Три комнаты на Манхэттене

Она постучала в стену:

– Вы можете сейчас прийти, мадемуазель Фольен?

Родители пользовались каким-то розовым, очень духовитым мылом, а мне разрешалось мыться только глицериновым, будто бы более полезным для кожи.

– Ты ее поцелуешь… И скажешь: «Здравствуйте, тетя…»

Матушка стояла в корсете, лифчике и пышных панталонах и натягивала нижнюю юбку. По-прежнему лил черный дождь, и в восемь утра свету было не больше, чем в три часа пополудни, когда уже начинало смеркаться.

День был не базарный. Лишь дважды в неделю, в базарные дни, торговля захватывала всю площадь и распространялась на окрестные улицы. В обычные же дни занято было всего несколько прилавков, где торговали в основном маслом, яйцами, овощами и рыбой, доставляемой из Пор-ан-Бессэна и Трувиля.

В одном я завидовал Альберу: и дом его, и окно полумесяцем были расположены так, что он каждое утро мог наблюдать прибытие местного поезда. А я нет.

Конечная станция находилась сразу же за зданием крытого рынка, и со своего наблюдательного поста я хоть и слышал лязг, пыхтение паровоза, свист пара, но видел только дым над шиферной крышей рынка.

– Ты готов, Жером?

– У меня нет галстука.

– Я тебе сделаю, когда спустимся в лавку…

Сделала, называется! Не переставая болтать с мадемуазель Фольен, она отхватила ножницами кусок голубой ленты шириной в два пальца и завязала таким уродливым узлом, что, взглянув на него, я чуть не заревел.

– Идем скорей… Главное, будь полюбезнее с тетей…

На площади люди, укрывшись зонтами и стоя под тентами витрин, читали газеты. Только что прибыл «Пти норман»… «Казнь Феррара»… «Облава на анархистов»…

Все это, видимо, взволновало матушку. Она шла очень быстро, словно бы лавируя среди невидимых опасностей. Запах сыров, затем рыбы… Мы шли напрямик через крытый рынок… А вот и мясной ряд…

– Отличная баранья ножка, мадам Лекер…

Как бы прося извинения, матушка отвечала слабой улыбкой: она всегда боялась кого-нибудь обидеть или огорчить.

– Спасибо… Сегодня нет…

Я не знал, что еще до моего пробуждения она в честь приезда тети Валери купила курицу.

– Постой здесь, Жером… Я пойду справлюсь насчет поезда…

Я стоял рядом с писсуарами. Напротив, в маленьком кафе, закрывавшемся уже в полдень, когда расходилась основная клиентура – рыночные торговцы, посетители спорили за чашкой кофе.

Матушка раскрыла зонтик, вышла было на улицу, вернулась и опять мне наказала:

– Главное, никогда не упоминай о том, что мы про нее говорили… Тебе этого не понять…

Откуда-то, совсем издалека, попутный ветер принес протяжный гудок. Потом показался кургузый паровичок, потом на повороте, один за другим, три вагона с мокрыми крышами и стеклами, запотевшими изнутри и покрытыми капельками снаружи.

Перрон заполнили люди, клетки с курами, утками, круги сыра, мужчины в темно-синих блузах и деревянных башмаках, старушки в вязаных шалях.

– Стой здесь…

Матушка бежала вдоль поезда. Я видел, как она помогла сойти огромной тучной старухе, более объемной, чем отец и мать, вместе взятые, с широким, оплывшим лицом, дряблым тройным подбородком и темными усиками над верхней губой.

Старуха даже не пыталась улыбаться. Она возмущалась чем-то. Потребовала контролера, который рассыпался перед ней в любезностях.

– Подойди, Жером.

Все это не внушало доверия. Я медленно приблизился.

– Поцелуй тетю… подержи над ней зонт, пока я займусь багажом.

Тетя Валери пробурчала:

– Так это ты и есть, малыш?

– Здравствуйте, тетя…

– Здравствуй, племянник…

Из приличия она поцеловала меня, и мне едва не сделалось дурно от незнакомого до сих пор запаха, видимо свойственного старикам.

– Н-да! Веселенькое местечко… Генриетта!.. Не забудь маленький саквояжик, в нем…

Она пыхтела, когда разговаривала. Пыхтела, когда двигалась. Оглядывала все и всех подозрительным и брезгливым взглядом.

– Не понимаю, чего возится твоя мать…

Чего возится? Собирала бесчисленные сумки и свертки тети Валери и пыталась ухватить их двумя руками, – в конце концов, у нее было всего две руки.

– Пройдемте сюда, тетя… – учтиво предложила матушка, нагруженная свертками, теперь она одна занимала полтротуара.

– Ну нет, уволь!.. Не терплю запаха рынка…

Пришлось обойти вокруг рынка, под дождем. Я поднял глаза и увидел Альбера, сидевшего в маленьком креслице возле окна. Он тоже на меня посмотрел. Мне было стыдно за тетю Валери.

Вошли в дом.

– А, ты взяла продавщицу?

Это прозвучало как обвинение.

– Да нет, тетя. Просто мадемуазель Фольен время от времени так любезна…

Прошли в заднюю комнату. Тетя рухнула в отцовское плетеное кресло, которое под ее тяжестью жалобно заскрипело.

– Ну и путешествие! Господи, ну и путешествие… А мужа твоего разве нет дома?

– Вы же знаете, что такое торговля, тетя… Сегодня ярмарка в Лизье, и…