Профессия – лгунья

Профессия – лгунья
Зоя Геннадьевна Янковская

Действие разворачивается в Японии в ночном клубе. Русская женщина едет в клуб работать певицей, но по прибытии ее ставят перед фактом, что либо она согласится стать хостесс, либо будет отправлена назад в Россию. Молодая женщина остается в роли хостесс и попадает в круговорот событий, которые словно пропустили ее через центрифугу и выпустили назад в Россию совершенно переродившейся личностью. Повесть-автобиография. Написана в 2005 году. Имя свое я в повести изменила, потому что, вероятно, стыдилась такого опыта, но и не рассказать о нем не могла.

Зоя Янковская

Профессия – лгунья

I

Меня всегда тяготил оседлый образ жизни. Размеренность и покой казались мне какой-то издёвкой судьбы. С самого детства моя жизнь часто была авральной. В школе я с пятерок резко скатывалась на двойки. Потом вдруг спохватывалась и спешно выкарабкивалась в хорошистки на короткое время. А когда меня утомляла роль положительной девочки, я снова превращалась в двоечницу. В отношениях с друзьями я тоже не выносила постоянства и, поэтому то обзаводилась бесчисленными обременительными знакомствами, то вдруг резко принимала решение распрощаться со всеми сразу, и оставалась совсем одна. В своей комнате мне позволялось делать всё, что захочу. Я разрисовывала стены в разные цвета, сама передвигала неподъемное пианино из угла в угол, и в завершение своего отрочества выломала огромную нишу, выложенную кирпичом. Мне нужно было куда-то девать свою избыточную энергию. Я задыхалась от однообразия и размеренности жизни.

Позже я уехала из своего города детства и поступила в университет. Как я там училась, по истечении лет совсем непонятно, потому что я не училась, а только и занималась тем, что создавала себе иллюзию радикальных перемен. Потом я вышла замуж и впала в блаженно-апатичное забытьё. Мне только хотелось удержать и сохранить моё тихое семейное счастье. Я вывернула свои залежалые пакеты с мулиными нитками и с наслаждением целыми днями вышивала крестиком. Я верила, что этот долгожданный внутренний покой больше не оставит меня. Но я обманулась. Это продолжалось недолго. Беличье колесо жизни снова повергло меня в уныние.

Наш семейный плот сонно болтался в стоячей воде безденежья, экономии и апатии. Я хотела выживать, бежать, стремиться. Это как нарастающий зуд у наркомана, который не может получить свою дозу. Вначале мне нужно было куда-то потихоньку идти. Потом хотелось бежать до одышки. Потом бежать, бежать и убежать.

II

И скоро я на самом деле убежала. Точнее, улетела. Я подписала шестимесячный контракт для работы в Японии. Я ехала работать певицей в ночной клуб. Неизвестность пугала меня и одновременно внушала какое-то трепетное чувство, как в детстве перед просмотром сказки в кинотеатре.

Мне сказали, что со мной полетит еще одна девушка, показали ее фото, вручили билет на самолет, пожелали счастливого пути, и я бросилась в неизвестность, как парашютист выпрыгивает из вертолета для прыжка.

Время вылета приближалось. Своей будущей сотрудницы в аэропорту я не встретила. Я не хотела прыгать со своим парашютом в одиночестве. И когда объявили мой рейс, я, обречённая, ватными ногами поплелась на посадку. В углу возилась с какими-то бумагами черноволосая худощавая девушка. Взгляд у нее был растерянный и беспомощный. Я узнала ее скорее не по фотографии, а именно по этому выражению лица, которое в тот момент так соответствовало моему душевному состоянию.

– Вы – Оля? – спросила я. Это прозвучало, как мольба. Если бы я добавила: «Умоляю, не говорите, что вы – не Оля», это было бы очень честно, потому что мои интонации говорили именно это.

– Ой, да-а! А вы Саша? – проговорила она, выдохнув с облегчением.

Оказалось, что летим мы в разных отделениях. Нам ничего не оставалось, как договориться о встрече в аэропорту Ниигаты.

Самолет оторвался от земли. Я смотрела в иллюминатор и видела уменьшающуюся под нами землю. Дома, леса, деревья в желтеющей листве становились крошечными на моих глазах. Мне хотелось разрыдаться от волнения. Я смотрела вниз и никак не могла понять, почему люди живут такими мелкими ничтожными страстями. Так много времени тратят на выяснения отношений, доказывают друг другу, кто прав и кто виноват, и кто чего стоит в этой короткой жизни. Всё было таким маленьким и бренным, как эта земля под нами, тающая в облаках. Потом я увидела море. Оно было похоже на бескрайние поля разлитого то ли пластика, то ли резины. Оно не было живым с большой высоты.

С Ольгой мы увиделись на выходе из самолета. Позеленевшие после посадки, мы ничего не слышали и утратили способность говорить. Я едва сдерживала рвоту. Ольге сдерживать было нечего. Она всё оставила в самолете в пакетике.

Меня обуяла меланхолия. Я мучительно сознавала, что в течение шести месяцев не смогу целовать маленькие ручки своего ребёнка.

Стоя в очереди возле таможенного контроля, я украдкой разглядывала свою новую знакомую. Эффектная, стройная и длинноногая, она легко общалась и улыбалась доброй светлой улыбкой. Блестящие чёрные волосы были по пояс. «Что за обстоятельства вынудили такую яркую девушку отправиться в Японию в качестве обыкновенной хостесс», – удивлялась я про себя. В контракте это было завуалировано словом «танцовщица». Я не вполне понимала, что такое хостесс, но предполагала, что это что-то вроде прислуги или официантки. Я слишком хороший смысл вкладывала в это слово. «Но я-то еду певицей, а не хостесс», – напомнила я себе. Эта мысль грела мне душу.

К нам подошел какой-то взъерошенный парень с засаленными волосами и нездоровыми кругами под глазами.

– Вы впервые в Японии. Да, девушки? – сказал он почти утвердительно.

– Да, – промямлила Ольга рассеянно.

Я избрала тактику сурового молчания. Засаленные волосы и круги под глазами внушали мне уверенность, что он подозрительный тип.

– По вашим глазам сразу видно, что вы впервые в этой стране. Так захотелось поддержать вас.

Он представился Вадимом и стал разглагольствовать о культуре и быте японцев. Он говорил, что песенки у них похожи на детские. Что все японцы педантичные и честные.

– И вообще, японцы – тоже люди, – заключил он высокомерно.

Перед выходом из аэропорта он подарил нам таксофонную карту и дал свой номер телефона:

– Обещайте, что позвоните, – потребовал он, прощаясь.

– Обещаем, – вяло отвечала Ольга.

Возле стеклянных дверей аэропорта стояла маленькая пожилая японка и держала в руках таблички, на которых полувысохшим фломастером были начерканы имена: «Olga Yakovenko» и «Aleksandra Strelkova». Это были наши имена, но мы не видели ни их, ни крошечной японки. Мы смотрели поверх её головы и бежали куда-то мимо неё с вытаращенными глазами. Так что ей пришлось догнать нас, опередить и едва ни ткнуть нам прямо в носы этими табличками. Мы были так впечатлены и стерильностью аэропорта, и той красотой, которая царствовала за его пределами, что от радости и восторга нечаянно, как-то небрежно, почти вскользь, поздоровались с этой женщиной. Она слащаво улыбалась и заглядывала снизу вверх нам в глаза.

– My name is Tanakasan, – сладким голоском пропела она, – Are you Aleksandra? – спросила она, ткнув в меня пальцем?

Я кивнула.

– You Olga?

– Yes, – ответила Ольга со значением.

На этом Ольгины познания английского языка закончились. И вышло само собой, что ответственность за переговоры полностью возлагается на меня.

Танакасан показала, где стоит её пикап, и неожиданно попыталась выхватить у меня из рук мою огромную сумку, но тут же поняла, что допустила оплошность. Для её маленького роста и ничтожного веса сумка оказалась совсем неподъемной. Она оставила попытку помочь мне и с независимым видом потешно засеменила маленькими ножками к своему пикапу. Казалось, будто у неё вместо обуви были колодки, так смешно она ходила.

От Ниигаты до Кавасаки предстоял долгий путь. Притормозив возле застеклённого кафе, Танака предложила подкрепиться. Там, внутри за стеклом, будто на витрине, обедали люди. Мы есть не хотели. Слишком были заворожены тем, что видели.

Мы мчались по идеально гладкой трассе со скоростью 140 километров в час. Скорость не ощущалась. Вдоль дорог мелькали какие-то невероятно красивые сказочные дворики с удивительными диковинными цветами и деревьями, каких я не встречала в России. Деревья напоминали огромных бабочек с ярко-зелеными махровыми крыльями. Во дворах и за их пределами изобиловали бонсаи. В Ниигате была осень. Робкая, нежная, едва дающая о себе знать. Дул теплый ласкающий ветер. Я чувствовала и радость от погружения в этот новый мир, и горечь от того, что этот мир чужой, и эйфорию, что я всё же смогла это увидеть.

Танака протянула нам пакет с какими-то булками, но нас, почему-то, одолела неожиданно нахлынувшая робость. Как зомбированные, мы повторяли:

– Спасибо, мы не голодны, мы не голодны.

Танака, прикованная вниманием к дороге, не видела нашего беспочвенного смущения.

– Ну так что, не хотите? – уточнила она в последний раз.

– Ну, может, чуть-чуть? – прошептала, наконец, проголодавшаяся Ольга, и протянула ей руку со сложенными в щепотку пальцами. Танака не увидела этого отчаянно-просящего жеста и проглотила булку одним махом. Какие-то секунды Оля сидела, не двигаясь, со сложенной в щепоть рукой. После этого потешного замешательства мы, переглянувшись, прыснули от хохота и долго не могли остановиться. Нас так и корчило от смеха.

Танака сделала остановку, вышла из машины и позвала нас за собой, оставив распахнутой дверцу.

– Не опасно так оставлять? – спросила я.

Она лишь улыбнулась моему вопросу и смешно побежала крошечными шажочками в сторону кафе. Это больше походило не на бег, а на топтание на месте быстрым шагом.

– Скоростная черепашка, – сказала с улыбкой Ольга, глядя ей вслед.

Мы отправились в туалет и тщетно пытались открыть вперёд дверь, которая выдвигалась на шарнирах. Упорно искали смыв на унитазе, который срабатывал без нашей помощи. Вздрагивали от звука магнитофончика с записью журчащей воды. Мы были похожи на дикарей, которых повергли в шок достижения цивилизации. Танака сходила в кафе и принесла нам чаю со вкусом пропавшего бульона. Она утверждала, что эта штука повышает тонус и как-то почти мистически действует на кожу лица, которое разгладится в считанные дни. Мы хотели, чтобы наши лица разгладились, и, морщась, пили подозрительный чай.

Когда стемнело, мы добрались до Токио. С бешеной скоростью мы мчались по двух-трехэтажным дорогам, завороженно глядя на сказочные иллюминации мегаполиса, время от времени вскакивая и взвизгивая от восторга.

III