Оценить:
 Рейтинг: 5

Цветок жасмина (сборник)

<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Скажи что-нибудь по-персидски, – попросил он.

Она встала с дивана, прошлась по комнате, повернулась к нему и, глядя в глаза, произнесла несколько ритмичных фраз на незнакомом языке.

– Это стихотворение? Переведи, пожалуйста.

– Ни за что не переведу! – хихикнула она, и глаза ее озорно блеснули.

– Но почему? Так не честно. – Он поймал ее за руку, притянул к себе и усадил на колени. – Так-таки не переведешь? – произнес слегка осипшим голосом.

– Не-а… Ладно уж, это одно из рубайат Омара Хайяма. Очень хулиганское, между прочим, так что не проси перевести.

Она сидела у него на коленях и смотрела ему в лицо. Взгляд ее темных глаз – влажных глаз газели – казалось, через отверстия зрачков проник прямо ему в душу. Словно загипнотизированный змеей, он не мог ни пошевелиться, ни моргнуть. Странно, он совсем не ощущал веса ее тела на своих коленях. Голова у него тихонько закружилась, он почувствовал себя в безвоздушном пространстве, легким и невесомым. Ее прекрасные лучистые глаза вдруг расширились до размеров вселенной и поглотили его целиком. Ощущение было невероятным и сладостным.

Они долго и с наслаждением целовались, и Влад, у которого все еще кружилась голова, уже не отдавал себе отчета, где находится: на земле или на небе.

Вдруг Ясмин угрем вывернулась из его объятий: «Все, все, тебе пора! Скоро деде работы придет. Позже я вас представлю. Он – совершенно замечательный. И бабушка тоже». И хотя расстаться с Ясмин для него сейчас было смерти подобно, он повиновался беспрекословно. Сам не заметил, как очутился на улице, и потом даже не мог припомнить, каким образом оказался в своем районе возле своего дома – действовал, как автомат; все его мысли были заняты только ею.

Родители Ясмин жили за границей, отец служил в посольстве, и она общалась с ними по скайпу. Судя по всему, это ее не слишком напрягало – она была вещью в себе, совершенно самодостаточной личностью, которой уже не требовалась родительская опека. К тому же, дед и бабка, с которыми она теперь проживала, похоже, отличались весьма строгими нравами, так что родители могли быть вполне спокойны за свое подросшее чадо. Из разговоров, вернее, туманных намеков Ясмин вырисовывалась весьма интересная биография ее деда-профессора. Прямо она ничего не говорила, но некоторые ее, промелькнувшие вскользь, замечания относительно его работы переводчиком за границей, сопровождаемые слегка ироничной улыбкой, навели его на мысль, что тот служил в разведке. А может, это было лишь его фантазией, придававшей любимой девушке и всему ее семейству ореол таинственности.

Он всегда явственно ощущал между собой и Ясмин невидимую дистанцию, которую она, осознанно или же нет, установила, и это одновременно раздражало и притягивало его. И когда однажды она неожиданно пригласила его на семейный ужин, он по-настоящему растерялся и категорически отказался, испугавшись излишне светского приема, к которому не был готов. Воспитан он был просто, дома за обедом пользовались ложкой и вилкой, в праздники еще и ножом. Представив себе ужин в аристократическом доме (так он мысленно окрестил семью Ясмин), где вилок, ножей и тому подобных приборов может быть несколько, а он понятия не имеет, как со всем этим управляться, – он запаниковал. Но по зрелом размышлении передумал. Полазил по интернету, ознакомился с этикетом, изучил столовые приборы и даже немного потренировался на кухне, воображая подаваемые блюда. Таким образом, одним мерзким промозглым вечером он переступил порог дома Шахтатинских с шикарным букетом цветов, который преподнес бабушке Ясмин, а затем в тесном семейном кругу (присутствовали еще ее дядя с женой и, конечно, уникальный дед) отужинал с ними, изображая из себя привычного к подобным мероприятиям молодого человека. Манеры Влада оказались вполне камильфо, к тому же, сидевшая по левую руку от него Ясмин не сводила с него бдительного взгляда, готовая помочь в случае необходимости. Экзамен на знание светского этикета он выдержал если не на отлично, то на твердую четверку, и это возвысило его в собственных глазах.

После ужина мужчины удалились в библиотеку и закурили сигары. Влад от предложенной сигары отказался и достал сигареты. Курил он нечасто, скорее, изредка, чтобы поддержать компанию. Дед угостил гостей рюмкой португальского портвейна, похвалив год выпуска, потом немного поговорил с Владом. Как бы между прочим поинтересовался, где тот проживает, нравится ли ему учиться, каких предпочитает писателей, какие смотрит фильмы. И когда тот отвечал, согласно кивал головой, словно одобряя его вкус. Рассказал Влад и о том, как в прошлом году ездил со студенческим стройотрядом на Дальний Восток, а в этом собирается в Сибирь. Надо же заработать немного денег, чтобы не просить по мелочи у родителей. Этот рассказ почему-то особенно впечатлил деда Ясмин, и он ударился в воспоминания о своей поездке в дни молодости на Кунашир, тоже со студенческим отрядом. От природы Влад не был особенно стеснительным и, слушая его вполуха, одновременно размышлял, что на деда тот совсем не похож. Подтянутый, даже поджарый, с сединой на висках и четко вылепленными крупными чертами лица, он был весьма привлекателен внешне. Вот на кого, наверно, студентки вешаются, думал Влад. И глаза у него серые, не как у Ясмин. Вот только взгляд такой – брр! – как рентгеном насквозь просвечивает. Вроде бы улыбается, ведет легкую беседу – а глаза, глаза не улыбаются, изучают.

В библиотеку заглянула Ясмин и позвала Влада. Он извинился и с облегчением выскочил за дверь. Она увела его в свою комнату.

– Ну, у тебя дед… – он передернул плечами, пытаясь подобрать нужное определение, – серьезный, – нашел, наконец, более-менее подходящее слово.

– Он у нас физиогномист, – улыбнулась она. – По лицу может выведать всю подноготную человека.

– Так-таки всю!

– Всю – не всю, но многое. – И сочувственно поинтересовалась: – Как самочувствие? Не слишком тебя подморозили мои предки?

– Ничего, держусь. Оказывается, ты на свою бабушку очень похожа – такая же красивая.

– Что ты, она у нас просто красавица, а я – симпатичная.

– Скажешь тоже! – Не согласился Влад. – Ты тоже красивая. А сколько ей лет? Выглядит на тридцать пять. Это правда твоя родная бабка, или ты мне голову морочишь? Когда я ее увидел, решил, что это твоя мать.

– Да, правда, правда. Передам ей потом, какие ты вопросы задавал – она будет польщена и проникнется к тебе добрыми чувствами.

– Пока, значит, не прониклась?

– С чего бы?..

Так они пикировались некоторое время, а потом болтали еще бог весть о чем, перепрыгивая с темы на тему. Честно говоря, он сам не мог бы в точности припомнить, чего касался их разговор, да это было и неважно, – ведь слова всего лишь звучали, необязательные и легкие, и, рождаясь, тут уже улетали в пространство, бесследно в нем растворяясь. Настоящее общение происходило не словами, а на бессловесном, невербальном уровне, когда смысл фраз отходит на второй план, а на первый выступают выражение глаз, движения рук, поворот головы или взмах ресниц. Влюбленным не нужны слова.

В середине ноября резко похолодало, и хотя морозы были отнюдь не сибирские, где-то -15, Ясмин, пока они шли к станции метро, всегда жаловалась на холод и прятала лицо в пушистый песцовый воротник – воистину она была настоящим оранжерейным растением. Зато вечерами они подолгу общались по телефону, и с каждым днем разговоры становились все более откровенными и даже интимными, хотя начинались с обычной болтовни, обсуждения последних университетских новостей, или каких-либо насущных проблем, которые на данный момент казались обоим особенно животрепещущими.

Когда занятия заканчивались поздно, он обязательно провожал ее до самого дома – мало ли что может случиться глубоким зимним вечером. В гости она его больше не приглашала, и Влад решил, что не понравился ее предкам. Хотя дело, пожалуй, было не столько в нем самом – это он прекрасно понимал – сколько в его статусе. Он был простой парень из пригорода, сын инженера, пусть и занимающего довольно высокий пост на заводе, а она – дочь дипломата, девушка, как это ни смешно звучит в наше время, из высшего общества. Однако… почему «смешно»? Вовсе не смешно. Ясмин Шахтатинская – прапраправнучка персидского принца. Настоящая потомственная принцесса. Пери из восточной сказки. Что он может ей дать? Даже если после окончания института удастся поступить в аспирантуру, защититься, а со временем, быть может, стать профессором университета, как ее дед, – достоин ли он ее?! Ведь семья Ясмин наверняка предполагает, что она сделает блестящую партию, как говорили когда-то. И в качестве этой «партии» его кандидатура, безусловно, рассматриваться не будет.

Другой на месте Влада, возможно, ударился бы в рефлексию, начал комплексовать и даже стал избегать Ясмин. Другой, но только не он. Во-первых, потому что ему была свойственна самоуверенность; во-вторых, он безоговорочно верил в свое пока еще неизвестное, но непременно блестящее будущее; и наконец, в-третьих, – ему было глубоко наплевать и на ее родственников и на все эти старомосковские условности, потому что он любил Ясмин до безумия, и не мог представить себе существование без нее. Но было еще одно качество, которое не позволяло Владу погружаться в пучину отчаяния: свойственные молодости легкомыслие и несокрушимая уверенность, что все как-нибудь само собой утрясется и сладится без его участия; просто в силу стечения обстоятельств. И это его умение без сопротивления отдаться течению жизни, которая со временем сама вынесет к нужному берегу, не раз выручало его в будущем на жизненном пути.

Моления Влада, чтобы морозы поскорее закончились, через пару недель были услышаны наверху. На улице потеплело и выглянуло зимнее солнце, даря москвичам приятные ясные деньки с легким морозцем. Ясмин тотчас ожила и даже согласилась отправиться в парк кататься на лыжах.

Он поджидал ее в вестибюле метро. И когда она возникла в дверях, в ярком лыжном костюме, цветной шапочке, волосы разметались по спине – само воплощенное солнышко, – у него перехватило дыхание, настолько прекрасна была его Ясмин.

Настроение у обоих было преотличное. Пока шли к пункту проката лыж, она смеялась и резвилась, как ребенок, кидала в него снежки, толкала в высокие сугробы. Он отвечал тем же. Взяв лыжи, углубились в зимний парк, когда-то бывший лесом, и деревья в уборе из серебряно-голубого инея перенесли их в зимнюю русскую сказку. Они понаблюдали за большим дятлом в ярко-красном берете, деловито долбившим дерево в поисках личинок; посмеялись над гонявшимися друг за другом вокруг ствола старой сосны пушистыми белками. Город остался где-то далеко позади, его звуки почти не доносились в глубину парка – и это было настоящее чудо. Зимний лес, только поскрипывает снег под лыжами – и непривычная для горожанина тишина, словно их только двое во всем мире.

Она обогнала его и пошла впереди, легко скользя по накатанной лыжне. Он шел следом, неотрывно глядя на ее удалявшуюся спину – похоже, она решила от него оторваться, – и всем своим существом ощущал: вот оно, СЧАСТЬЕ!.. Потом прибавил хода и, почти нагнав ее, негромко позвал: «Ясмин!» Она снова попыталась ускориться – но не тут-то было, у него со школьных лет первый разряд по лыжам, – он нагнал ее и невежливо толкнул в сугроб.

– Это нечестно! Нечестно! – возмущалась она, барахтаясь в пушистом снегу.

– Давай руку, – наклонился он к ней.

Она схватила его за руку, сердито дернула на себя, и он тоже свалился в снег. «Вот тебе, вот! – приговаривала она, колотя его маленькими кулачками. – Я тебе сейчас покажу, как толкаться!» А он хохотал, отбиваясь от нее, и все пытался обнять, но мешали лыжи, – и от этого было еще веселее и забавнее. Наконец им удалось высвободиться из снежного плена. Оба притихли и долго стояли, обнявшись, под столетней елью, чьи темно-зеленые ветви опускались вниз, словно полупрозрачный хвойный шатер. Он остро ощущал близость девушки, исходившее от ее тела тепло, легкий жасминный запах ее духов. Осторожно касаясь губами ее губ, он каждый раз ощущал нечто вроде электрического разряда, который пробуждал в нем звериное желание обладать ею; желание, которое сводило его с ума и которому трудно было противиться. Но это была Ясмин – его принцесса из волшебной сказки. И он интуитивно чувствовал, что ни в коем случае нельзя опошлять эту сказку. Как-то раз он уже занимался любовью на скамье в осеннем парке. Всего пару лет назад, а кажется, прошла уже тысяча. Девушка была старше и очень ему нравилась, они что-то пили, а потом это произошло. Произошло настолько деловито и обыденно, что сейчас он даже не смог бы припомнить свои тогдашние чувства. Животное желание – ничего более. Ничего более.

Влад был не просто влюблен в Ясмин, он ее любил – и прекрасно это сознавал. Его чувство к ней было чем-то совершенно иным, нежели предыдущие влюбленности, чем-то высшего порядка. Девушка казалась ему необыкновенной, исключительной, удивительной; но ведь общеизвестно: любящий мужчина всегда наделяет предмет своей страсти самыми выдающимися качествами, возводит на пьедестал и видит в нем недосягаемый образец женской прелести.

Однако Ясмин и в самом деле не походила на тех девушек, с которыми прежде ему доводилось встречаться. Он начал дружить с девчонками лет с тринадцати. Но его подростковые увлечения столь же быстро и непредсказуемо обрывались, как и возникали, почти не оставляя в душе следа: словно ярко вспыхивала петарда, взлетая высоко в темное небо, рассыпала красочные огненные искры – и тут же гасла, оставив легкий шлейф дыма, исчезающий на глазах. Очень уж земными и предсказуемыми оказывались при ближайшем рассмотрении даже самые красивые девушки. С Ясмин всё было иначе. Непредсказуемо и загадочно. Легкокрылая пери, одним словом.

Часто он не понимал ее. Да и как обычный земной человек может понять до конца существо из иного мира? Иногда она казалась ему искренней, родной, близкой и доступной, но вдруг в какой-то момент между ними словно вырастала невидимая стена, сквозь которую невозможно было пробиться. Вроде бы она находилась с ним рядом и одновременно где-то далеко-далеко. Душа ее закрывалась от него, и тогда он болезненно ощущал себя отторгнутым, пытался пробиться сквозь эту призрачную стену – но безрезультатно. Он впадал в отчаяние, упрекал ее, что она отдаляется от него, однако Ясмин лишь слегка улыбалась в ответ, не пытаясь оправдаться или разубедить его, что на ее месте наверняка попыталась бы сделать любая нормальная девчонка. Проходило какое-то время, и стена между ними рушилась столь же внезапно, как и возникала, и он снова ощущал подле себя прежнюю Ясмин, ласковую, сердечную и, кажется, тоже в него влюбленную. Хотя в последнем до конца уверен не был, ведь они никогда не признавались друг другу в любви, старательно обходя эту тему, словно перед ними распростерлось минное поле. Говорили о чем угодно, только не о своих чувствах, словно боялись прикоснуться к той эфемерной и нежной материи души, которую так легко повредить грубыми попытками перевести всё в слова.

Зато свободно рассуждали о поэзии, перепрыгивая из столетия в столетие: Золотой век русской поэзии, Серебряный, современность… А существует ли вообще современная поэзия?! Порой спорили до хрипоты, до взаимных обвинений в консерватизме. Кто в двадцать лет не революционер?.. Поэзия побуждала к философским размышлениям. И принц датский Гамлет с его извечным: «Быть или не быть?» – порой представлялся ближе самого близкого друга, потому что его мучили такие же болезненные вопросы, как и тебя. Пытаться приоткрыть тайну, или хотя бы приблизиться к разгадке смысла собственного бытия – вот истинная цель, ради которой стоит жить… Ну а после посещения выставок современного искусства, оба порой пребывали в полном недоумении: можно ли называть искусством в полном смысле этого слова отвратительного вида кучу мусора посередине выставочного зала, возле которой стоит табличка с надписью, что сей шедевр символизирует «городского феникса, возрождающегося из пепла» (нагромождение порванных помойных пакетов, из которых вылазит наружу всякая дрянь, а на самом верху – здоровенная галоша, подразумевающая, видимо, того самого «феникса»).

Почти каждый вечер, перед сном, он ей звонил, чтобы пожелать спокойной ночи и услышать ее голос. Так сложилось само собой, что всякий раз звонил именно он. И когда в трубке слышалось ее милое «алло» – сердце у него на мгновение замирало, а затем начинало биться в бешеном ритме, словно это был не разговор с любимой девушкой, а полет в космическом пространстве с космическими же перегрузками.

Но одновременно его почему-то очень задевало и раздражало то, что звонит всегда он ей, а не она ему. В отношениях с его предыдущими пассиями ситуация складывалась обратная: это ему названивали девушки, а он лишь царственно принимал знаки их внимания и позволял с собой разговаривать. Теперь же роли переменились, названивал Ясмин именно он, ощущая себя иногда надоедливым просителем. Впрочем, она ни разу не дала ему понять, что недовольна его звонком. Напротив, в ее голосе всегда звучали приветливые, а иногда, как ему казалось, даже радостные нотки. Но и в этом он не был уверен, и поначалу всячески старался сдерживать себя, чтобы не доставать ее слишком часто. Однажды даже выдержал целых три дня, ожидал, может, она сама ему позвонит – не дождался и смертельно обиделся. Решил, что совершенно ее не интересует, и пора исчезнуть с ее горизонта. Однако, проходя по длинному коридору старого университетского корпуса из одной аудитории в другую, нечаянно столкнулся с ней буквально нос к носу и застыл на месте, словно его обухом по голове огрели. А Ясмин, как ни в чем не бывало, взяла его за руку, спросила, почему он не звонит, и улыбнулась. Все его обиды тотчас растаяли, он ощутил себя круглым дураком, которого высшие силы незаслуженно наградили роскошным подарком, а он по глупости от него отказывается.

Тем же вечером он позвонил, разговор их затянулся далеко за полночь, и они всё никак не могли расстаться. Воистину он был счастлив и потом долго не мог уснуть, думая о Ясмин, и в конце концов убедил себя, что она по-видимому почитает за моветон звонить ему слишком часто – как-никак персидская принцесса, – и принял это к сведению на будущее.

Когда ближе к Новому году началась зачетная неделя, их встречи практически прекратились. Не то чтобы Ясмин его избегала или специально «накрылась медным тазом» – вовсе нет! – она просто была занята учебой, к которой относилась на редкость серьезно, считая, как однажды пояснила Владу, что в настоящее время это ее работа, которую она должна хорошо исполнять. Впрочем, Владу тоже пришлось поднапрячься, чтобы сдать пару особенно противных зачетов, в том числе по предмету Репейника. Из-за любовных переживаний он здорово запустил учебу, так что теперь, наверстывая упущенное, приходилось ночи напролет читать самую разнообразную литературу и зубрить, зубрить, дабы не ударить лицом в грязь и потом не бегать за преподавателем, упрашивая его принять зачет, чтобы быть допущенным к экзаменам. Университет они с Ясмин покидали в разное время и почти не виделись. А когда он звонил, она разговаривала с ним таким милым светским тоном, что ему не оставалось ничего другого, как пожелать ей «ни пуха ни пера» перед очередным зачетом и, услышав вежливое «к черту!» – отключиться. Этот ее вежливый тон доводил его до белого каления, и он готов был буквально взорваться и разразиться тирадой типа: «Да кто ты такая? Чего выдираешься? Хватит строить из себя великосветскую даму!» Однако он с полной очевидностью сознавал, что это будет их последний разговор. И когда, немного остыв, припоминал всю беседу, то оказывалось, что ничего обидного для него не было, просто в данный момент Ясмин была очень занята и не расположена к разговору.

Однако для него было сущей пыткой долго не встречаться с Ясмин. Сдавая зачеты, рефераты и защищая свою курсовую работу, он торчал в университете иногда до позднего вечера и, лишь получив заветную подпись преподавателя в зачетную книжку, покидал, наконец, придирчивую альма матер, выходил на улицу, вдыхал полной грудью морозный воздух и мысли его тотчас возвращались к ней. Всеми силами души он подгонял время, страстно ожидая начала сессии. Тогда можно будет вздохнуть свободней, потому что на подготовку к экзаменам отводится два-три дня, один из которых уж точно можно посвятить встрече с нею. Конечно, если она того захочет, добавлял кто-то внутри него довольно ехидно. Но он старался не прислушиваться к этому противному двойнику, удобно устроившемуся у него в голове.

И действительно, сессия принесла не только долгожданную свободу – но и так истово ожидаемые им встречи с Ясмин. Это было настоящее счастье.

Погода вдруг снова закапризничала, позабыла о белоснежной русской зиме и перешла в стадию перманентной европейской слякоти, сдобренной различными видами инфлюэнцы. Однако настроение Владу эта ежегодная природная напасть не портила, он редко болел гриппом и поэтому просто ничего не замечал – ведь свидания с Ясмин опять возобновились. Конечно, долго в промозглую и сырую погодку не погуляешь, но можно ведь устроиться в кафе или сходить в кино; впрочем, Ясмин кино не жаловала, резонно полагая, что показываемые нынче в кинотеатрах фильмы годятся лишь для тинейджеров и дебилов. И он радостно с ней соглашался. Хотя прежде был не прочь посмотреть какой-нибудь фантастический фильм, боевик, или что-нибудь мистическое со страшилками в образах вампиров, оборотней и т. п. Но девушка считала подобное кино «массухой», на которую жаль тратить время, к тому же, ее раздражало перманентное чавканье при пожирании зрителями попкорна – это напоминало ей свиноферму. Она предпочитала интеллектуальное кино. Перечисляя Владу свои любимые фильмы: «Орфей» и «Вечное возвращение» Жана Кокто, «Господин оформитель» Тепцова, «Женщина в красных сапогах» Хуана Бюнуэля, «Восемь с половиной» и «Амаркорд» Федерико Феллини, «Туманные звезды Большой Медведицы» Лукино Висконти и еще какие-то названия, – которых он слету не запоминал, она смотрела ему в лицо и в глазах ее скакали озорные чертики. Она догадывалась, что большинство из них Влад не смотрел, хотя всегда усердно кивал, когда она их называла. Откровенно врать он избегал, но и признаваться в собственной необразованности, особенно перед Ясмин, тоже не хотелось. Поэтому, вернувшись домой, он тотчас нырял в интернет, находил упомянутые ею картины и смотрел до глубокой ночи, поражаясь тому, как коротко и точно она характеризовала некоторые из них – такая умница.

Окончание сессии и следующие за ней каникулы Влад предощущал как некое райское блаженство – ведь тогда они с Ясмин будут встречаться каждый день. Предположение, что у нее могут быть на этот счет иные планы, почему-то даже не приходило ему в голову. И когда, наконец, сессия благополучно осталась позади – Ясмин сдала все предметы на отлично, тогда как у него, в основном, были твердые четверки, – они отправились отметить это радостное событие в кафе «Лакомка», где имелся огромный выбор кондитерских изделий; она обожала сладкое.

Время в кафе пролетело незаметно. Ясмин дурачилась и пробовала все новые пирожные, доедать которые затем приходилось Владу. Он принимал из ее рук надкусанный эклер, безе или наполеон, испытывая при этом почти религиозное чувство, словно она передавала ему для вкушения не обычное кулинарное изделие, а драгоценные святые дары. В «Лакомке» они засиделись до позднего вечера, а потом он долго провожал ее домой, – никак невозможно было расстаться. Гуляли по заснеженному бульвару, присаживались на скамейки, с которых он тщательно счищал снег, и целовались до одурения, до головокружения, до полной потери ориентации в пространстве и времени.

Наконец он довел ее до самого подъезда, они попрощались, и он побежал к метро – время поджимало. На последний поезд он, к счастью, успел, однако на автобус опоздал, и топал по вымершим ночным улицам несколько километров до своего дома, не замечая ни холода, ни усталости, настолько был переполнен эмоциями.

К сожалению, его радужным надеждам на каникулярное время сбыться было не суждено. На следующий день неожиданно позвонила Ясмин и сообщила, что улетает к родителям в Испанию. Огорошенный этим известием, Влад что-то пролепетал насчет того, что надеялся провести каникулы вместе, но она не поддержала эту тему, объяснив, что давно не видела родителей. Конечно, ей тоже очень жаль, она не собиралась лететь туда зимой – но так уже вышло. Возможно, в скором времени отец получит новое назначение, и тогда неизвестно, когда ей удастся с ними снова повидаться.

На несколько дней Влад впал в глубокую депрессию и, чтобы отвлечься, не нашел ничего лучшего, как с головой погрузиться в роман Германа Гессе «Степной волк», что скоро привело его к мрачным размышлениям о бренности бытия и вреде иллюзий. Однако едва от Ясмин пришла первая СМС-ка – тотчас воспрянул духом, забросил роман и переключился на изучение Испании. Она писала, что в Барселоне 18 градусов тепла, и она надеется не только на общение с родными и культурную программу, которую они для нее приготовили, но и предполагает немного позагорать. В следующих сообщениях она похвасталась, что уже побывала в Саграда Фамилиа, а теперь просто бродит по городу и все фотографирует. Особенно ее восхищали спроектированные Гауди дома, которые представлялись ей чем-то наподобие живых существ. И тогда он, окончательно позабыв про свою депрессию, немедленно полез в интернет осваивать архитектурное наследие Гауди, о котором, конечно, слышал и прежде, но особо не интересовался.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
5 из 10