Очаг

– Твоя бритва должна быть острой.

– И всё равно я её немного поправил. Когда у меня начинают отрастать волосы, я испытывают неприятные ощущения.

– Это с непривычки, – Оразгелди тут же привёл другой пример. – Ты только посмотри на волосы сыновей Патды, так у них на голове целые заросли.

Когда Оразгелди снова намочил подсохшие волосы, Оразгылыч почувствовал, как струйка воды потекла по хребту. Обритая голова брата показалась Оразгелди меньше, чем была прежде, и немного вытянутой. Потом и Оразгылыч, заново наточив бритву, наголо обрил голову старшего брата Оразгелди. Полив друг другу из кувшина, они вымыли чисто выбритые головы, шеи. В тот момент, когда они вытирались, с другого конца двора появилась Джемал мама, она несла в подоле высохшие комочки гурта для внуков. Она увидев их отметила, что её сыновья с обритыми головами стали ещё больше походить друг на друга.

Кымыш-дузчы ушёл на посиделки возле мастерской своего друга Бегендика. Эти смутные дни проходили медленно, да и никому не хотелось сидеть дома. Вот и Оразгылыч, поняв, что затворничество ни к чему хорошему не приводит, напротив, тяжёлые мысли не дают покоя, решил отправиться за травой для скота. Оседлав своего ишака-коня, он направился к реке, в это время там полно свежей зелени, коси, сколько хочешь! Доехав до Холма «споров гапланов», он увидел идущего с обратной стороны дядю Джуманазара бая. Это был человек среднего роста, крепкого телосложения, вступая в почтенный возраст, только-только отпустивший бороду. Несмотря на то, что вышел из состоятельной семьи, Джуманазар бай был человеком, заработавшим свой достаток честным трудом. Был он настоящим дайханином. На том берегу арыка Беден на клочке земли в два танапа у него был хороший виноградник. При виде дяди Оразгылыч подумал, что он идёт оттуда, со своего участка. Но вот они поравнялись, поздоровались.

– Еген, до моего слуха дошли неприятные вести, похоже, они всерьёз занялись вопросами ссыльных.

– Если слыхали, то это так и есть, дядя. Нам велели собирать вещи. И я, и Оразгелди агам уже все узлы увязали и готовы в любую минуту двинуться, как только будет отдан приказ.

Джуманазар бай с сожалением сжал бороду в кулаке.

– О. Аллах, чем эти люди провинились перед новой властью, что она готова растоптать их?!

Оразгылыч молча пожал плечами, как бы говоря: «Кто его знает?». А что он мог сказать? Он ведь понимает, что приговор им вынесен, и теперь никто не в силах отменить его, помочь им.

– Я как раз шёл к вам, чтобы прояснить ситуацию.

– Тогда идите, дядя, акгам должен быть дома.

Попрощавшись с дядей, чтобы двигаться дальше, Оразгылыч заметил, каким тяжёлым стал взгляд дяди после того, как он всё узнал.

Добравшись до реки, осмотревшись и отыскав место, где больше всего выросло травы, он бросил на землю серп и конец надетого на шею ишака недоуздка, и нехотя сполз на землю. Привязав ишака, пошёл на берег реки и некоторое время стоял, прислушиваясь к плеску волн, всматриваясь в течение реки. Вспомнив о том, что придётся уезжать, стал внимательно смотреть по сторонам, с грустью думая о том, что, может быть, уже никогда больше не доведётся побывать здесь и увидеть всё это. При мысли о скором расставании с родными местами Оразгылыч стал ещё пристальнее всматриваться во всё, что окружало его сейчас.

По ту сторону реки раскинулась гряда холмов Гарабила, они были величественны, их царственные верхушки тянулись к небу. Часть из них отбрасывала тень, которая чёрным пятном ложилась на поверхность реки. Один из холмов, склонившихся над рекой, здесь называли Бяшдешик, что означает «Пять дырок». В незапамятные времена холм, словно разрубленный мечом, разделился надвое, и одна его часть ушла под воду, отчего склон холма получился ровным, отвесным. И вот на этом отвесном склоне холма было ровно пять отверстий, своим расположением напоминавшие лицо человека: это глаза, нос, рот. В народе говорили о том, что эти отверстия ведут в подземелье, что один конец этих дыр выходит пещерой возле села Байрач в нижнем течении Мургаба, и называется эта пещера Екедешик – одна дыра, что ещё две подземные пещеры обнаружены где-то возле Серахса. Высказывались предположения, что когда-то, в трудные времена, люди прятались в этих пещерах, спасались от врага.

Внешне Бяшдешик сильно напоминал пирамиды далёкой Египетской Гизы. Возвышаясь над остальными, холм сверху разглядывал село Союнали.

В подростковом возрасте Оразгылычу вместе со своими любознательными сверстниками довелось побывать в этих пещерах. Мальчишкам тогда пришлось обвязаться верёвками и спускаться вниз с вершины отвесной скалы. Самая большая из пяти дыр находилась посередине остальных отверстий, она была похожа на раскрытый рот. В народе поговаривали, что в эту дыру может пролезть даже гружёный доверху верблюд.

Войдя в пещеру, подростки испытали пугающее чувство, будто они попали в пасть огромного дэва. Они сразу же заметили, что пещера намного больше, чем кажется издалека. Отсюда Союнали видится далеко внизу, в долине, и кажется островком, окружённым зелёными деревьями и бахчой. Внутри пещеры было темно, а ещё он слышал, что в некоторых местах могут быть ямы. Мальчишки, держась за концы длинной верёвки, двигались очень осторожно, чтобы ненароком не угодить в эти колодцы. В пещере было душно. Там стоял запах, похожий на запах птичьего помёта. Пройдя ещё немного, мальчики ощутили другой, ещё более противный запах, похожий на запах вонючего пота. Пройдя порядка двадцати-тридцати шагов, мальчики вернулись назад. Но даже то, что им довелось увидеть, убедило их в том, что и в самом деле эти места могли служить укрытием для людей в трудные минуты их жизни.

В этом месте Мургаб изо всех сил прижимался к Бяшдешику, тёрся об него. Может, именно река и была той силой, разделившей холм на две части. Погрузившись в мысли о прошлом, Оразгылыч на какое-то время забыл тревоги и переживания, связанные с предстоящей высылкой. Выбранное им место оказалось возле небольшого озерца, образовавшегося во время половодья после разлива реки. Трава в этом месте была сочная, высокая, но вместе с тем переплетённая с сорняками. Оразгылыч косил траву, очищая от ненужных сорняков, как это обычно делал его отец Кымыш-дузчы. Он собирал сочные водоросли, зная, как любит их корова и с каким удовольствием будет жевать их, и от этой мысли он стал двигать руками ещё проворнее. Откуда-то из зарослей временами доносилось громкое кряканье утки-мамы, созывающей своих утят.

Собрав набранную траву в стог и перевязав верёвкой, Оразгылыч закинул его на спину ишака и отправился домой. Позади остался шум речных волн. Это был даже уже не шум, а сердечный разговор двух страдающих людей, похожий на загадочный шёпот.

Проехав немного и обернувшись, Оразгылыч увидел, что вслед ему, похожая на расстроенную мать, человеческим лицом загадочно смотрит скала Бяшдешик…

* * *

Утро было тихим. Издалека доносились людские голоса. Временами слышался редкий лай собак, он доносился то с одной стороны, то с другой. Поскольку до восхода солнца ещё было время, погода была пасмурной, и от этого появлялись смутные мысли о том, что сегодня солнце может и вовсе не взойти, как это бывает в зимние дни. Предутренняя прохлада сеет вокруг чистоту, и кажется, что так будет всегда. Но на туркменской земле, тем более, в жаркое время года, такая прохлада бывает недолговечной.

Ночь уже уступала свои права, когда несколько всадников на крепких конях, словно вынырнув из предрассветной мглы, въехали в село, будя спящих собак. Люди, заметившие конный отряд и следующие за ними с грохотом телеги, подумали, что они прибыли за остатками пшеницы, которую недавно под предлогом голодающей России изъяли у сельчан и складировали во дворе сельсовета.

Когда всадники во главе с Аманом ОГПУ приблизились к дому председателя сельсовета, уже давно ждавший их на пороге своего дома и беспокойно расхаживавший из стороны в сторону Ягды пошёл им навстречу. Ягды было известно об их прибытии. Аман ОГПУ вырядился как на праздник. На нём была безупречно отутюженная военная форма, обут он был в начищенные до блеска сапоги. Всё это вместе со свисающим с ремня маузером в кабуре придавало ему грозный вид.

Не дожидаясь конца приветствий, Аман ОГПУ посмотрел по сторонам и с некоторым недовольством обратился к Ягды:

– Ягды, скажи, почему здесь кроме тебя не видно других руководителей села?

Не до конца очнувшийся от сна Ягды с трудом выдавил из себя улыбку и ответил:

– Товарищ Аман, наше село находится рядом с границей, к тому же это место удобно для всяких пересудов и перебежек, кто знает, вдруг ссыльные ночью поднимутся, да и пересекут границу. Я побоялся этого, поэтому других руководителей расставил возле домов ссыльных, чтобы они караулили их. В противном случае, что бы я ответил на ваш вопрос, если бы вы спросили: «Где они?»?

– Вот это ты правильно сделал, – одобрил Аман ОГПУ дальновидные действия Ягды как руководителя.

– Ну да, когда ты берёшь на себя ответственность за народ, следует и о последствиях тоже думать, – гордо заявил Ягды, довольный тем, что его действия получили поддержку Амана. Поднеся руку к низу папахи, он как бы отдал честь.

В этот момент сзади раздался нежный, приветливый голос Ханумы, вышедшей из дома сельского главы:

– Вай, Ягды сельсовет, чего это ты держишь гостей на пороге? Разве не должен был ты пригласить их дом и напоить горячим чаем да свежими лепёшками накормить?

Услышав женский голос, Аман ОГПУ обернулся и увидел Хануму, которая внимательно разглядывала его, в глазах её читался неподдельный интерес.

– С утра аппетита нет пить чай. Вот покончим с делами, там видно будет, – вежливо отказался он, вместе с тем по-мужски заинтересованно разглядывая женщину. И даже допустил мысль, что в постели она наверняка выделывает ещё те пируэты. Аман ОГПУ с завистью посмотрел на Ягды, которому выпало счастье обладать такой прелестной женщиной. Полушутя произнёс:

– Ханума, дорогая, надо будет как-нибудь твоего чаю испить, – в этот момент голос его прозвучал многозначительно– угрожающе.

Было раннее утро, стояла тишина. Дул утренний прохладный ветерок. Окружение было задумчиво-молчаливым, словно всё ещё находясь под влиянием ночи. Всё небо было усыпано гроздьями звёзд. Над Мургабом курилась дымка тумана, река казалась тёмной. Несмотря на столь раннее время, родственники Кымыша все бяшбелалары уже были на ногах. Было получено распоряжение «сегодня связать свои узлы», а это значит, наступил день отправки сыновей Кымыша в ссылку.

Ненавистных всадников ОГПУ родственники Кымыша-дузчы бяшбелалары встретили возле его стоявших в ряд домов. Среди встречающих были и мужчины, и женщины, и разбуженные и не выспавшиеся дети.

Прислонившись к стене дома, Кымыш-дузчы сидел на расстеленной на земле кошме, двумя руками обняв внуков Аганазара и Алланазара, с которым совсем скоро должен будет расстаться навсегда. Сейчас он был похож на старого Беркута, сидящего на отвесной скале и, чувствуя надвигавшуюся на его птенцов опасность, готового в любую минуту громко хлопая крыльями, взлететь. Как только вдалеке показались телеги, сидевшие люди, словно испуганная отара овец, тут же вскочили на ноги. Увидев следующие за всадниками две телеги, Акджагуль и Огулбике, у очага следившие за кипятившимся молоком, испуганно убежали в дом. Вцепившись в колени матери, которая в это время собирала вещи, они заголосили:

– Ой, мамочка, эти проклятые уже едут…

Слёзы и плач двух дочерей болью отозвались в сердце матери. К горлу подступил ком, и она не сразу смогла заговорить. Каждой рукой гладя дочек по головам, она старалась утешить их.

Из соседнего дома донёсся голос плачущей Джемал мама с проклятьями:

– Пусть никогда не увидят белого света те, кто бросил камень в мой очаг, прошу Тебя, сделай так, Аллах милостивый и милосердный!..

Предстоящая высылка создала в доме Кымыша-дузчы гнетущую атмосферу. Она была вызвана вынужденным расставанием с детьми и внуками. Тревога и переживания заставляли его смотреть по сторонам в поисках опоры, поддержки. «Едут, едут!» – вдруг заговорили толпящиеся женщины, испуганно вскакивая с мест. Обычно сдержанная Огулджума сейчас тоже была в панике. И всё же она старалась не показывать окружающим своих переживаний и страданий, держалась мужественно. Она страдала из-за своих детишек, из-за своего любимого мужа, с которым всегда жила в мире и согласии. Сейчас она вспоминала старших братьев Ходжу и Махмуда, счастливо живших под крылом Акинияза. «Если бы они не перебрались в Афганистан, сейчас сумели бы спасти нас от этого несчастья», – думала женщина. Они и сейчас были невдалеке, достаточно было пересечь реку, а там стояло принадлежавшее им туркменское село. Они жили за границей, но всегда думали о том, что когда-нибудь смогут вернуться домой, надо только дождаться хороших перемен. Но разве гордый Оразгелди станет обращаться за помощью к родственникам жены? И даже если бы он сейчас обратился к ним, вполне возможно, они сумели прийти на помощь, переломить ситуацию. Акиянияз бай уважаемый человек по обе стороны реки. Да и без того были люди, которые, используя авторитет зятьёв Маммет бая и его сыновей, в случае необходимости пересекали границу и находили общий язык по обе её стороны.

Но знала она и о том, что Кымыши лучше умрут, но не перебегут в Афганистан, точно так же не станут они пользоваться помощью тестя. Как-то раз, в ту пору, когда у Кымыша-дузчы погибли сразу два тягловых верблюда, на которых он возил соль из Ероюлана, она сказала мужу: «Если мы обратимся к моему Акиниязу акгаму, он бы помог нам с верблюдами». Оразгелди тогда резко ответил ей, чтобы она раз и навсегда запомнила: «От Маммет хана мы уже получили то, что нам надо!» При этом он имел в виду именно её.

Огулджума никак не могла понять, почему, ну, почему эта беда обрушилась именно на их семью. Ей показалось, что сейчас Кымыши попали в какой-то ураган и теперь, подхваченные налетевшим смерчем, летят невесть куда смешавшись с пылью и грязью. Маленькой девочкой она видела, как смерч подхватывал и поднимал вверх небольших блеющих овец и коз, а потом с силой бросал на землю.

Раньше Оразгелди не очень-то нравилось, что его двоюродный брат Баллы, называя себя большевиком и не позволяя другим называть его «Баллы, пьяница», сходился с людьми новой власти и, стараясь не отставать от них, глушил водку и вёл себя слишком привольно. Но, прислушавшись к словам отца «Неплохо иметь своих людей в разных местах», никогда ни в чём не упрекал того и ничего от него не требовал. Баллы был человеком порядочным, мужественным, в случае необходимости мог сесть на коня и даже использовать оружие. Словом, мог дать отпор кому угодно.

И теперь, когда встал вопрос ссылки, он мог оказаться полезным. До этого в один из тех дней Оразгелди специально пригласил к себе Баллы. И поручил ему присматривать за его двумя старшими дочками, которых он собирался оставить со стариками, а сейчас надо было позаботиться о том, как это сделать лучше всего.

– Братишка, я собираюсь оставить этих двух девочек со стариками, ты уж не оставь их без внимания. Да и у стариков сколько той жизни осталось, если вдруг в наше отсутствие с ними что-то случится, тебе придётся взять опеку над девочками, смотреть за ними так, как это делал бы я!

…А толпа всё прибывала. Прослышав о беде Кымышей, к их дому подтягивались родные и близкие, соседи и просто знакомые. Одни шли сюда, чтобы поддержать семью, другие – чтобы всё увидеть своими глазами. На телегу уже грузили вещи, которые ссыльные заберут с собой, – постель, одежду, узлы с едой.