Очаг

– Ай, Амангуль просто болтает, она ведь «наззат» …

И хотя он попытался высмеять слова женщины, иронизировать, но, зная, что она говорит правду, свои слова произнёс неуверенно.

А это вызвало на лицах собравшихся едва заметные улыбки.

Этой дородной женщине по имени Амангуль и прежде доводилось на собраниях неожиданно вмешаться в разговор. Приспустив яшмак, она говорила, ни на кого не глядя, говорила прямо всё, что думала, напоминая собравшимся, откуда взялось это прозвище «наззат».

…Прежде жители села Сарычёп, в котором обитала и Амангуль, населяли местечко под названием Моркала – Калаймор. Поскольку эта местность была гладкая без каких-либо изъянов, то правительство превратило её в аэродром, там же были поставлены ангары для воздушной техники. В тот период вместе с сарычёплинцами там проживали представители и других народов, они были связаны с самолётами.

Когда началось колхозное строительство, сарчёплинцы выбирали себе председателя сельсовета из числа местных, но он не оправдал доверия государства. В конце концов, на эту должность была назначена дочь муллы Амангуль как человек немного грамотный, а главное – решительный. После того, как Амангуль получила эту должность, получилось по поговорке «Дай человеку власть, и ты узнаешь, каков он». Поскольку правительство поддерживало её, она, повесив через плечо кобуру с пистолетом и произнося по-русски слова, которые выучила, слыша от соседских русских детей, и возомнила себя повелителем Вселенной. В 1930 годы правительство принимает решение о переселении проживающих в Моркале полукочевых семей, из-за отсутствия воды и пахотных земель, не имеющих возможности заниматься земледелием, в Сарыязы – место, богатое жирными почвами и водой, чтобы сарычёплинцы могли заниматься сельским хозяйством. И однажды, не обращая внимания на возражения людей и их нежелание покидать насиженные места, жителей села вместе со всем скарбом погрузили в два-три вагона. Сарычёплинцам совсем не хотелось покидать родные просторы, а тем более, пускать корни на новом месте, объединяться с каким-то другим селом. Пусть даже они согласятся на переселение, но только на необжитых землях, где много воды, они готовы были строить свою новую жизнь. Люди в дороге и по пути и убедили в этом и ехавшую вместе в поезде председатель сельсовета Амангуль. Она согласилась с желанием односельчан и моментально задействовала. Войдя в кабину машиниста, она потребовала остановить поезд, который уже вот-вот подъезжал к Сарыязы. Но у машиниста поезда было другое задание, поэтому он не стал выполнять приказ женщины. Услышав отказ, та вдруг разъярилась, приблизилась к машинисту и приставила к его виску дуло своего пистолета. И «Наззат!»[20 - .      И до сих пор место между станцией Тахтабазар и остановкой Сарыязы, где сарычёплинцы заставили идти назад поезд, до сих пор называют «стоянкой Амангуль наззат».] – приказала она по-русски.

При виде пистолета машинист от страха едва не упал в обморок. Машинист был вынужден дать поезду задний ход. Вот так сарычёплинцы, не доехав до Сарыязы, обосновались на пустыре между селом Байрач и рекой…

Произнося речь, Амангуль с присущей ей женской интуицией краем глаза поглядывая на собравшихся, чувствовала, что не всем её слова нравятся, что многие сидят побледневшие, с опущенными головами, с недовольным выражением лица. Больше всего её смущало то, что и Ата Хымлыев, который всегда хвалил её, называя настоящей коммунисткой, сейчас явно лицо было недовольно. Попыхивая сигаретой, он сидел, уставившись в одну точку, и по выражению его можно было прочитать как будто: «Эх, как же я ошибся в этой женщине!» В этот момент Амангуль испытала непонятное, неприятное чувство загнанного в угол человека. Хотя она говорила не о ком-то, а конкретно об Атагелди, получилось, как в поговорке «слепой терпеть не может зрячих». Теперь надо было как-то выбираться из сложившейся ситуации. Вообще-то Амангуль и самой не нравился свой бескомпромиссный характер. Сколько раз ей приходилось краснеть из-за своей несдержанности! Большинство людей произносят на собраниях именно те слова, которые от них ждут, и, если надо кого-то хвалить, возносят до небес, а уж если кого надо раскритиковать, будут с удовольствием это делать. Да и кто имеет право плыть против течения? Тем более, когда ты находишься в лодке новой власти, разве не будет это восприниматься как твоё выступление против неё? Тебя ведь могут высадить из лодки прямо посередине пути, и что тогда? Но Амангуль-наззат была из тех людей, кто позволял себе такие выходки, о которых потом сильно жалел.

Амангуль вспомнила, как она ехала с собрания в одной телеге с Атагелди…

– Ты ведь женщина, Амангуль. Чтобы выступить в чью-то защиту на большом собрании, не стоит критиковать меня. Нехорошо, если мы, два односельчанина, на таком собрании будем выступать друг против друга. Если ты заметила, товарищ Хымлыев посчитал меня правым. И потом, если ты кого-то и хотела защитить, могла бы потом мне сказать об этом. И уж если на, то пошло, мы в состоянии кого-то отстоять даже в тот момент, когда его будут грузить на поезд, – высказал он своё недовольство её выступлением…

– Конечно, товарищи, и вы, Атагелди ага, должны правильно меня понять. Я вовсе не хотела сказать, что мы не должны бороться с теми, кто ненавидит нашу новую жизнь и покушается на неё! Да я и не из тех, кто может так сказать, вы и сами это знаете! – Амангуль вдруг неожиданно заговорила в прежнем тоне. – Но, товарищи, когда говорят о необходимости раскулачивания, это вовсе не означает, что надо всех под одну гребёнку чесать. Я тут вспомнила один наказ руководителям от товарища Атабаева, а передал его мне товарищ Ата Хымлыев, когда вернулся с совещания из Ашхабада. Товарищ Атабаев тогда сказал руководителям, которые, кичась своей должностью, не ладят со своим народом, наезжают на него: «Смотрите, не вздумайте всех делать противниками, иначе так вот можно весь народ уничтожить, нам нужны и те, кто сеет, и те, кто овец пасёт. Противника надо знать в лицо, и тогда можете забирать их!». Вот и нам, товарищи, неплохо было бы усвоить урок, преподнесённый нам великим и уважаемым государственным деятелем – товарищем Атабаевым!

После такой пламенной речи всем стало понятно, что Амангуль, которая только что было на грани провала, сумела благополучно выбраться из ловушки, в которую сама себя и загнала.

На Ата Хымлыева подействовало упоминание его имени рядом с именем Гайгысыза Атабаева, причём, в позитивном ключе. Кивая головой с места, он выражал одобрение сказанному Амангуль.

Но после того, как слово для выступления взял худощавый и оттого кажущийся непомерно высоким председатель сельсовета села «Советы», разговор вернулся в прежное русло – к вопросу о раскулачивании сельских жителей, были зачитаны имена новых семей. И снова те, о ком шла речь, стали напоминать стало оленей, пришедших на водопой к горному ручью, а те, кто сейчас кроил их судьбы, превращались в охотников, взявших этих несчастных животных на мушку.

После окончания собрания Ягды и Нурджума не спешили возвращаться в село. Раз уж они оказались в городе, надо было решить ещё ряд вопросов, касающихся села. А ко времени их возвращения домой палящие лучи солнца немного снизят свой накал.

Вдвоём они пришли в пункт приёма шерсти и шкур, чтобы сравнить свои счета с имеющимися там общими счетами. На своём рабочем месте с присущей кавказцам приветливостью их встретил начальник конторы, крупный, как слон, армянин Вартан.

– Ого, похоже, союналийцы коней оседлали!

– Да вот, приехали в город, и говорим, давай-ка брата Вартана проведаем! – в тот ему ответил Ягды.

– Спасибо! Правильно сделали. Слышал, вы на совещании приехали!

– Ну, да, на собрании побывали.

Во время обмена приветствиями и шутками Вартан махнул рукой в сторону своего стола и пригласил гостей на чай:

– Проходите, товарищи, у меня хорошо настоянный чай имеется!

– Коли так, придётся нам отведать твой чай, Вартан! – с удовольствием принял приглашение Ягды.

Чай и в самом деле оказался великолепным, настоянным, ароматным. Гости вспотев с удовольствием напились ароматного напитка. Отложив конкретные дела, довольно долго беседовали с Вартаном. Тахтабазарцы считали Вартана своим человеком, родившимся и выросшим здесь и хорошо говорившим по-туркменски.

Его отец был первым армянином, перелившимся сюда вскоре после прихода русских. С приходом Советской власти многие из них стали работать в государственной и партийной структурах. Другие, как и прежде, упорно занимались торговлей. Не так давно, ещё до того, как Гулджаш гони[21 - Гони – прямой] стал председателем райисполкома, их в районе стало особенно много. Но Гулджашу это не понравилось, что они захватили в районе все ремёсла. Он даже не стал скрывать своего отношения к ним, заявив: «Если вы хотите стать одними из нас, дадим вам землю, работайте в колхозе!». Но армяне с его требованием не согласились…

И даже когда сверху приструнили его, Гулджаш-гони не угомонился.

– Скажите мне, в каком законе прописано, что в торговле и на руководящих должностях обязательно должны работать армяне, тогда я соглашусь с вами, – упорно стоял он на своём. И тогда несколько семей от греха подальше просто перебрались на жительство в Мары. В Тахтабазаре остались только те семьи, которые, как и Вартан, считали этот райцентр своей Родиной. Но и убывшие оказались не промах, они стали писать и жаловаться на Гулджаша во все инстанции, обвиняли его в национализме. Не прошло и года, как тот слетел со своей должности.

Вартан был не просто крупным, но и очень волосатым человеком, клочья волос выбивались у него из ушей, из носа, не говоря уже о груди, которая была покрыта густой шерстью курчавых волос. Сидя за чаем, Нурджума невольно подумал: «Господи, да он будто пещерный человек, не зря его назначили начальником заготконторы. Если вдруг не хватит шерсти, можно будет обстричь его и добавить недостающий вес».

Посетив все необходимые места, Ягды и Нурджума уже во второй половине дня тронулись в обратный путь, решив, что к вечеру уже будут дома. Жара и духота постепенно отступали. Грунтовая дорога, то извиваясь, то выпрямляясь, была похожа на ленивое течение реки по осени. Теперь арбой управлял Ягды. Рядом с ним сидел задумчиво молчал Нурджума, мысленно перебирая имена тех, кого сегодня назначили в кулаки, и думая об их дальнейшей неизвестной, но уж точно горькой судьбе.

Этот выбор Ягды Нурджуме совсем не нравился. И как теперь донести эту весть до людей, с которым прожил рядом много лет и которых считаешь своей роднёй и просто односельчанами? А вдруг они вместо того, чтобы отправиться в ссылку, попытаются перебраться в Афганистан? Сейчас ведь и через границу перейти не так-то просто, вдруг они набредут на те места, где затаились пограничник с пулемётами? Никто ведь их не пожалеет, быстренько покончат с ними. Э-эх, туркмены изначально были несчастным народом… Если Нурджума сообщит об этом, люди ведь обязательно подумают, что и он причастен к этому злодеянию. В человеческих отношениях так было всегда. Как ты объяснишь своим родственникам, что это требование свыше, что ты ничего не можешь изменить. А вдруг они не поймут и будут обижаться на тебя?..

Конечно, от Ягды тоже ничего не зависело. И всё равно ему хотелось спросить у него о причинах такого выбора, поговорить об этом. Ему показалось, что за всем этим стоит даже не государство, а какие-то разборки местных людей. Именно эти мысли не давали ему сейчас покоя. Они будоражили его любопытство, Нурджуме хотелось побольше узнать, докопаться до истины.

Телега обошла голое подножие холма и теперь ехала среди зарослей. Воздух был неподвижен, ни ветерка. Было очень душно. Они ехали разгорячёнными и поэтому невольно думали о вечерней прохладе. Хоть бы слабый ветерок задул, он бы разогнал духоту, и дышать станет легче. Но подует чуть позже, когда на землю опустится тёмное покрывало ночи. И даже вершины, растущих по краям дороги камышей и других кустов не шелохнутся. Не слышно сейчас и голосов перепёлок и фазанов, которые обычно чирикают, прыгая и перебегая между ними с места на место. Похоже, всё живое попряталось от жары в укромных местах и ждёт наступления прохлады. Поэтому и дорога кажется тоскливой и бесконечной. Нурджуме хотелось обсудить с Ягды сегодняшнее собрание, узнать его мнение на этот счёт. Ягды же, выровняв поводья, немного сгорбившись, ехал молча, словно в рот воды набрал.

– Эй, Кабан, ты что, язык проглотил, всю дорогу молчишь? – Нурджума назвал Ягды его детским прозвищем и, словно заигрывая, легонько ткнул того в бок.

– А что мне тебе сказать, Шаллак хан? – парировал Ягды, также называя попутчика его мальчишеским прозвищем.

– Скажи хоть что-нибудь. Например, как ты относишься ко всему этому.

– А, так ты, оказывается, ничего не понял, – Ягды бросил на Нурджуму насмешливый взгляд.

– Я же сказал, нет.

– Ну, а раз не понял, надо было у начальника ОГПУ спросить, они бы тебе всё так доходчиво объяснили, что мало не показалось бы. После этого вряд ли у тебя была бы возможность задавать вопросы.

Ехидные слова Ягды задели Нурджуму. И тогда он, чтобы не отстать от собеседника, решил напомнить тому о детской оплошности:

– Эй, Кабан, ты можешь хоть раз сказать что-то умнее, чем «У Мерджен, оказывается, тоже есть сиськи!»?

Напоминание о той детской шалости больно задело Ягды, но он постарался не показать виду, усмехнулся, словно говоря «Нашёл, о чём вспомнить».

Ягды и Нурджума были не просто односельчанами, но и выросшими вместе ровесниками. Оба росли озорными и хулиганистыми мальчишками. И вместе они тоже совершали не всегда благовидные поступки. В тот раз их было трое. Нурджума, Ягды и с ними ещё один по имени Агамырат. На тот поступок их подвигло детское любопытство. В те дни до них дошёл и привлёк их внимание слух о том, что на краю села, в укромном месте, в реке купаются и играют в разные игры сельские девчушки. Ну и как было устоять перед соблазном увидеть это своими глазами, когда тебе всего-то 10-12 лет?.. Девичий брод находился среди зарослей и представлял собой небольшой залив. Оказавшись в этом уединённом месте, девчушки чувствовали себя спокойно. Могли без посторонних глаз раздеться донага и купаться, устраивать всевозможные девичьи игры. На соседнем холме оставляли кого-нибудь для дозора, и если появлялся посторонний, немедленно узнавали об этом. Поэтому приблизиться к девочкам можно было только приплыв по реке. Мальчики решили наведаться в девичью купальню, и уже шумно представляли, что они там увидят, обсуждали, как поведут себя девчонки в случае, если увидят их. Радовались предстоящему веселью. Конечно, плыть среди камышей с облепленным водорослями телом не так-то и приятно, да и нелегко. К тому же в местах, где никогда не бывает человек, может быть много водяных змей – ужей, и это тоже пугает. Но сейчас мальчишки были охвачены азартом, поэтому забыли о всяких страхах.

Близко подплыв к заливу, в котором купались девочки, мальчишки увидели даже больше того, что ожидали увидеть. Девочки чувствовали себя уверенно, никаких признаков беспокойства на их лицах не было. Мальчишки, никогда в жизни не видевшие голого женского тела, а тем более, в таких количествах, замерли от удивления. В тот момент спрятавшийся среди камышей Ягды неожиданно для себя вслух произнёс: «Эй, оказывается и у Мерджен есть сиськи!», – назвав имя девочки-ровесницы. Неожиданный мальчишеский голос заставил девчонок броситься врассыпную. Одни из них нырнули в воду, другие, прикрывая ладонями интимные места, поспешили к своей одежде. Обдирая кожу лица и рук, они прятались среди зарослей камышей и колючих кустарников. А у мальчишек не получилось незаметно появиться и так же незаметно уйти. Девчонки узнали их. В селе такое бесстыдство не поощрялось, в особенности, если это имело отношение к девочкам и девушкам.

Через пару дней после того события несколько посрамлённых девочек рассказали своим старшим родственникам об этом. Они нашли Нурджуму и Ягды, где они играли сверстниками, и избили этих любознателей.

Взглянув на Нурджуму, Ягды многозначительно улыбнулся, словно хотел что-то сказать, но опять ничего не сказал, будто ждал, что его попутчик снова вспыхнет, и что-нибудь наговорит. Нурджуму и в самом деле задело молчание Ягды, и особенно его высокомерный взгляд.

– Вижу я, Кабан, тебя судьба односельчан никак не беспокоит! А ведь сколько ещё людей оказались у самого края обрыва…

– Нурджума, в этом вопросе я, конечно, понимаю тебя. А ещё я скажу тебе одну умную вещь, если узнают, что ты потворствуешь людям, которые не нравятся власти, то и тебе несдобровать, знай это.

– И что они со мной сделают?

– Станешь байским прихвостнем. А могут и сослать куда подальше, следа от тебя не оставив…

– Нет, постой! – перебил его Нурджума. – А ты не задумывался над тем, сколько людей, названных баями, басмачами, ишанами и муллами, покинули родные места? Семья Маммет хана переселилась, Заир чопчи, Таир чопчи, Гувандык бай, Эрсары бай – все они с семьями ушли отсюда… Скажи, что плохого сделали тебе эти люди?