Инкубатор

Это он точно подметил. Десятку автоматов нападавших они могли противопоставить всего три да старенькое ружьишко Антона. А свора сильных, вертких лаек была обучена только охоте на дикого зверя. Медведь, насмерть перепуганный выстрелами, прорвал живое кольцо и с невероятной для такого грузного животного скоростью устремился прочь от опасного места. Часть собак, наиболее азартных и с ярко выраженным охотничьим инстинктом, устремилась за ним. Остальные растерянно сновали поблизости, не зная, куда податься. В конце концов они собрались у тел своих хозяев и принялись жалобно скулить. Да, Антона подстрелили в тот момент, когда он перезаряжал оружие. Еще раньше погиб офицер по особым поручениям. Но и нападавшие к этому времени успели потерять трех человек. Нефтяной Барон умел подбирать телохранителей.

Эх, если бы Юрий пересилил себя и взялся за оружие. Учитывая скорое появление отряда быстрого реагирования, их шансы на спасение заметно увеличивались. Но мгновенное превращение из уверенного в своих силах и безопасности охотника в жалкую, беспомощную дичь как-то разом и напрочь отбили у него даже мысли о сопротивлении. Инстинкт самосохранения, заставляющий храбреца и в безвыходном положении отчаянно драться за собственную жизнь, вызвал у Юрия диаметрально противоположную реакцию. Он уподобился жуку-навознику, который при появлении хищника мгновенно цепенеет, притворяясь мертвым. Юрий лежал, когда расстрелявший все боеприпасы телохранитель попытался добраться до оружия своего напарника, от которого его, увы, отделяло семь метров открытого пространства, он лежал, когда зашедший с тыла автоматчик выстрелил в спину последнему из его защитников. Он лежал, когда в наступившей тишине совсем рядом с ним громко хрустнула ветка. Сильные руки оторвали Юрия от земли, и чей-то скрипучий голос с удовлетворением засвидетельствовал:

– Он самый, сучонок.

И только сейчас, когда это было совершенно бессмысленно, Юрий ожил. Неимоверным усилием он вырвался из ухвативших его рук и бросился бежать. Автоматная очередь резанула по ногам, превращая в фарш мясо, разрывая артерии и дробя кость. Юрий упал и закричал от обрушившейся на него чудовищной боли. Кто-то неторопливо подошел, прицелился в голову и, вместо контрольного выстрела, прогрохотала контрольная очередь. Словно убийца хотел сказать: для такой выдающейся жертвы все должно быть сделано по высшему разряду.

Если кто-то полагает, что чувства, охватывающие человека, открывшего закон всемирного тяготения или Америку, принципиально отличаются от эмоций, которые испытывает преступник при виде убитого конкурента, то он глубоко ошибается. Счастье – оно и у киллера счастье. Только первооткрывателя одновременно грызут сомнения – а не ошибается ли он, в то время как счастье преступника лишено подобных изъянов. Он ведь точно знает, что мертвые не имеют дурной привычки оживать и вновь пакостить своим врагам.

Поэтому Железный Король напоминал безмерно счастливого деда, узнавшего, что у его невестки родился сын, а не злобного старикашку, радующегося трагической гибели молодого человека. На лице Арсения Викторовича сияла такая улыбка, что хотелось ему посоветовать немедленно съесть лимон и запить его уксусом. Прошло минут пять после известия об убийстве Юрия Хомутова, и, лишь тогда к Дьяконову вернулась способность логически мыслить. Он сел за стол, из-за которого совсем недавно выскочил с удивительной для его возраста прытью и торжествующим возгласом «Вот оно!», и принялся чертить на листе бумаги кружочки, черточки, загогулинки. Так ему легче думалось. Только для этого и лежали на столе ручка с бумагой.

Убийство Юрия прошло гладко. Котел вообще надеялся, что взятые со стороны ребята быстренько подскочат, шлепнут Юрия и мгновенно испарятся. Для того и операцию тщательно планировали, и человека из обслуги генеральской дачи, сообщившего об охоте, купили. Но одно дело – планы Котла, а другое – точный расчет Железного Короля. Люди, осмелившиеся поднять руку на наследного принца нефтяной империи, должны быть жестоко наказаны. А конкретно – ликвидированы во время бегства с места преступления. Пусть уважаемый Егор Афанасьевич лично убедится, кто именно стрелял в его сына. Типичные уголовные морды – как внешне, так и по жизни. Люди Хомутова, естественно, установят их личности, изучат биографии и выяснят, что некоторые из убийц когда-то сотрудничали с Насреддином и ни один – с Котлом. Хотелось надеяться, что Нефтяной Барон заглотит эту наживку: он оскорбил авторитета и тот, будучи не в состоянии добраться до отца, отыгрался на сыне. Но был в этих рассуждениях какой-то изъян. Дьяконов инстинктивно ощущал его, но не мог обнаружить. Радостное возбуждение, до сих пор не отпустившее Железного Короля, мешало серьезной умственной работе, и, как это часто бывает, в голову настойчиво полезли совсем другие мысли. Помимо воли Арсений Викторович погрузился в воспоминания.

С Хомутовым его познакомил Хозяин Горы. Лифшиц вообще умудрялся знать каждого, кто в своей жизни продал хотя бы ящик собачьих консервов. К тому времени все будущие члены «семерки» пришли к выводу о необходимости монополизации сырьевого экспорта. Это было бы выгоднее всем. И экспортерам, поскольку всегда находился субъект, ухвативший кусок не по зубам и норовивший избавиться от него по бросовой цене. И народу – ведь десяток крупных хищников прокормить легче, чем тысячу мелких. И государству, затерроризированному непрекращающимися бандитскими войнами. И только такие же экспортеры были не в восторге от новой идеи. Но их никто не спрашивал.

Представители самого мощного топливного бизнеса первыми взялись наводить порядок в своем хозяйстве. Одному человеку прибрать к рукам такую махину было не по силам и вскоре самым естественным образом родился альянс двух наиболее мощных хищников, промышляющих топливом – Крапивина и Хомутова, к которым примкнул лучший друг последнего – Бугров. Но и втроем им вряд ли удалось бы избавиться от всех конкурентов. Скорее те, объединившись, уничтожили зарвавшуюся троицу. Смутные очертания подобного союза начали медленно вырисовываться после успешной ликвидации четвертого или пятого торговца нефтью. Десятки мелких нефтебарыг дружно засуетились, пытаясь выяснить, кто же так методично пропалывает их ряды. Пока действия были хаотичны и больше всего напоминали известное броуновское движение, но, в отличие от молекул, люди умеют размышлять, сопоставлять факты, и в конце концов затея Хомутова и К

была бы обречена. Да, в обычных условиях вся эта шушера свято чтила принцип «человек человеку – волк», но в ситуации, когда жизнь каждого из них висела на волоске, они, несомненно, объединят свои силы – иначе не выжить. Хомутов прикинул – против одного их бойца противник выставит десять, против одного милицейского начальника – пятерых своих, против одного высокопоставленного чиновника – трех. С таким соотношением и Наполеон не рискнул бы ввязываться в битву. Но они-то уже ввязались.

Идея о превращении нефтяной монополизации во всеобщую и привлечении к этому делу «смежников» пришла Бугрову. Он же вышел на Лифшица, который с быстротой новейшего компьютера подсчитал все плюсы и минусы, и затем подытожил:

– Я никогда не завидовал богатству Брунейского султана. Интересно, станет ли он завидовать моему?

Лифшиц же договорился с Дьяконовым, Сидоровым и Ахтубом. Вскоре состоялась первая историческая встреча «семерки». На ней будущие хозяева страны решили, что сначала они объединенными усилиями превратят многочисленные нефтяные удельные княжества в могучую топливную империю, а затем дружно монополизируют нелегальный экспорт металлов, леса, пушнины, драгоценных камней.

Договорились – и залегли на дно. А через неделю доблестные милиционеры арестовали шайку, убивавшую представителей нефтяного бизнеса. По словам бандитов, они хотели посеять панику среди нелегальных экспортеров нефти, чтобы потом брать с них деньги, якобы за «крышу». Каким образом «семерка» подставила абсолютно непричастных к убийствам людей, и как в милиции добились нужных показаний – об этом история стыдливо умалчивает. Да и стоит ли говорить о средствах, если цель достигнута. Броуновское движение прекратилось, конкуренты будущей «семерки» облегченно вздохнули.

Человечество хранит память о многих замечательных днях – Рождения Христа, Взятия Бастилии, Победы, а вот ночь в ряду исторических дат всего одна – Варфоломеевская. Видимо, она наиболее ярко иллюстрирует главный принцип уничтожения сильного противника – усыпить бдительность и всеми силами нанести внезапный, сокрушительный удар.

Свою Варфоломеевскую ночь «семерка» ужала до нескольких часов. Это добивали уцелевших долго, конкуренты прятались, ударялись в бега, даже шли в органы, чтобы покаяться в своих грехах и заодно обличить нечистоплотные делишки Хомутова, Бугрова и Крапивина, как будто без них об этом не знали. Короче, обреченные людишки всеми силами цеплялись за жизнь, не хотели понять, бестолковые, что у «семерки» есть дела поважнее, чем гоняться за ними по всей стране. Оттого и умирали жуткой, мучительной смертью. Уцелели немногие – в основном те, что успели перебраться в очень дальнее зарубежье. Их оставили в покое, предварительно обрубив все русские связи. Пусть себе тихо-мирно живут на проценты с того капитала, что успели вывезти из страны.

К работавшим на противника милиционерам «семерка» отнеслась бережно и с пониманием. Продажный мусор – это бесценный капитал, его надо беречь, хранить и преумножать. Большинство мздоимцев в погонах было перевербовано с помощью изъятого у врага компромата и клятвенных заверений – отстегивать не меньше прежнего. По той же схеме наставляли на путь истинный и самых ценных из работавших на противника чиновников.

Завоевав право единолично отливать сколько надо из Большой Нефтяной Трубы, «семерка» принялась столь же рьяно наводить свои порядки в вывозе остального сырья. Теперь они опирались на мощь новоявленных нефте-газовых магнатов и могли позволить себе действовать без былой жестокости и спешки, не убивать всех без разбору, а находить индивидуальный подход к каждому человеку. Зачем громоздить горы трупов, если одного можно элегантной подставой упечь в тюрьму, второму перекрыть источник сырья, а с третьим – договориться по-хорошему? Да и ликвидации стали проводить куда грамотнее, мастерски имитируя самоубийства либо несчастные случаи. Или же убитый бесследно исчезал. Велика Россия и миллионы человеческих останков захоронены в ее земле – попробуй найди да разберись где чьи. Было, правда, дело – сунули шило в сердце одного патологически упрямого бизнесмена, а машина, которая должна была отвезти тело в болотистую местность, сломалась. Так ребята его прямо на месте и зарыли, а чтобы никто не заинтересовался свежими раскопками, установили табличку «Не копать – убьет! Электрический кабель – 1 м». Умницы, все точно рассчитали. Кроме одного. Начальству, конечно, было наплевать – что за кабель, откуда он здесь взялся, и сколько человек способен уложить одним ударом. Но нашелся умник, который воспринял табличку, как руководство к действию. Мол, кабель – это цветной металл, а цветной металл – это деньги, а электричества бояться – в скупку цветных металлов не ходить. Следующей ночью взялся копать и отрыл покойника. Возможно, после такой находки воришке всю жизнь пришлось лечиться электричеством. Бросив лопату, он в ужасе бежал подальше от жуткого места.

Утром люди заметили торчащую из ямы человеческую ногу, и город моментально облетел слух об охотнике за цветными металлами, погибшем от удара током. Следствие, конечно, восстановило истину, но к тому времени исполнители убийства могли опасаться только одного суда – Божьего.

Именно тогда некий пронырливый журналист узнал об их существовании и дал всем семерым прозвища. Однако задуманная им разоблачительная статья так и не увидела свет. Чиновник из породы «серых кардиналов» заметил журналисту:

– Вот вы говорите, что на их долю приходится треть всего вывозимого сырья. Так совсем недавно нелегально экспортировали половину. И при этом стрельба, взрывы, шум на всю страну. Давайте предположим невероятное: милиция арестовала всех семерых. Знаете, чем это закончится? На освободившиеся места хлынут сотни новых банд и парализуют весь экспорт, и легальный, и нелегальный. А что касается вас персонально, то даю голову на отсечение: вашу статью никто не напечатает, а вы исчезнете, тихо и навсегда. Так что советую от всего сердца – уймитесь. А если нет, первым делом напишите себе хорошую эпитафию.

Влияние «семерки» на жизнь страны с каждым годом становилось все заметнее, во многом благодаря умело осуществляемой политике кнута и пряника. Хотя они распустили большую часть своих боевиков, самые классные исполнители оставались при деле, так что политический деятель даже заоблачно высокого уровня, был обречен, если осмеливался стать им поперек дороги, что и было дважды подтверждено на практике. С другой стороны, почти треть своих фантастических доходов «семерка» тратила на материальное поощрение политиков и чиновников должного масштаба, которые по мере возможности способствовали ее деятельности.

За все последующие годы «семерке», лишь, однажды пришлось маленько повоевать. И с кем – со своими же! Был один человек – назовем его Воеводой – наладивший нелегальную продажу современного отечественного оружия нуждающимся в нем правительствам. Разумеется, и кроме него хватало гуманистов, желающих избавить страну от смертоносных игрушек. Разве можно доверить новейшее вооружение армии, в которой старослужащие калечат новобранцев, новобранцы расстреливают старослужащих, а офицеры сообщают членам запрещенных в стране террористических организаций маршрут следования чем-то обидевшего их начальства? Нет, всему миру будет спокойнее, если эту армию вооружить каменными топорами и дубинами.

Воевода был самой значительной фигурой среди торговцев смертью, именно поэтому «семерка» решила поддержать его. Сказано – сделано. Очень скоро конкуренты Воеводы канули в вечность, а «семерка» превратилась в «восьмерку». Хотя Воевода держался несколько особняком. Все же одно дело – сырье, и совсем другое – смертоносное дитя новейших технологий. Разные производители, разные потребители. Только деньги одни – и количественно, и качественно.

А лет через семь они обратили внимание, что Воевода стал с поразительной дотошностью вникать в их дела, особое внимание уделяя цветным металлам. Людей неосведомленных такая любознательность повергла бы в глубочайшее недоумение: зачем человеку, у которого все есть, тратить время на чужие проблемы вместо того, чтобы наслаждаться радостями жизни? А ларчик просто открывался. В последние годы благодаря созданию новых материалов и компьютеров, военное дело в развитых странах вышло на качественно другой уровень. И Россия, добитая нехваткой денег и отъездом лучших умов, отстала от конкурентов как-то сразу и навсегда. Даже банановые республики, если год выдавался урожайным, покупали оружие только на Западе. Еще немного – и Воеводе пришлось бы продавать свой товар по цене металлолома. И он решил найти себе более перспективное занятие.

Ахтуб, являясь лицом кавказской национальности, был в составе «семерки» абсолютно инородным телом, ну как дерьмо в проруби. Так считал Воевода. Он не учел того, насколько крепко успели переплестись за минувшие годы дела и интересы этих семерых. Он надеялся, что остальные неторопливо перекурят в стороне, пока он будет испытывать на Ахтубе и его бойцах лучшие образцы своего товара. Вместо этого «семерка» дружно навалилась на недавнего компаньона, и он даже не успел толком воспользоваться своим арсеналом. Не воспользовался благодаря Хомутову, который заранее просчитал некоторые ходы Воеводы.

И тут Арсений Викторович понял, что он упустил из виду. Тот самый человечек из генеральской обслуги, который сообщал им о планах Юрия. Хомутов никогда не поверит, что нападению предшествовало лишь наружное наблюдение за дачей. Трудно предположить, что больше десяти человек целую неделю выжидали благоприятный момент для нападения, и при этом их не обнаружил ни один из множества патрулей, которые со дня приезда Юрия регулярно прочесывали окрестности дачи. Значит, будут искать шпиона, если уже не нашли. Что стоило прогнать через «болтунок» всех обитателей дачи? Пол дня работы. Ну и пусть. У него есть огромное преимущество перед Хомутовым. Только Котел знает, по чьей инициативе убрали Юрия. Между ним и Дьяконовым нет посредников. А между стукачом с дачи и Котлом стояло несколько человек. И когда Хомутов доберется до конца цепи, ему не поможет даже «болтунок». С мертвых какой спрос?

Нелепое они выбрали место для встречи – скамеечку в городском парке. А ведь могли при желании снять на двоих огромный конференц-зал или шикарный ресторан и спокойно все обсудить в тишине и комфорте.

– Да, Удо, тебя не узнать, – заметил Франц Кречмер, впервые в человеческой истории используя это выражение не в переносном, а в буквальном смысле. – Молод, здоров, красив. Мне, старику, даже как-то не по себе становится рядом с тобой.

– Не переживай, Франц, скоро и ты будешь выглядеть не хуже меня, – дружески похлопал его по плечу Шлиц.

Кречмер поморщился, словно опять дала о себе знать больная печень, а затем эстафету боли подхватили и другие органы, изрядно намаявшиеся за почти девяносто лет непрерывной работы.

– Ты же знаешь, Удо, я никогда и никому не позволял принимать за меня решения. Или, может, операция прошла не совсем успешно, и у тебя возникли проблемы с памятью?

– Да нет, Франц, я все отлично помню, – Шлиц не стал обращать внимания на излишне резкую фразу приятеля, связывая его возбужденное состояние с открывшимися перед ним фантастическими возможностями. – Просто любой здравомыслящий человек на нашем месте ни на секунду бы не задумался, если бы ему предложили пересадку. Да что говорить – у тебя нет выбора.

Кречмер всем телом медленно повернулся к Шлицу. Иссохшая пергаментная кожа и бледные, бескровные губы придавали его лицу поразительное сходство с древней мумией, и только глаза говорили, что оно принадлежит еще живому человеку.

– Пацан, – с ядовитой иронией сказал он. – У человека всегда есть выбор. Это дикие звери слепо подчиняются инстинкту, а человеку Господь дал разум, чтобы он мог думать и принимать решения. И чтобы ты ни говорил, выбор, к счастью, у меня есть. Я предпочитаю смерть.

Шлиц неторопливо достал сигару. Превосходную сигару, стоимостью восемьдесят евро за штуку. Лет десять назад ему пришлось бросить курить, чтобы продлить на год-другой то жалкое существование, которое врачи по недоразумению прозвали «жизнью». Теперь он снова мог получать наслаждение от лучшего в мире табака, абсолютно не опасаясь за свое здоровье.

– Черт, опоздал. Вот они – старческие маразмы. Какое счастье, что чаша сия меня миновала. А Франца жаль. Слишком многое нас связывало. Надо как-то переубедить старика, – подумал он.

– Я всегда был против смертной казни, но твоих благодетелей убил бы своими руками, – неожиданно заявил Кречмер. – Неужели так трудно понять, что индивидуальное бессмертие ведет к гибели человечества. Или слишком велико искушение?

Для старого маразматика он рассуждал на удивление здраво. Правда, Шлиц ничего не понял и спросил:

– Это почему же?

– А сколько ты рассчитываешь прожить? – в свою очередь спросил Кречмер.

– Пока не надоест, – самонадеянно бросил Шлиц.

– У-у, это надолго. Теперь представь, что лет через двести-триста, когда население Земли увеличится многократно, судьбу человечества будут решать люди, родившиеся в конце двадцатого – начале двадцать первого века. Какие принципиально новые научные, экономические, управленческие идеи могут возникнуть в их закостеневших умах, впитавших традиции, опыт, открытия двухсотлетней давности, что ценного они смогут дать своим народам? Да ничего. Мир погрузится в хаос, голод и нищета станут причинами жестоких войн, а те, в свою очередь, обретут человечество на окончательную деградацию.

– Франц, помнишь, что говорил тренер купленной нами футбольной команды, о главном секрете успеха в любом деле?

– Давно это было. Хотя… Постой, постой. Кажется, что-то о драгоценном сплаве молодости и опыта.

– Совершенно верно. А теперь я прошу, чтобы ты крепко-накрепко усвоил одну вещь: никто не собирается превращать все население Земли в расу бессмертных. Это удел элиты: самых богатых и тех, кого мы почитаем достойными бессмертия, от силы один процент населения. Все остальные будут рождаться, жить и умирать в полном соответствии с законами природы. Так что ты зря, притока свежей крови будет больше чем достаточно. И не вижу ничего страшного в том, что общее руководство каждым новым поколением возьмут на себя умные люди с громадным жизненным опытом. Нет, не хаос ожидает нас всех, а невиданное процветание.

– Процветание, как же, – усмехнулся Кречмер. – Откуда, если для десятков, сотен тысяч человек пересадка станет главной целью всей жизни и ежегодно суммы, равные доходу Франции, а может и Германии будут уплывать в карман твоих благодетелей, вместо того, чтобы питать экономику, науку, ту же медицину. Попомни мои слова, это бессмертие всех нас погубит.

– Да брось, Франц! Пересадкой занимаются умные люди. К тому же их мало. Из полученных ими гигантских сумм лишь ничтожная часть уйдет на личные нужды, все остальное они пустят в оборот. Деньги вернутся в наши банки, только сменят хозяина.

– Сомневаюсь, что все так просто. Да ладно, тебя не переубедишь. Но скажи мне, Удо, приятно чувствовать себя убийцей?

До Шлица дошло не сразу. Несколько секунд он недоумевающе смотрел на собеседника и, наконец, спохватился.