Профессия – лгунья

– Поднимите мне ве-еки! – промычала Ольга басом и раздула ноздри.

Я стала поднимать ей брови, чтобы у нее открылись глаза. Танака взяла салфетку и написала на ней наш режим работы.

– Рабочий день с семи вечера до четырех утра, – пояснила она, тыча в салфетку.

– Выходные – каждое воскресенье? – спросила я.

Она отрицательно покачала головой:

– Только два выходных в месяц. И в какие дни – решает Ёдоясан.

– А можно было бы мне найти ещё одну работу? Полы мыть, к примеру? – сказала я.

Она подпрыгнула на стуле:

– Нет! У тебя только с нами рабочий контракт! Мы всё оплачивали!

– Хорошо, хорошо, – успокоила я её.

– Ваш макияж очень слабый. Только ресницы. Это неправильно. Надо много-много! – она выпятила губы, чтобы показать акценты, – Яркая помада. Понимаешь? И большие глаза! Мазать глаза надо сильно. И каждый день разные вечерние платья. Вы много привезли одежды?

– Да, да. И платья, и брюки.

– Только платья, – отрезала она, – Вы – леди! Стричься тоже нельзя. У тебя длинные волосы, – обратилась она к Ольге, – Это хорошо. Но чёрные волосы – это плохо. У всех японцев чёрные волосы. Поэтому японцы любят блондинок. Ты должна перекраситься в светлый.

– Да как я перекрашусь, – возмутилась Ольга, – скажи ей, что я брюнетка от природы!

Я собралась было перевести, но Танаке было достаточно интонаций Ольги, чтобы понять смысл сказанного.

– Не хочешь краситься – не надо, – ответила она зло, – Но гостей у тебя не будет, хоть ты и хорошенькая. Иногда будут дни, когда вам будут выдавать специальную одежду для праздников, – продолжала она, – Кимоно, одежда для школьниц и…

Тут она сказала какое-то слово, которое я не могла понять. Танака нарисовала на салфетке что-то похожее на плавки и топик.

– Танакасан! Я певица, я певица! – негодующе стучала я себе в грудь кулаком, – Посмотри, Ольга! Что за фигню она тут рисует! – злилась я.

– Да, да-а, ты певица! Конечно, певица! – заверяла меня в ответ Танака.

Когда мы приехали в апартаменты, нам открыла приятная девушка с наивными голубыми глазами. Выражение лица у неё было таким же печально-уставшим, как у тех русских, которые были в клубе.

Танака, сделав недоумевающие глаза, проорала с порога:

– Вы до сих пор не собрали вещи? Быстрее собирай своё тряпьё и тех двоих.

– Мои вещи собраны. К вещам подруг я прикасаться не имею права, – тихо ответила девушка.

Танака негодующе потрясла головой, не желая слушать:

– Go home! Go home!», – повторяла она взбешённо.

– Какой «go home»? – озадаченно говорила сама себе девушка, – мы отработали всего четыре месяца.

– Так вас ведь в другой клуб отправляли, вроде. Разве вас высылают в Россию? – спросила я.

– Да нет, конечно. У нас шестимесячный контракт. В другой клуб переправят. Уже третий клуб за четыре месяца.

– Почему?

– Потому что мы не приносим того дохода, который ждут от русских. А какой может быть доход, если мы только-только накапливаем гостей, а нас снова перебрасывают в другое место. А на то, чтобы гости стали ходить, уходит как минимум месяц. Господи, сил больше нет, – у нее мелькнули злые отчаянные слезинки.

Девушка представилась нам Натальей и с усталой улыбкой показала нам квартиру.

– По японским меркам это очень большая квартира. Здесь три комнаты. Для вас двоих это настоящая роскошь.

Квартира показалась нам едва ли не игрушечной. Потолки были такие низкие, что я могла стать на носки и, подняв руки, без усилий достать до потолка при своем небольшом росте. Весь интерьер комнат составляли лишь соломенные маты и встроенные ниши безо всяких изысков и украшательства. Стульев и кроватей не было. Легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служили наружными стенами и одновременно выполняли роль окон. Они не защищали даже от слабого октябрьского ветра. Слегка вибрировали. Такая обстановка действовала несколько угнетающе и внушала чувство уязвимости. Впрочем, кухня оказалась замечательной со всеми нужными атрибутами для приготовления пищи. Там же стоял большой телевизор с видеомагнитофоном. В центре кухни был маленький столик, и вместо стульев возле столика валялось множество маленьких подушек.

Танака ходила из комнаты в комнату, проверяя, всё ли на месте. Я валилась с ног.

– Танакасан, нет ли в этих апартаментах полотенца? Очень хочется принять душ и лечь спать.

Она вдруг расплылась в улыбке:

– Я подарю тебе своё.

И через минуту с той же неестественно-любезной улыбкой она вынесла мне из комнаты новое большое полотенце. Любезность эта не являлась её характерной чертой. Я насторожилась.

– А что она так мне скалится? – спросила я Наталью.

– Возлагает на тебя большие надежды. Пока ты потенциальный источник дохода – тебе улыбаются, – пояснила она.

– А нет ли здесь магнитофона? Мне нужно петь, репетировать, – спрашивала я Танаку. Порывшись в своих закромах, Танака отыскала и магнитофон.

Она терла глаза и таращила их, чтобы не уснуть на ходу.

– Пойду посплю, – сказала она и легла на матрас в одной из комнат. Через минуту мы услышали храп.

– Что же это за работа такая? Почему они так с вами обходятся? – спрашивала Ольга Наталью, – Они не любят русских?

– Да не в этом дело, – вяло отвечала Наташа, – Они любят всех, кто приносит много денег.

– А как приносить много денег?

– Вы плохо знаете, в чем заключается работа хостесс?

– Ну, я знаю, что надо сидеть с гостями, общаться, развлекать их, – говорила Ольга, загибая пальцы, – А как их развлекать без языка? Я же не знаю японского. А как ты общаешься?

– Немножко по-японски, немного по-английски. Был у меня в этом клубе гость, который чуть-чуть по-русски говорит. «Я больше не хотеть, – говорит, – душевная рана. Я хотеть честная русская, чтоби вэчная любов». Она засмеялась. Есть, конечно, нормальные гости. Но иногда, слава богу, редко, такие придурки встречаются!

– Какие такие? – перебила я.