Frontier

– На людей злятся, это нормально, Глеб. Если злишься, значит человек тебе не безразличен.

– Ты мне не безразлична.

– Правда? Тогда что ты здесь делаешь?

– Раньше тебя это не волновало.

– Раньше ты просто занимался тем, что любишь, сейчас ты здесь прячешься.

Глеб с остервенением, которого не ожидаешь на таком бесстрастном белом лице, взглянул на Риту. Она ответила тем же.

– Продолжай.

– Мне больше сказать нечего.

– Продолжай!

Рита испуганно отшатнулась и рефлекторно двинулась к выходу, но быстро себя одернула: «Надо решить все здесь и сейчас!». Он подошла к Глебу почти вплотную, так близко, что ощутила на себе его горячее дыхание.

– Я больше не люблю тебя, – эти слова она проговорила с ранящей холодностью, почти пренебрежением.

Глеб молчал. Привычная ухмылка обезобразила его лицо. Злая и циничная, и Рита это почувствовала.

– Да что с тобой? Что с тобой произошло?

Безмолвие становилось невыносимым. Рита едва сдерживала порывавшийся из ее груди стон, мысленно взывая к милосердию человека, которого когда-то любила. Но он молчал, упиваясь злобой и своим бессилием, потому что не знал в какие слова облечь одолевшее его душу смятение.

– Ты запутался, Глеб, – она продолжала упорно сверлить глазами его кадык. Издержки антропометрии.

Кулусевски упрямо уставился на свою работу, которая еще мгновение назад занимала все его воображение, он гладил шершавую поверхность камня, игнорируя устремлённые на него бирюзовые кристаллы, необычайно сверкающие от слез.

Наблюдая полное бесстрастие с его стороны, Рита порывалась было уйти, но неожиданно Глеб заговорил.

– Нужен оттиск…Ты купила кальку?

– О чем ты?

– Ладно, итак, справимся.

В глазах Глеба блеснуло отчаяние, он крепко схватил руку Риты и с силой прижал к камню, от неожиданности девушка вздрогнула, но Глеб не обратил на это никакого внимания. Он медленно вдавливал тонкую ладонь в пыльный гранит.

– Ах да! Рисунок!

Глеб потянулся за типографским карандашом и без промедления, словно был в трансе, вонзил фиолетовое древко в руку Риты и тут же его выдернул, причинив ей нестерпимую боль. Из распахнутых глаз брызнули слезы и вслед за ними из раны хлынула кровь, жидкая, малинового оттенка, будто сироп, она быстрым потоком заструилась по камню заполняя собой ниши и выщерблины. Крови было много, но криков не было, Рита облизывала надкушенную губу, шок прошел и ее ясный взгляд как прежде буравил Кулусевски.

– Тебе не больно?

– Больно.

Она утерла сопли окровавленным рукавом куртки и ненамеренно ласково прошептала:

– Спасибо.

Не дожидаясь ответа, она вышла из мастерской, не проронив более ни слова. Глеб словно мраморное изваяние, застыл на том же месте, сквозь скорбь на его бледном лице просвечивала обречённая ухмылка. Он попытался отойти от станка, медленно волоча ватные ноги, но не сумел и без чувств рухнул на пол.

Глава 3

Джуд стоял возле 14 гейта и напряжённо поглядывал на часы. Рейс дважды перенесли, и он заметно нервничал. Причину так и не объявили, а разговоры о пресловутой безопасности только множили саспенс, которого, итак, было с избытком. Глубокая ночь, вкупе с повышенным возбуждением полиции тоже не добавляли оптимизма. Ясно было одно, все полеты отложены до утра, а с этим Беллингем мириться никак не хотел.

Шесть часов беспокойного бодрствования вывели его из равновесия и самые обычные вещи начали ему казаться странными и подозрительными. Но лишь одно событие действительно можно было приплести к теориям заговора, не ссылаясь на внезапно нагрянувшую паранойю. Джуд не преминул это сделать. На закате, когда рассудительность еще не покинула его безвозвратно, он успел связаться с администрацией аэропорта и выяснить, что возникли непредвиденные навигационные трудности, но ситуация под контролем и самолеты скоро полетят. Тем не менее, спустя час было официально объявлено об угрозе безопасности и все рейсы отложены на неопределенный срок. Но поскольку природу угрозы никто так и не объяснил, начали плодиться слухи разной степени убедительности и оригинальности.

Уже ближе к полуночи, в атмосфере провинциальной ночлежки, Джуд решил для себя, что бездействие – это не выход. Закутанный в вельветовый жакет словно в мундир, он начал бродить по освещённым коридорам аэропорта, подсознательно ища себе неприятности и рассчитывая найти в них утешение. Фатальное чувство овладело им, чувство, которое он стремился загасить, но тем больше распалял его.

Во время своего одиночного променада, Джуд почти бессознательно изучал ночную панораму, слабые огоньки вспомогательной техники привлекали его внимание. Было очень тихо. Бурление жизни в аэропорту словно затормозилось, но не прекратилось и Джуд это чувствовал.

– Почему не спишь?

Толстяк в пальто на молнии вопросительно вперился в Джуда, тот отвечал озадаченным взглядом, но продолжал молчать.

– Чего застыл? Я к тебе обращаюсь.

– Вы меня с кем-то спутали…

– Ни с кем я тебя не спутал. Отвечай, чего не спишь?

Джуд попятился, возмущенный такой непристойной наглостью, хотя на его лице скорее читался страх перед незнакомцем, нежели негодование.

– Отмолчаться не выйдет, Джуд.

– Вы знаете мое имя? Откуда?

– А еще я знаю, что тебе пизда, Беллингем. И поэтому тебе нужно выспаться.

Джуд вздрогнул и с трудом взглотнув, спросил:

– О чем это вы?

– Боишься? Правильно делаешь.

– Я не понима…

– Иди умойся, линзы смени и даже не думай снова закинуться!

Беллингем вытер ладонью выступившую испарину на своем лбу, его руки лихорадочно дрожали, глухой звук сотрясал побелевшие перепонки. Словно контуженный, он обнял свою голову, прижимая уши к вискам, желая заглушить марширующий в них ритм.

– Ты еще под одеяло залезь, вдруг поможет, – толстяк, усмехаясь смотрел на бессилие Джуда, пытавшегося в аэропорту отыскать одеяло.

– Жалкое зрелище.