Очаг

Не понимая, что происходит, однако чувствуя своим детским сердечком, что происходит нехорошее, Рахманназар, крепко держась за подол платья бабушки, смотрел на всё широко раскрытыми глазами непонимания. И не догадывался малыш, что совсем скоро он навсегда расстанется со своей любимой бабушкой, что злая судьба занесёт его вместе с родителями и братьями в далёкие неведомые края. И не мог понять, отчего бабушка, без конца обнимая его и братьев, всё время плачет.

Ласкового Рахманназара жалели все, особенно женщины, они наблюдали за ним и сочувствовали маленькому мальчику. И тоже крепко обнимали и целовали его. Люди не сразу заметили Розы-чолака, вышедшего с обратной стороны дома, пока он не подошел ближе. Он был в мерлушковой папахе, в руках у него был посох. Сообщив, что пришел разделить с ними беду, он первым поздоровался с Кымышем дузчы. А те, кто был младше, сами подходили к старику и почтительно здоровались с ним за руку.

Ответив на все приветствия, он повернулся к отошедшим в сторонку после приветствий Оразгелди и Оразгылычу:

– Племянники, говорят, не бывает мужчин, не познавших сражений. Вы не потомки тех, кто, побив собаку, ложится на её место. Вы потомки Мухамметгылыч сердара, который всю жизнь защищал свой народ и землю. Воевал с таким мощным врагом, как Хива, и одержал победу. Будьте мужественны! Держитесь! Аллах поможет вам, в этом я не сомневаюсь! Иногда причинённое зло оборачивается добром. Но, где бы вы ни были, вас будет поддерживать дух Мухамметгылыч сердара. Ведь не зря Гёроглы говорил: «Если даже я умру, мой дух всегда поддержит вас».

А в этот момент внимание людей было приковано к словам Розы-чолака. Он, опираясь на посох, с мудростью и достоинством поживший человек напутствовал сыновей Кымыша-дузчы, которых ожидала неведомая жизнь и судьба. И хотя Оразгелди и Оразгылыч никак не откликнулись на напутствие старика, но они были благодарны ему за то, что он старался подготовить их к предстоящим трудным испытаниям. В сторонке от тех, кто прощался с высылаемыми, стояли в сторонке Баллы и два всадника ОГПУ, ожидая, пока загрузят телеги, они курили и о чём-то тихо переговаривались, краем глаза наблюдая за происходящим.

Огулджума, дома прижимая дочек к груди, побоявшись выпускать их на улицу, простилась с ними там. Вдруг, если девочки выйдут на улицу, кто-то из работников ОГПУ увидит их и скажет: «Они тоже дети ссыльных, пусть садятся в телегу!». Она помнила поговорку: «Пусть собака и не видит, и не лает».

– Оставайтесь с Богом, дети мои! Даст Бог, мы скоро вернёмся, и ваши братья вернутся. Помогайте бабушке с дедушкой, не оставляйте их без внимания. Говорят, нас недалеко увезут, где-то в окрестностях Мары поселят. Если это будет так, ваш отец как-нибудь приедет за вами если надо и заберёт вас с собой! – прижимая к груди, успокаивала она молча плачущих дочерей.

С некоторым запозданием узнав, что их сестру увозят, сейчас братья младшей невестки Кымыша дузчсы Амангуль стояли и разговаривали возле телеги, на которой, свернувшись клубочком, сидела молодая женщина. Только что жена младшего брата Амангуль Юсуба, Гышды торопливо попрощавшись с ней, сообщила, что сейчас и грузят вещи её отца Гуллы эмина, семью тоже, высылают, что она оказалась меж двух огней, и быстро покинула этот дом. Пока мать и сёстры прощались с Амангуль, появились её братья – худощавый Мухамметгулы и пухлый, словно его кормили какой-то особенно питательной едой, Хезретгулы.

Со вчерашнего дня Амангуль практически не разговаривала, но, увидев родных, не сдержалась, расплакалась.

– Наверно, это судьба, – прошептала она из-под яшмака и беззвучно заплакала.

Безнадёжность, тревоги, переживания и страх пропитали всё вокруг. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, люди пытались заводить какие-то беседы, но их никто не подхватывал, сейчас всем были не интересны никчёмные разговоры. Толпа умолкла, наступило гнетущее безмолвие. Те, кто оставался, с жалостью и сочувствием смотрели на тех, кто вот-вот покинет родные места.

– Спрашивается, зачем новая власть творит такое зло, невесть куда ссылая целые семьи вместе с детьми?

– Похоже, на этом они не остановятся, дальше пойдут.

– Бог их знает.

– Если они будут одного за другим забирать наших людей, село скоро совсем опустеет.

Как и прежде, народ не понимал, что собирается делать новая власть. На словах она обещала обеспечить людям равенство, дать землю безземельным, бездомным дать дом, больным – лекарства, стать народу опорой и защитой, надёжной крепостью. Если верить всему этому, то жизнь должна стать хорошей. Кому же не хочется хорошей жизни?! Люди тогда даже поверили им и сказали: «Намерения у этой власти благородные». И неведомо было тогда народу, что новая власть и сама не знает, что ей надо делать. Вообще-то, может, это и судьба, но все благие намерения советской власти в тот период не имели никакого значения.

Гул сочувствующей провожающей толпы усиливался. Женщины с детьми стояли в сторонке небольшой группой, закрыв рты яшмаками и пониже натянув на лбы свои боруки. И хотя до сегодняшнего дня семья Кымыша бая была одной из самых уважаемых, самых желанных в селе семей, сейчас никому не хотелось разделить её участь.

Кымыш-дузчы всегда мечтал жить полной семьёй, и эта мечта его сбылась после женитьбы сыновей и рождения внуков. С тех пор он не уставал молиться и благодарить Господа, просить Его, чтобы Он и дальше опекал его семью.

Один из братьев Узбеклыча сын Сахетдурды сидел опечаленным в паре шагов от Кымыша-дузчы, прислонившись к стене дома. Его взгляд сейчас был устремлён куда-то вдаль, словно он рассматривал холмы Пенди, он не принимал участия в общих разговорах, потому что душили слёзы, и не мог выговорить ни слова. Его мысли были о том, как состарился старик, до сего времени по-родственному помогавший всем, что его сыновья сегодня уедут и будут находиться далеко от дома, а когда Кымыш-дузчы уйдёт из жизни, рядом не окажется ни одного сына, чтобы бросить в его могилу ком земли. Так принято у многих народов, в том числе и у туркмен.

Но вот наступил час, когда надо было трогаться в путь. Лица людей выражали смешанные чувства, сочувствия к отъезжающим, ненависти к представителям власти. Больше всего сердобольные женщины жалели детей, которые вынуждены разделить судьбу своих несчастных родителей, они не могли сдержать слёз, всхлипывали.

Джемал мама, не могла стоять в одном место. Много раз поцеловав, вдыхая запахи запеленованного Рахмангулы, которого держала на руках, наконец передала его матери, которая уже сидела в телеге. Когда в толпе перед отправлением началось шевеление, она, взяв за руку Рахманназара, подошла к сидящим на коленях деда и похожих на двойняшек внукам Алланазару и Аганазару, попрощалась с ними.

– Идите сюда, детки, я ещё раз обниму и поцелую вас перед отъездом.

Всхлипнув, бабушка широко раскинула руки и обняла сразу обоих внуков.

Аманназар и Алланазар были одеты в новенькие белые рубахи-косоворотки, на головах у них были новые расшитые шёлком красивые тюбетейки, вид у мальчиков был торжественный, словно они собрались на свадьбу. Оба были подпоясаны сплетёнными из хлопковой пряжи полосатыми кушаками.

Увидев, что телеги вот-вот отправятся и Кымыш-дузчы, опираясь на посох встал с места.

Кымыш-дузчы по-прежнему размышлял о горькой судьбе сыновей, невесток и внуков, что он ничем не может помочь им, облегчить их участь. За что ему такое несчастье?! Как он без них будет жить дальше? Нужна ли ему такая жизнь, если птица счастья упорхнула от него?! Нет, не хотелось ему больше жить. «Почему, почему Бог не забрал меня раньше, чтобы я не мог видеть несчастье своих детей и внуков?!» – рвал он себе душу, зная, что больше никогда не увидит детей и внуков своих, не услышит их милые голоса. И виновных в этом не найти. «Таково требование властей!» – скажут они и махнут рукой. И что ты можешь сделать? Саблей размахивать? Но тогда лишишься и той малости, что останется у тебя.

… И если уж размахивать саблей, где ты раньше был, когда народ, сев на коня, защищал своё имущество, землю и скот? Жил себе спокойно, землю возделывал, говорил, не тронут, если ты не лезешь на рожон… Поздно уже…

Прощаясь вместе с братом с провожающими, Оразгылыч вдруг заметил отца, который, сгорбившись, убитый горем стоял с посохом в руке. Не желая, чтобы люди видели сникшего старика, которого раньше никогда не видели в таком состоянии, он с трудом выдавив из себя улыбку, предложил старшему брату: «Пойдём, теперь с акгамом попрощаемся!». С этими словами они направились к отцу.

Увидев идущих к нему сыновей, Кымыш повернулся к ним немного качнулся, как будто у него подогнулись колени, и ноги перестали держать его некогда могучее тело.

– Акга, мы поехали, а вы оставайтесь и будьте живы и здоровы! – Сыновья прощались.

Кымыш-дузчы положил руки на плечи сыновей. Вот они стоят перед ним – его опора и надежда.

– Да хранит вас Аллах, дети мои! – его голос дрогнул, стал хриплым. – Я-то вряд ли дождусь вашего возвращения, так что не держите на меня обиды! – Когда старик начал дрожать всем телом, сыновьям показалось из глаза вот-вот текут слёзы. Не желая отпускать от тебя, он крепко прижимал сыновей и печально бормотал: – Дети мои, дети, мои сынки…

Оразгелди, жалея отца, который сильно сдал после разговоров о ссылке, решил хоть как-то снять это напряжение, разрядить обстановку.

– Слушай, акга, нас не будут долго держать, очень скоро отпустят, и мы вернёмся домой!

– Дай-то, Бог!

– Наверно, нас поселят где-нибудь в окрестностях Мары.

– Хорошо бы, Мары хоть и далеко отсюда, но всё же наша земля.

– Мы вернёмся, акга, и дети вернутся.

Сказав это, Оразгылыч подмигнул стоявшим рядом с ним людям, давая им понять, что в его голове родилась озорная мысль. Он знал, что среди людей, сочувствующих им в их беде, есть и те, кто всегда завидовал их благополучной и достойной жизни и теперь в душе злорадствуют. Наверняка они думают сейчас про себя: «Если сытый не дрогнет, голодный не насытится». И поэтому он не хотел, чтобы люди видели слабость Кымышей, ведь они всегда были сильны духом, высоко держали голову. Сунув указательный палец за пояс посмеиваясь, он переводил взгляд с отца на собравшихся здесь людей.

– Акга, вы не сдавайтесь, держитесь!

– Да я не сдаюсь, сынок.

– Мы с Оразгелди акгамом постараемся вернуться как можно скорее. Но только вы, – тут Оразгылыч запнулся, словно что-то помешало ему, и продолжал улыбаться. Не дожидаясь вопроса «Что только мы?», продолжил в том же шутливом тоне: – Акга, помнится, вы собирались ещё раз жениться, не вздумайте сыграть свадьбу прежде, чем мы вернёмся!..

Люди поняли, что своей шуткой Оразгылыч пытается отвлечь отца от тягостных мыслей и переживаний, поэтому, обмениваясь взглядами, тоже заулыбались. В этот момент. Как будто сквозь тяжёлые тучи пробился лучик солнца. Да и Кымыш, выслушав сына, сам того не замечая, хмыкнул. Понял, что его сыновья не хотят показывать людям свою слабость и свои переживания. Шутливо отругал сыновей:

– Ах, вы дети кобыл!

С сыновьями Кымыш-дузчы попрощался у порога своего дома.

После того, как женщины с детьми расселись в арбе, все тронулись в путь. О чём-то переговариваясь, люди последовали за телегой. Видя, как счастье и благополучие уходят из её дома, Джемал мама, идя вместе со всеми, держась за край телеги, зарыдала: «Если Ты не накажешь тех, кто растоптал мой очаг, я обижусь на тебя, Всемогущий Аллах!»

Алланазар и Аганазар, сидя поверх высокой горы тюков с вещами, наблюдали за тем, как отдаляется их дом. Они махали руками и шептали: «До свиданья, дедушка, до свиданья, бабушка, мы скоро вернёмся!» Идущие рядом с арбой люди прощались с Оразгелди и Оразгылычем кто кивком головы, кто, пожимая руку и выказывая добросердечие. Идущие рядом с арбой женщины концом пуренджика оттирали слёзы и по-женски жалостливо прощались с ними.

– Возвращайтесь живыми и здоровыми!

– Да услышит Аллах ваши молитвы!

Завернувшись в пуренджек и прижав к груди Рахманназара, Огулджума сидела, прислонившись спиной к тюку с вещами напротив свояченицы, ни слова не говоря, заливаясь слезами. На вопросы женщин коротко отвечала. Не понимая, за что их сослали, они чувствовали, что сейчас навсегда расстаются с родными местами и близкими родственниками, со всем тем, что ничем другим невозможно заменить.