук Марма, и стала приближаться к Эйоту. Он бы и рад что-то сделать, да не справиться с силой ведьминой. Корни держат, не дают шелохнуться, обвили шею, грудь сжали так, что не вздохнуть, в рот проникать стали. И тень всё ближе и ближе.

Глянул он на безжизненное тело Мармы и понял, что ждать помощи от ведьминой дочки не придётся. Закрыл глаза и вспомнил отца своего. Сердце затрепетало, зажатое в скованной корнями груди, и забилось громко, казалось, отдавая гулом на весь лес. Пробудилось в нём осознание: не такой судьбы отец ему желал, не так сына своего любимого видел. Как же мог он, Эйот, сын своего рода, покориться старой ведьме, позволить себя погубить!

И тотчас вспышкой в голове Эйота загорелись слова отца, его глаза, стан его крепкий и волосы, сединой, точно снегом, припорошенные. А за плечами могучими отца встали старики постарше, молодцы крепкие, мужчины коренастые. И у всех огнём синим глаза загорелись. Почувствовал Эйот в себе силу своего древнего, могучего рода.

Открыл Эйот очи и уставился на ведьму. Вспыхнули зрачки его синим пламенем, как огнём великого рода, и скользнули по ведьминому лицу.

Отпрянула тень, закричала нечеловеческим голосом, разносясь страшным эхом над лесом:

– Это ты! Ты потомок проклятого рода!

Понеслась тень в сторону стоявшей у костра старухи, разделившись надвое. Одна часть замерла на земле, вторая слилась с ней. Вспыхнула старуха синим огнём, как сухая головешка. Заметалась по поляне, от огня её загорелся старый дуб. Корни, что держали Эйота, исчезли, словно их и не было.

Вскочил он, бросился к Марме – лежит она бездыханная. А недалеко тень, что из неё вышла, трепещет на ветру, пугается мечущейся по поляне ведьмы. Поднял Эйот Марму, перенёс и положил на тень. Вошла она в тело девушки, и тотчас Марма встрепенулась, вдохнула всей грудью и открыла глаза:

– Эйот, – прошептала она побледневшими губами и, едва заметно улыбнувшись, опала на землю.

Встал Эйот и пошёл в сторону ведьмы. Поднял руку, и губы его сами по себе зашептали древние заклинания, доселе ему не ведомые. Завизжала горящая синим пламенем ведьма, встрепенулась и остановилась. Стало её иссохшее тело превращаться в пепел. Осыпалась старуха чёрными углями на землю. А посреди горстки пепла осталось лежать живое её сердце.

Взял Эйот сердце, засунул за пазуху и вернулся к Марме. Подхватил девушку на руки и пошёл прочь с проклятой поляны, догорающей синим пламенем.

***

Затянула песню Мамая, дочь шамана. От её завываний проснулся люд, затрепетали сердца – знамо, быть переменам. Тотчас все повыходили на улицу, чтобы лучше слышать слова той песни.

С раннего детства Мамая слыла пророчицей. Сядет, бывало, на рассвете у шатра шамана, песню грустную затянет про падающих птиц и кровавые реки – знай: быть беде. Придут охотники с плохими вестями, погиб кто-то в битве с диким зверем. Вот и теперь Мамая пела, через песни свои сказывала о том, что грядёт.

Скоро, совсем скоро расступится лес и явится новый шаман. Да вот кто это – никому не ведомо.

Тем временем Эйот из последних сил ступает по заснеженному лесу. Снегоступы в болоте утопил, силы давно покинули, а тащить непосильную ношу надо. Да и как оставить Марму в лесу, звери разорвут. А она лежит в его руках, и неведомо, бьётся её сердце или нет. С тех самых пор, как поднял он её и понёс, в себя не приходила. Руки болтаются плетьми, за кусты цепляются, мешают идти.

– Помогите мне, духи лесные. Дайте сил мне, предки далёкие, – упал Эйот на колени, положил пред собою Марму, не может дальше идти.

Грудь печёт огнём, обжигает кожу, не даёт дышать.

Сложил перед собою руки Эйот и взмолился своим богам. Всю ночь по снегу шёл, блуждал в темноте, пока не нашёл дорогу в селение. Уж и немного осталось, да невмоготу.

Слышит Эйот – словно крыльями машет большая птица. И явился ему огромный филин. Не успел Эйот лица заслонить, как бросилась птица к нему и, о чудо, села на плечо, сложив свои мощные крылья.

Эйот замер, шелохнуться боится. Что за диво такое – филин на плече сидит. И чувствует он, как сила возвращается. Словно и не было бессонной ночи, бездонной топи да старой ведьмы с цепкими корнями. Наполняется его тело соком жизненным, энергией неугасимой.

Встал Эйот, подхватил Марму и пошёл в сторону селения.