Очаг

После этих слов матери Оразгелди и Оразгылыч отправились по домам.

Повидав сыновей, Кымыш-дузчы успокоился. До возвращения сыновей он думал, что, как только они вернутся, он сообщит о том, что пшеница созрела, и на следующий же день отправит на жатву. Но теперь, видя, как они устали после многодневного пребывания в песках, пожалел их, решил, пусть они пару деньков побудут со своими семьями, хорошенько отдохнут, а уж потом можно будет взяться и за работу. К людям, выполнившим изнурительную работу, совсем другое бережное отношение. В особенности, со стороны матери и отца.

* * *

На другой день после возвращения со стрижки Ахмет, невзирая на увещевания старшего брата и его жены, говоривших: «Отдохнул бы немного, как-нибудь в другой день съездишь, шерсть она есть шерсть, что ей сделается, она не испортится, не завоняет», – отправился в пески, чтобы забрать оставшуюся шерсть. Всё равно ведь рано или поздно ему самому надо будет съездить за ней, так почему не сделать этого сразу, ведь может случиться, что возникнет какое-то дело, и тогда он не сможет это сделать. С разрешения дяди взяв с собой его тяглового верблюда, он поставил его позади своего ишака. В тот самый момент, когда он уже готов был отправиться, старшая гелнедже (жена старшего брата) чабана Гуллара принесла в большом хурджуне еду и питье, сменную одежду для мужа. После чего сказала:

– Эй, парень, ты скажи своему другу Гуллару, пусть он не ждёт, когда наступит Курбан-байрам или ещё какой праздник, и отправит сюда одну-двух овец пожирнее, а сам скажет, что их волк задрал. И жена его вздрагивает от каждого звука посторонних шагов, думает, что это он приехал домой. Скажи ему, пусть покажется здесь!?».

Ахмет решил, что одну ночь проведёт у чабана Гуллара, уложит в чувалы и канары оставшуюся шерсть, а поутру отправится в обратный путь. В тот же день к вечеру он уже был в коше чабана Гуллара, передал ему отправленные от семьи продукты и вещи, наказы и, как намеревался, заночевал под открытым небом возле чабана. Наутро, загрузив верблюда и ишака мешками с шерстью, поехал обратно. Он ехал по тропе, ведущей от коша чабана Гуллара, и когда солнце уже пошло вверх, добрался до большой дороги, которая вела в село. Воздух был напоен утренней свежестью, а по небу плыли белые облака, казалось, что какие-то невидимые нити тянут их за собой. Год выдался благоприятным, в свое время и снег выпадал, и мороз был, а потом и дождей пролилось достаточно. Пустыня напоминала покрытое жёлтой соломой озеро. Разросшиеся по уступам холмов кусты одетой в зелёный наряд верблюжьей колючки – яндака, рассыпавшись по этим уступам, напоминали идущих вверх молодых невесток, головы которых были покрыты зелёными курте[13 - Курте – накидка женщины.].

В народе эти места зовут Пендинской пустыней, хотя на самом деле они отличаются высокими, подобно горам холмами, между которыми, то сужаясь, то расширяясь, лежали глубокие ущелья. Знаменитый Бадхыз с его пышной растительностью и множеством диких зверей раскинулся на запад, север и юг Пендинской пустыни. Один конец гряды холмов тянется к Серахсу, в сторону Ирана, другой конец на юго-восток, смешиваясь с землями Афганистана. Именно эти места имели в виду старики, когда говорили: «Огород сажай в Мары, скотину паси в Пенди». Пару веков назад иностранец Лассер, попав в эти края, считал, что это место облюбовано Богом, так много здесь растительности. Он записал в своём дневнике: «В Пенди овцы гуляют, ведя за собой по три-четыре ягнёнка». А сегодня весна покинула Пенди, уступив своё место наступавшему на неё лету.

Над головой Ахмета пролетела небольшая стайка ворон, словно во сне лениво взмахивая крыльями. Вороны летели со стороны села в поисках пропитания. Вообще-то вороны – ранние пташки, думал Ахмет, а эти, видать, сони, проспали и теперь отправились на поиски своих сородичей. Небо всё еще было серым, как это бывает весенним утром, может, хочет разразиться дождём. Да и день, похоже, не будет таким жарким, как в предыдущие дни. Возможно, именно это обстоятельство подвело ворон. И они не смогли проснуться раньше.

Ишак, нагруженный двумя огромными чувалами с шерстью, поверх которых сидел сам Ахмет, словно не чувствуя тяжести, стуча копытами, легко шёл вперед, за ним следовал верблюд с горой мешков на спине. По краям дороги росла степная трава с длинными корнями, они переплелись между собой, образуя своеобразные мётлы. Время от времени верблюд, натягивая петлю на недоуздке в руках Ахмета, наклонялся, чтобы пощипать траву.

Вдруг какой-то холм сбоку от него привлёк внимание Ахмета своей необычностью. Этот холм напоминал женщину в желтовато-коричневом пуренджеке на голове, с вытянутыми ногами сидящую у костра и занятую какими-то своими женскими делами. Вскоре дорога повернула направо и пошла в обход похожего на женщину холма. Ехать ему было легко и приятно, тишина навевала приятные мысли, убаюкивала. Дорога снова стала виться вокруг следующего холма и когда она свернула налево, Ахмет увидел вдалеке всадника. Всадником как он сначала подумал, оказался не кто-то из его знакомых, это была женщина. По какой-то причине спешившись с коня, теперь она пыталась вновь оседлать его. Подтянув подол платья, а полы халата заткнув за кушак, она старалась взобраться в седло. При виде женщины в яркой одежде Ахмет невольно подумал: «Что эта женщина одна делает в пустыне?» И вдруг он узнал её! Его родственник Оразгелди когда во время стрижки овец съездил к Ягды сельсовету, когда тот вызвал его к себе. Вернувшись от него, с возмущением рассказывал: «Что этот Ягды вытворяет!.. Нет, вряд ли он сможет долго продержаться в кресле, в которое его усадили советы. Вроде только вчера оказался у власти, а уже вон как нос задрал, на драной козе не подъедешь. А ещё этот подлец поставил особую юрту для себя на вершине холма в двух шагах от того места, где идет стрижка колхозных овец, и развлекается там с женщиной по имени Ханума». Сейчас Ахмет вспомнил тот рассказ. Несколько дней назад Ягды был вызван на собрание в район, он уехал ещё до окончания стрижки овец. Он собирался скоро вернуться, ведь надо было подвести итог собранному урожаю и позаботиться о его дальнейшей судьбе. Не желая расставаться, он сказал Хануме: «Ты пока тут присмотри как один из руководитель за ходом дел, а я сразу после собрания приеду!». Ему было невдомёк, что поручения районного руководства задержат его. Узнав об этом, он тогда велел передать:

– Скажите Хануме, я не смогу вернуться. Пусть садится на коня, и сама уезжает. Пусть дом и имущество не волнуют её, ребята сами и соберут, и привезут.

После этой вести на следующий день Ханума оседала коня и тронулась в путь. Ахмету ни о чём таком не было известно.

Поставив ногу на стремя, с раздувшимся от ветра подолом платья женщина взобралась в седло коня. Увидев приближающегося к ней всадника, некоторое время сидела в седле, вглядываясь в его лицо и пытаясь узнать. Приближаясь к ней, придержав коня для приличия в таких случаях, Ахмет вежливо произнёс:

– Здравствуйте! Вы тоже здесь?

– Да. – мягко, приветливо ответила Ханума, подтянув поводья коня, готового рвануть вперёд.

Хотя они жили в одном селе, но до сего дня Ханума и Ахмет не были близко знакомы друг с другом. Вблизи Ханума его видела только один раз, это было в конце прошлой осени, когда Ахмет привёз часть собранного хлопка, чтобы сдать его на общее колхозное хранилище. Она тогда хорошо разглядела его и про себя подумала: «Однако его внешность должна нравиться женщинам!»

– Что, сразу не смогли увезти всю состриженную шерсть? – спросила Ханума, глядя на груженного доверху верблюда, шедшего впереди Ахмета в одной связке с ишаком.

– Да, с транспортом у нас проблемы возникли, поэтому пришлось вывозить шерсть частями, – ответил Ахмет.

– Удачи вам! Главное, вы уже закончили стрижку. А вот колхоз, несмотря на использование помощи и единоличников, всё равно ещё не закончил стричь своих овец.

По тому, как кокетливо разговаривала Ханума, Ахмет понял, что она непрочь продолжить общение с ним.

– Как хорошо, парень, что я повстречала тебя, иначе мне пришлось бы в одиночестве пересекать эту тоскливую пустыню!

Разговаривая, женщина рассматривала путника, словно пытаясь увидеть, до какого места дойдут её загадочные слова. Похоже, она хорошо знала, какими словами можно увлечь мужчину.

– Слушай, а как тебя зовут, парень? – спросила Ханума. В этот момент её конь шёл впритык к ишаку Ахмета, а сама женщина внимательно смотрела на парня.

– Ахмет меня зовут.

«Можешь брать меня голыми руками!» – читалось в ответе Ахмета.

– Помню, я как-то раз встречалась с тобой.

– Когда? – с интересом спросил Ахмет, посмотрев в лицо женщины.

– Прошлой осенью ты привёз в хранилище сельсовета битком набитую телегу хлопка. Сапар дараз ещё помогал тебе разгружаться, так ведь?

– Ну, да.

– Я тогда тоже рядышком находилась.

О чём-то вспомнив, Ханума, сощурив глаза, кокетливо улыбнулась. Даже не глядя в лицо женщины, по её тону Ахмет понял, женщина еще тогда положила глаз на него. Было в ней что-то притягательное, да и в разговор с незнакомым человеком она вступила с легкостью, как опытныя женщина ничуть не смущаясь. Повернув голову, Ахмет увидел, как на лбу женщины выступили капельки пота, словно она только что напилась горячего чая. Её пухлые губы были похожи на розовый бутон, готовый вот-вот распуститься. Какие-то мысли заставляли её сердце учащённо биться, в глазах женщины появился лихорадочный блеск, а на щеках проступил румянец.

Ахмет не знал, как себя вести с незнакомкой, тем более в таких обстоятельствах. Но он, как и все односельчане, знал, что в селе рядом с Ягды сельсоветом живёт красивая женщина по имени Ханума, что ведёт себя она как настоящая жена хана, уверенна и горда. Знал Ахмет и о том, что в селе с завистью говорили: «Везёт же другим, счастливчик Ягды сельсовет, нашёл себе красавицу и живёт с ней в своё удовольствие. Как сычу, добыча сама к нему в рот пришла!». А после таких слов добавляли: «А что, вдруг и в наши руки попадёт эта красавица, почему бы нет?». Так говорили люди, заочно влюблённые в Хануму. Кстати, к их числу относился и Ахмет. Но ему и в голову не могло прийти, что его далекие от реальности мечты однажды могут сбыться.

Ахмет еще немного вёл своего груженного ишака рядом с женщиной, не поднимая головы, тихо беседовал с ней, чувствуя себя неуютно. Когда же он споткнулся о какой-то кустик и вздрогнул всем телом, Ханума поняла, что и у Ахмета, как бы он ни старался не показывать виду, участилось сердцебиение, что она увлекла, очаровала его, и, тихо смеясь про себя, хитро улыбнулась. Встретив Хануму и переговорив с ней, Ахмет заметил, как тяжело ишаку нести его груз, поэтому слез с него и пошёл рядом с ним. Ханума приблизилась к нему:

– Давай, парень, вдвоём сядем на коня, твоё село Союнали не скоро появится! – предложила она Ахмету. И не дожидаясь ответа, сама пересела на круп лошади, освобождая впереди место в седле. Натянув поводья, остановила коня в ожидании Ахмета. Удивившись такому предложению, Ахмет посмотрел на женщину и увидел, как она смотрит на него, взгляд её был ласковым, в нём сквозило желание. И когда их взгляды встретились, они без слов поняли друг друга. Ахмет не ошибся. Женщина не могла устоять при виде физически здорового молодого парня. Внутренний голос подсказывал ей, что она не должна сопротивляться неожиданно возникшему, но столь естественному желанию. И Ахмет тоже понял, что сейчас он не может думать ни о чём другом, кроме этой женщины, что он не в состоянии справиться с охватившим его возбуждением. Все его мысли и желания сейчас сошлись на Хануме.

После этого ласкового предложения Ахмет не мог удержаться и схватив в охапку и снял Хануму с коня. Он был похож в этот момент на голодного волка, который ни за что не упустит свою добычу.

Женщина не сопротивлялась, когда Ахмет нёс её на руках, только шёпотом спросила:

– Куда ты меня несёшь?

– Любить.

После этого и Ханума, отдавшись вспыхнувшему желанию, забыла обо всём на свете, где и зачем она находится. Сейчас, после такой вспышки страсти, этим двум показалось, что под этим высоким небом есть только они, и никого кроме них. Холмы неподвижно стояли там, где и выросли, молча наблюдая за любовной схваткой у подножия соседнего холма…

Немного придя в себя после случившегося, Ахмет решил почаёвничать с женщиной под открытым небом. «Я сейчас!», – сказал он и поспешил туда, где оставил верблюда и ишака, привёл их с собой и устроил рядом с ними, подальше от дороги. Там же и разгрузил их. Затем догнал коня Ханумы, который, волоча верёвку, успел уйти в сторону, и привязал его рядом со своими животными. Когда Ахмет вернулся, неся на плече хурджун с продовольствием, Ханума словно приклеенная к земле всё ещё неподвижно лежала на спине там же, где её оставил Ахмет, с задранным подолом платья, раскинув в стороны свои полные белые ноги. На её круглом нежном лице появился лёгкий загар. А её карие глаза делали её похожей на любимую кошку, пригревшуюся в доме возле очага. Женщина, размышляя о том, что получила удовольствие прямо в открытом поле, не могла понять, как это вышло, да ещё так стремительно. «О, мой Аллах, оказывается, и в дороге такая радость может случиться! Наверно, Бог знал, что этой радости не хватает мне Божья милость снизошла на меня, а иначе разве могла я о таком даже мечтать?» – с благодарностью думала она.

Воодушевлённый полученным удовольствием, Ахмет достал хурджун с питанием и поставил перед женщиной, потом вскипятил воду и заварил чай. Вспомнив о баранине, которую дал чабан Гуллар, решил приготовить шара – жареное на углях мясо. Сидя рядом с Ахметом, Ханума временами бросала на него нежный взгляд своих красивых карих глаз. В её глазах плескалась радость. От её вспотевшего тела исходил густой, но притягательный и по-своему приятный женский запах. Переполненная чувствами, женщина не заметила, что в суматохе оборвались тесёмки от ворота её платья, волосы были растрёпаны, и сама она была несобранной. И всё равно Ахмету было приятно и хотелось обслуживать её. Пообедав, они сидели рядом, вдыхая запах жареного мяса, заполнивший всю округу, и вид у них был счастливый. Казалось, своим счастьем они щедро делились и с окружающей природой. Похоже само небо благоволило им, оно опустилось ниже, чтобы слышать их счастливую болтовню. Впоследствии Ахмет часто задумывался над тем, как могло такое случиться в его жизни, он ещё долго помнил эти мгновения нечаянного счастья.

В душе Ханумы по возращении в село также возникали сладкие мысли, связанные с Ахметом…

* * *

Кымышы держали семейный совет, на котором было решено начать жатву пшеницы в среду, этот день считался благоприятным. Но накануне вечером вдруг задул ветер, затем на небе появились тёмные чёрно-коричневые тучи. «Неужели пойдёт дождь?» – этот вопрос не давал покоя. Этого дождя никто не ждал, он был несвоевременным, поэтому так переживали жители села. А с другой стороны, ничего удивительного в этом не было. И хотя наступила жара, и мальчишки купались в открытых водоёмах, весна ещё не уступила свои права лету. Весна и прежде устраивала такие шутки, в самом конце весны погода вдруг могла разразиться громом небесным, ливнем. Выйдя ночью во двор, Кымыш-дузчы увидел, что тёмные тучи заполонили всё небо, и это вызвало у него озабоченность.

Дайхане часто взывали к Богу дождя Буркуту, просили полить землю, чтобы она могла напитаться влагой, тогда и урожая можно ждать хорошего. Однако сейчас дождь был ни к чему, ведь ячмень и пшеница уже созрели, их надо было убирать вовремя посуху, а если в такое время вдруг прольётся дождь, часть колосьев почернеет, сгниёт. Перемена погоды испугала Кымыша, ему показалось, что тучи вот-вот прольются дождём, и тогда выращенный с таким трудом урожай пшеницы может погибнуть. Войдя в дом, он вдруг стал думать о том, что весенние дожди не бывают затяжными, а значит, не могут причинить урон. «Разве не говорят в народе «Весенние дожди – как ссора мужа и жены коротки»? – с этим умыслом успокаивал себя старик. И потом, он ведь видел во дворе Алабая, спокойно лежащего у забора. Если бы должен был пойти дождь, собака уже давно нашла бы себе укромное место, как это всегда делала перед непогодой. Погружённый в свои невесёлые мысли старик ещё долго не мог уснуть, всё ворочался в постели. А рядом с ним сладко сопели его внуки, здесь же безмятежно спала и его жена.

Он только-только задремал, когда его разбудил возмущённый голос Джемал мама:

– Ты что, и дальше собираешься дрыхнуть? Про свой намаз забыл, что ли?

– Разве ещё не рано? – спросил Кымыш-дузчы, ему очень хотелось спать.

– Не рано. Какое там рано? Парни твои уже уехали на работу. А ты не собираешься поехать с ними на жатву?

Туйнук[14 - Туйнук – отверстие наверху кибитки.] был закрыт, потому что думали, пойдёт дождь, и от этого в доме стояла духота. Пахло гарью от коптившей в юрте масляной лампы.