Горничная, которая любила розги

Сам Марек к своему стыду плохо выносил боль. Стоит сказать в прошлые годы Марека частенько наказывали и пани Фелиция, и нанятые репетиторы, и горничные, но молодой человек так и не выучился терпеть боль от розог. Рано или поздно он принимался кричать, а из глаз лились слезы, как из лейки. У молодого человека не хватало мужества, чтобы молча вынести порку.

Грася перебрасывает косу через плечо, обходит скамью и встает, с другой стороны.

– Что же, жалко тебе это блюдо? – спрашивает она Чеславу.

– Жалко, еще как жалко, – торопливо отвечает горничная, – такое красивое было… Ай!

– Это хорошо, что жалко, – соглашается Грася и снова отводит руку с прутом.

Розга тонко свистит в воздухе и впивается в кожу. У Марека холодеет в груди. Чеслава тихо вздыхает и ерзает на скамье.

Грася наклоняется и проводит узкой ладонью по маленьких исхлестанным прутом ягодицам панночки. Стряхивает с кожи кусочки коры и березовый листик.

– Пообещай мне, что ничего завтра не разобьешь?

– Честно-честно, я обещаю! Я ничего больше не разобью! – говорит Чеслава, и поднимает голову от скамьи и смотрит на Грасю пустыми светлыми глазами.

– Ну сколько же тебя драть можно! – вздыхает Грася, – что же за девка непутевая…

Длинный березовый прут свистит и впивается в кожу.

В тишине сельского вечера Марек слышит, как подъезжает к дому машина.

– Это таки тетка вернулась, – говорит себе Марек и тихо идет восвояси, через темный двор.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Выгнали из университета! – причитает пани Фелиция, – и за что? Подглядывал за профессоршей! Женой декана! Я чуть от стыда не сгорела, пока разговаривала с паном Каролем… Как я теперь буду людям в глаза смотреть? На днях приедут Алисия с Настусей, а что я им скажу? Господи, за что мне это наказание…

Марек стоит подле стола, опустив голову. Пани Фелиция пьет чай из блюдца и зачерпывает ложечкой вишневое варенье из вазочки. Её округлое доброе лицо кажется обиженным и печальным. За окном стемнело. В саду трещат цикады.

– Покуда жил у меня, я тебя то и дело порола, – ворчит пани Фелиция. – А как уехал в Варшаву, началась вольная вольница. И вот, пожалуйста вам! Выставили из университета! Ну, что молчишь? Скажи, своей тетушке хоть слово!

Марек боязливо смотрит тетку. Пани Фелиции уже за тридцать, это высокая статная женщина. У неё большие карие глаза, густые изогнутые брови. Длинные черные волосы собраны в тугой пучок на затылке.

– Простите, пани Фелиция, – говорит Марек тихо, – мне самому стыдно, и на душе кошки скребут.

– Простите… Простите… – бормочет тетка, и снова прихлебывает чай. – Пан Кароль говорил, будто публично высек тебя во дворе университета? Было такое?

Марек молча кивает. Он знает, что на кухне за тонкой занавеской в цветочек стоят горничные Грася и Чеслава и слушают, как пани Фелиция его распекает.

– А сколько денег коту под хвост! – вздыхает тетка. – Один год твоего обучения в университете обошелся мне в кучу злотых. Я-то думала, выучишься на журналиста, найдешь работу в Варшаве. А что теперь? Молчишь?

– Я вас так подвел, – бормочет Марек.

Пани Фелиция пытливо смотрит на племянника своими красивыми карими глазами.

– И как мне с тобой теперь поступить?

Марек смущается этого пристально взгляда, краснеет, сопит и снова смотрит в пол, на цветастый деревенский половик.

– Как полагаешь, – вкрадчиво спрашивает его тетка, – будет справедливо, если я устрою тебе хорошую выволочку?

Марек вздыхает.

– Да, пани Фелиция, это будет справедливо.

Пани Фелиция продолжает сверлить племянника взглядом. Потом шлепает широкой ладонью по столешнице. Чашка подпрыгивает на блюдце, и ложечка звякает о фарфор.

– Вот и славно, – говорит пани Фелиция, поднимаясь из-за стола. – Пойдем со мной, Марек.

Следом за теткой Марек спускается по широкой лесенке в три ступеньки во двор. Грася включает свет в чулане и открывает дверь. Марек останавливается на пороге. Он видит все тоже, что и полчаса назад. Дощатые стены, длинную и низкую, потемневшую от времени скамью на полу, деревянную кадку в углу и торчащие из кадки длинные березовые прутья.

Пани Фелиция стоит у Марека за спиной. Молодой человек слышит ее частое дыхание и терпкий и сладковатый запах ее духов.

Марек оглядывается и совсем рядом видит лицо пани Фелиции. В ее блестящих карих глазах отражается тусклая электрическая лампочка, висящая под потолком чулана. На полных, подведенных темной помадой губах играет улыбка. Хоть Марек и заметно вытянулся за последний год, тетка по-прежнему выше его ростом.

Пани Фелиция легко подталкивает Марека ладонью в спину, и молодой человек перешагивает через порог. Он делает шаг, другой и останавливается возле скамьи. Пани Фелиция в темном просторном платье, сложив на груди полные гладкие руки, стоит в дверях. Всю дорогу от Картузов пани Фелиция предвкушала этот момент. Она хотела рассчитаться с племянником за жгучий стыд, который она испытала, разговаривая с деканом. Она была так обижена на Марека! Она представляла, как будет больно сечь племянника прутьями на этой самой скамье. Пани Фелиция была добрая женщина, она любила племянника, но и любовь, и жалость придут потом, а сейчас была обида и желание наказать побольнее этого несносного гадкого мальчишку.

Горничная Грася неслышно проходит в угол чулана и вытягивает прутья из дубовой кадки. Мокрые от соленой воды гибкие розги поблескивают в электрическом свете. Они кажутся черными. Мареку страшно на них смотреть. Грася протягивает каждый прут через кулак и кладет на край кадки. За спиной пани Фелиции стоит молоденькая горничная Чеслава и, закусив губу, смотрит на Марека своими огромными льдистыми глазами. От взгляда панночки Марека бросает в жар.

– Пани Фелиция… – шепчет Марек, он хочет попросить тетушку не наказывать его, но слова застревают в горле.

– Не тяни время, ложись на скамьи, – говорит ему тетка спокойно.

Молодой человек расстегивает пуговицы на поясе брюк, расстегивает ширинку, спускает брюки до колен и ложится ничком на скамью.

– И кальсоны тоже, – слышит он голос пани Фелиции.

Марек понимает, что сейчас не время спорить, не время говорить, что он уже совсем взрослый. Молодой человек приподнимает немного бедра и стаскивает длинные черные кальсоны. Мареку до того стыдно, что он закрывает глаза. Молодой человек словно видит себя со стороны – вот он лежит в чулане на скамье для порки, как нашкодивший мальчишка, а пани Фелиция и две горничные стоят поодаль и разглядывают его голую задницу.

– Ох! Марек! – вздыхает неожиданно тетка. – Как же тебе досталось!

– Хорошо же его отходили, – замечает Грася.

Марек слышит шаги, это пани Фелиции подходит ближе и останавливается возле изголовья скамьи.

– Это пан Кароль тебя так отодрал? – спрашивает пани Фелиция.

– Угу, – кивает Марек, готовый уже расплакаться от стыда.

Молодой человек припоминает, как утром перед отъездом он крутился возле зеркала, разглядывая свою исхлестанную ремнем задницу. Раздвоенный шотландский ремень оставил на ягодицах Марека темно-синие гематомы, окруженные малиновыми ореолами. Стоит сказать, что кое-где гематомы уже начинали желтеть. На бедрах и ляжках, там, где края ремня больно впивались в кожу, проступили темные отметины, которые будут заживать дальше всего. Словом, задница Марека после торжественной порки, устроенной ему деканом, была всех цветом радуги.

– Бедняжка! Тебе, наверное, больно сидеть? – спрашивает Грася.

– А я, пока ехал, ни разу не присел, – отвечает Марек и вдруг принимается безутешно и горько рыдать.

– Ну, будет, будет, – утешает его пани Фелиция и гладит рукой по дрожащим плечам. – Чеслава, будь добра, принеси ту самую мазь.