GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде

Мы встретим поражение, не плача,

Платком кубинским бережно накроем

Останки воевавших как герои

За честь Америки – она светлей всего…

И больше ничего…

(см. Ю.П. Гавриков. Че Гевара. Досье без ретуши. М., 2004. С. 118)

Не думаю, что, рассказывая о героической жизни и гибели «самого совершенного человека нашей эпохи» (Ж.П. Сартр), каким был Че, нужно судьбу борца-мыслителя еще и «приправлять» суррогатным пафосом. А это видно из того, как бездумно из текста выбрасывается самая суть взглядов автора «Песни»: характеристика фронта, состоящего из «повстанцев, сплоченных Звездой Марти». Бессмысленно в угоду все тому же ложному пафосу выкидывать реальную программу борьбы: «reforma agraria, justicia, pan, libertad» (аграрная реформа, справедливость, хлеб, свобода). Она составляет существенную часть стихотворения, свидетельствует о том, что ее автор стремится к решению насущных для общества задач, а не к участию в борьбе, чтобы «поиграть винтовкой». К слову сказать, подготовку программы аграрной реформы на Кубе Че Гевара начал еще в Гватемале сразу после встречи с Ньико Лопесом, членом национального руководства Движения 26 июля. Собственно, Лопес и сообщил своему новому другу о планах формирования экспедиционного отряда для освобождения Кубы от тирана. Че к тому времени еще не был лично знаком с Фиделем.

И, пожалуй, последнее. Предваряя мысли и чувства, которыми была переполнена моя душа все годы работы над книгой, я хочу – вслед за экспедиционерами – выразить надежду на то, что эта книга не оставит читателя равнодушным к героям «Гранмы», к «созвездию восьмидесяти двух». Это был «звездный час» истории, которая, как считал Стефан Цвейг, и есть живой творец, и «там, где она творит, как вдохновенный поэт и драматург, ни один художник не смеет и мечтать ее превзойти». Историк – не поэт и не драматург. Его призвание и преимущество в другом: ему вверяется и доверяется сама история.

2 декабря 1956 года в Орьенте, на Лас-Колорадас, в устье реки Белик в 6.30 утра «Гранма» высадила десант из «созвездия восьмидесяти двух», и каждый из десантников с честью и достоинством мог вслед за своим идейным вдохновителем Хосе Марти произнести: «Я раскрываю свои объятия всем, кто умеет любить. В сердце своем я несу звезду и голубку».

Я же как автор иду по следам звезд из «созвездия восьмидесяти двух».

Работая в архиве, я, можно сказать, чисто интуитивно «набрела» на необычный документ: «Generales de los expedicionarios durante los preparatorios de Granma. Originales. Calificacion en examen militar». Это «протоколы» аттестации будущих экспедиционеров на профессиональную пригодность, проведенной перед самым отплытием. Среди девятнадцати пунктов, помимо естественных для такого рода анкет данных о рождении, семейном положении, образовании, наличии водительских прав, владении разными видами оружия и т. д., имеются два, показавшиеся мне особенно значимыми. Это вопросы о характере и дисциплине.

Коробка с документами была неполной, отсутствовали данные о многих повстанцах. Однако имеющиеся материалы давали не только общее представление о контингенте, но и открывали такие реалии, как характер и убеждения этих людей. Для них заботы о личном благополучии и семейных интересах отходили на второй план, уступая место беспокойству о судьбе страны. У всех в графе «дисциплина» стоит знак «B», что значит «buena» (хорошая). Что же касается характера, то здесь преобладает «afable» (вежливый, приветливый), реже встречается «reservado» (рассудительный, осторожный, сдержанный), и только одному присуще «agrio», что значит «неровный, угрюмый, хмурый, брюзгливый» – вот такой расклад![5 - В данном случае речь шла о Хайме Косте Чавесе, молодом (на момент штурма казармы Монкада ему было всего девятнадцать лет) человеке, не сумевшем пережить драму эпопеи «Гранмы» и позднее вообще отошедшем от борьбы.]

Когда более детально изучаешь жизнь, биографию, будни этих мятежников, то невозможно не восхититься тем, с какой отрешенной последовательностью они готовят себя к жертвенной – они ясно это сознают – борьбе. И в этой готовности пожертвовать своей жизнью нет ничего похожего на рисовку или сиюминутный пафос. Свидетельство тому – их личные документы (письма к родным, искренние «беседы» с самими собой в дневниках). Их жертвенность до прозрачности проста и аскетична. Аскетизм молодости!

Воздействие этой идейной убежденности тем ощутимее и глубже, что она постоянно находит самый неожиданный выход: ее реализация превращается как бы в «ауру», не покидающую «физическое тело». В своем «свечении» эта убежденность у каждого неповторима. Разве что на нее иногда воздействует общий культурный уровень, характер духовного развития, душевный настрой и внутренний накал раздирающей, быть может, душу, но не покидающей ее скрытой страсти. И, пожалуй, жизненный опыт, который, впрочем, не всегда определяется количеством прожитых лет.

Бесспорно, публичное изложение своих идей не может совпадать, скажем, у профессионального журналиста с отточенным пером, такого как заместитель Фиделя на «Гранме» Хуан Мануэль Маркес, и рабочего паренька Томаса Давида Ройо, едва окончившего начальную школу. А начальное образование имели сорок четыре человека – больше половины личного состава вооруженной колонны. И как можно сравнивать сочинения лидера революционной молодежи провинции Камагуэй, признанного профсоюзного вожака одного из самых боевых отрядов рабочего класса Кубы Кандидо Гонсалеса и записки потомственного рабочего Мигеля Кабаньяса. Нехватка выразительных средств отнюдь не мешала рабочему человеку (каждый пятый на яхте был рабочим) нести в себе высокие идейные заряды. Примечательно, что идеи каждого выстраданы и не несут на себе печати зависимости от некоего абстрактного, навязанного «авторитета». Этим обстоятельством объясняется особая атмосфера взаимного доверия, идейного единения и осознания личной ответственности за предстоящее великое дело (в том, что оно великое, отдавал себе отчет каждый). Борьба до победы или гибели! «Seremos libres o martires» («Станем свободными или мучениками») – таков провозглашенный Фиделем девиз. И это вызов, брошенный не только тирану, но и самому себе. «Ни шагу назад!» – стержневой принцип борьбы за свободу и независимость Родины, основа идеологии революционного демократизма Хосе Марти.

И все же всякий раз при знакомстве с материалами о повседневных буднях экспедиционеров и крутом, продиктованном Судьбой повороте их жизней меня охватывало изумление, можно сказать, трепет перед величием их духа. Это величие духа диктовало те краткие афоризмы, которые как девиз входили в их внутренний мир, как кредо определяли их поступки и как неотъемлемая часть выражали самосознание и бытие. Даже после их гибели изречения неизгладимо врезаются в память их близких, соратников и, как бы заново обретая плоть, уводят их души в бессмертие.

– С этим надо бороться, мама! Лучше умереть, чем так жить, – спокойно произнес Томас Давид Ройо и, улыбнувшись, с сыновней нежностью положил курчавую голову на грудь матери, обхватив ее плечи своими длинными худыми руками.

– Мы уезжаем из страны, потому что страна задушена. Но мы вернемся с оружием в руках, чтобы освободить ее от тирана. Великий долг молодежи сегодня – сражаться за свободу Отечества, поставленного на колени. Стать героями или мучениками – вот наш девиз, – этими словами закончил свою прощальную речь перед соратниками будущий командир авангарда колонны экспедиционеров Хосе Смит Комас.

– Первое – существование нашей Родины, а затем уже наше! – такой эпиграф к собственному политическому завещанию выбрал Оскар Родригес Дельгадо, один из создателей «Клуба 26 июля в изгнании» в Майами. Его интеллектуальный авторитет был высок, соотечественники ценили в Оскаре Родригесе зреющий талант многообещающего писателя и художника.

– Лучше, чем Марти, я не скажу, поэтому его изречение: «Те, чье дело высвечено Солнцем, не имеют страха перед тучей», я сделал своим, – сказал в своем кратком выступлении на собрании немногословный, обычно не вмешивавшийся ни в какие дискуссии Мигель Кабаньяс в ответ на просьбу соратников поделиться своими мыслями.

– Илеаните не надо ничего, кроме того, чтобы я непременно был здесь, чтобы она гордилась мной завтра, – писал из Мексики Мигель Сааведра Перес, отвечая на упреки и озабоченность жены Нормы Сампер, матери своей крохотной дочурки Илеаниты.

– Прекрасно, моя сестра! Я уезжаю! Не беспокойся, я никогда не умру как червяк. Мы вернемся. Еще увидимся. Но запомни, если я погибну, с честью отдав жизнь за Родину, не позволяй ни себе, ни кому бы то ни было осыпать мою могилу белыми или желтыми цветами. Только красными! Это символ моей радости отдать жизнь за Родину. Только красные! – это были последние слова, которые услышала Адела от своего брата Луиса Аркоса Бергнеса, «на секунду» забежавшего в ее дом в Марьянао за час до отплытия в Мексику. Забежал лишь затем, чтобы остановить мгновение быстро текущего времени и как клятву произнести слова прощания. И уже на пороге прильнул к щекам сестры горячими устами. Он, бывший солдат кубинской армии, впервые ощутил всем своим существом, что в бой идет рядовым во имя справедливости.

– Революция должна воплощать в жизнь свои идеалы. Необходимо овладеть тремя принципами: абсолютная непримиримость с реакцией – задушит экономически; полный отказ от капитулянтства и оппортунизма и умение сдержать собственную разрушительную силу, – это отрывок из манифеста, составленного в гаванской тюрьме Кастильо-дель-Принсипе Андресом Луханом Васкесом незадолго до отбытия в отряд Фиделя. Это и свидетельство глубокого понимания будущим рядовым «Гранмы» целей борьбы. Он был жив, дышал, когда сельская жандармерия, захватившая его после высадки на пути в Сьерра-Маэстра, сбрасывала с повозки его тело – после пыток и расстрела – в только что выкопанную яму.

– Должно же где-то быть такое место, где мне придется сложить свою голову за дело, за которое я сражаюсь, за которое я готов отдать жизнь, чтобы не быть покорным рабом или предателем Родины… – эти слова можно и сегодня прочесть в хранящемся в архиве дневнике Педро Сото Альбы. Он преодолел все препятствия после высадки, пробрался в горы и погиб в одном из многочисленных сражений в Сьерра-Маэстра незадолго до победы революции. Но ожил как «команданте героизма и самоотверженности» в учрежденной Государственным советом Кубы медали имени Педро Сото Альбы. Ею награждают только «За отвагу».

Юный Феликс Эльмуса (младший) страстно упрашивал своего отца, члена генерального штаба вооруженной колонны Феликса Эльмусу Агаиссе включить его в состав экспедиционеров. Но получил лишь короткую записку: «Мой любимый сын! Пишу кратко, чтобы только сказать тебе, чтобы ты никогда ничего не боялся в жизни. Будь храбрым, честным, не бойся опасностей. Твой отец не смог победить. Оставляю тебе свое имя, чтобы всегда нес высоко. Позаботься о трех твоих братьях. Твой отец, который тебя, Фелито, никогда не забывает. Одно место на Карибах. 24/56».

К этой записке были приложены еще две: «Дорогая мама, твои дети будут жить вечно. Одно место на Карибах. 24/56». «Моя любимая сестра, всегда живи с чувством, что люди умирают, идеи – никогда. Марта и Фелито, всегда гордитесь своей фамилией. Позаботься о моих детях, как и я хотел бы заботиться о твоих. Всегда помогу тебе. Твой брат, который тебя любит. На Кубу скоро придет свобода. Одно место на Карибах. 24/56».

Приведенные здесь изречения, озвученные мысли десантников воспринимаются мною как неповторимые эпитафии к их короткой жизни, где нет места личной корысти. А есть, возможно, стремление подняться над приземленностью бытия, возвысить себя до уровня идеи, взятой на вооружение Фиделем, и надежда сплотиться вокруг его личности и имени, ставших знаменем всеобщей борьбы. Как знак избранника Судьбы воспринималось каждым право увидеть себя в составе экспедиции на «Гранме».

Духом самоотверженности проникнут каждый шаг руководства, формировавшего вооруженный отряд. Оно не чуралось черновой работы: от сбора средств на вооружение отряда – противники из лагеря так называемой «оппозиции» издевательски окрестят это «попрошайничеством» – до ремонта дышащей на ладан яхты.

Такие яркие личности, как Хуан Мануэль Маркес Родригес и Феликс Эльмуса Агаиссе – имена, широко известные на Кубе, – публично порывают с «достославными» оппонентами монкадистов в лице лидеров ортодоксов и аутентиков[6 - Кубинскую революционную партию (партию «аутентиков») создал в 1892 году Хосе Марти. В 1947 году от нее откололось левое крыло, которое совместно с другими группировками образовало Партию кубинского народа, или партию «ортодоксов» (прим. ред.).] и открыто присоединяются к Фиделю, заявившему о продолжении вооруженной борьбы против режима Фульхенсио Батисты.

Выступая перед кубинской диаспорой в США, Хуан Мануэль Маркес взывает к совести, разуму, патриотизму своих соотечественников. Весь свой талант оратора он – на правах заместителя Фиделя – подчиняет заботам об ускорении отправки предстоящей экспедиции:

«Мы говорим сегодня, чтобы иметь возможность отчалить завтра на боевом корабле. Вчера вечером мы слушали митинг SAR (имеется в виду Общество друзей республики). В основном все то, о чем там говорилось, не отражало чаяний народа. Мысли народа были высказаны голосом молодежи, которая кричала: „Революция! Революция!” Я не понимаю известных оппозиционеров, которые провозглашают бесполезный путь автономизма. Исторический опыт показывает нам, что бесплодными были усилия Хиберга, Монторы и Вароны, чьи блестящие стихи ничего не могли сказать. Прав был Хосе Марти.

Как и тогда, сегодня у нас есть знаменосец, который зовет нас к новой борьбе за независимость. [Фидель сидел рядом и внимательно слушал]. Много борцов пало за Родину. И с этой высоты мы не можем не думать об ином пути, который избавил бы нас от кровопролития. Никто не жаждет пугала войны, но она предпочтительнее той бесславной летаргии, в которой живет отечество. Не находят пути те, кто ищет сомнительный выход из современного хаоса. Вспомните Гитераса, Агостини и восемьдесят погибших в Монкаде. Они просят отмщения. Нет иного пути кроме революции. Нет безумных плакальщиц, которые могли бы воскресить имена героев. В память о них клянемся с поднятой рукой, что в 1956 году Родина станет свободной».

Обращаясь к эмигрантам, Хуан Мануэль Маркес выразил свое отношение к ним такими словами:

«На Кубе ложь тянется цепью, и людям внушают, что это новое звено в длинной цепи. Ясно, что чувства борца расшатываются подобными сомнениями, которые встречаются, явно или скрытно, повсюду. Но достоинство состоит в том, чтобы сохранить в себе противоядие от этой отравы…

Мы не задержимся. И не думаем, что найдется кто-либо, кто смог бы нас задержать. Мы знаем свое предназначение – победить или пасть, как падает гладиатор на арене. И если недоверчивая ухмылка тех, кто сомневается, ранит душу тех, кто сражается, то честное сотрудничество и чистые взоры тех, кто верит, говорят нам, что мы не одиноки…

Я не думал отплывать за границу сейчас, когда мой долг обязывает оставаться здесь, рядом с боевым орудием. В этот торжественный момент нашей истории его нельзя оставлять без артиллериста, который приведет его в действие.

Хлеб революционера всегда горек. Но ничто не отвратит нас от выполнения нашего долга».

В своем обращении к молодому поколению Хуан Мануэль говорит: «Мужественная молодежь страны разобралась в политике Фульхенсио Батисты, который с присущей ему тупой неуклюжестью со времен начала переворота 4 сентября [намек на “участие” диктатора в революции 30-х годов, когда он, сержант, в одночасье нацепил на себя мундир генерала] озабочен лишь укреплением своей власти с опорой на армию».

«Мы не верим и не примем свободу, урезанную этим “революционером”, потому что при этой власти продолжаются убийства, пытки и загадочные исчезновения тех, кто выражает несогласие с бесчинствами этого разнузданного авантюриста. Имя его – Фульхенсио Батиста».

В манифесте-прокламации «Я обвиняю», говоря о природе политической власти в стране, Маркес заявляет: «Редко когда в политической жизни страны за все время существования Республики складывалась столь же сомнительная ситуация. Республика прибита к кресту из-за неуемного эгоизма и безудержных амбиций одного гражданина с мрачным прошлым, зафиксированным в анналах нашей истории. Фульхенсио Батиста Сальдивар – классический образец испано-американского деспота». И далее уточняет: «Сам факт существования деспотизма делает справедливыми любые методы борьбы с ним. Мы считаем законными все формы, начиная с письменного или устного протеста до повстанческого движения, направленного против репрессивных сил, являющихся опорой современного деспотизма».

Деятельность авторитетного, знавшего цену своему слову Хуана Мануэля Маркеса на ниве политического просвещения кубинских эмигрантов после его гибели с глубокой признательностью охарактеризовал Фидель Кастро на состоявшемся в Гаване массовом митинге в его честь. Фидель назвал его «товарищем по созданию „Движения 26 июля в изгнании”», «замечательным оратором, чье пламенное слово вдохновляло и поднимало массы на битву».

Атмосфера подготовки к отплытию кубинских повстанцев была напряженной. В этой напряженности просматривается одно обстоятельство, сложившееся еще со времен Марти. И связано оно с последним письмом Хосе Марти к мексиканскому другу, Мануэлю Меркадо. По существу это письмо-завещание, где он пишет: «В любую минуту я могу погибнуть за Родину – пасть, выполняя свой долг. Я знаю, в чем он состоит, и у меня хватит мужества выполнить его до конца. Мы должны добиться независимости Кубы, иначе Соединенные Штаты захватят Антильские острова и отсюда обрушатся на землю нашей Америки. Все, что я сделал до сих пор, и все, что мне еще предстоит совершить, – все для этого. Нам приходилось молчать и идти окольными путями – ведь бывают дела, требующие строгой секретности, и стоит объявить о них во всеуслышание, как на пути вырастают непреодолимые препятствия».

Письмо осталось неоконченным. Оно датировано 18 мая 1895 года. Менее чем через сутки Марти погиб. Погиб на поле боя 19 мая…

Такие характерные черты истинного кубинца, как верность дружбе и искренность, не могли не проявиться и в будущих экспедиционерах, осознававших свою ответственность перед революцией. Естественно, в такой ситуации хочется выразить свои чувства – может быть, где-то и в подражание Учителю – к приютившей тебя стране и друзьям, оставив им «на память» признательность и благодарность. Тот самый порыв души, который лучше реализовать, чем прятать в себе. Да и завершающие письмо Марти слова: «бывают такие искренние чувства…» – романтически настроенным юношей могли быть восприняты как долг перед мексиканским другом. Во всяком случае, именно таким я увидела двадцатилетнего Исраэля Кабреру Родригеса, пишущего письмо уже своему мексиканскому другу. Он выделялся среди соратников повышенной эмоциональностью в восприятии собственной миссии. Письмо это ценно как для понимания характера и личности этого юноши, так и для раскрытия общего настроя в среде повстанцев, готовившихся к выполнению своего предназначения.

На момент моего знакомства с личным делом Исраэля Кабреры в архивной папке лежал один-единственный документ – оригинал написанного от руки письма мексиканскому другу, священнику Роберто Мартинесу, с которым у Исраэля сложилась недолгая, но глубокая, искренняя дружба. Это видно по характеру письма, которое нельзя читать без душевного трепета. Оно – из городка, где шли последние приготовления к отплытию. Привожу текст письма в сокращении, опустив строки, касающиеся его восторженного отношения к истории борьбы мексиканского народа, которая, по его убеждению, получила очень точное отражение в словах гимна Мексики (он приводит отрывок из гимна).

«Халапа. 15 октября 1956 г.

Уважаемый друг! Не помню точно имя поэта, который как-то сочинил следующие строки, способные вызвать невольную грусть или даже слезу сострадания к тому, кто их написал:

С наитием неосознанного я однажды подумал:

то, что пишу я – это только литература.

Литература говорит: хорошо бы