Побежденный. Барселона, 1714

Я встал навытяжку и склонил перед ним голову:

– Поскольку ваше сиятельство любезно согласились меня принять, несмотря на мое недостойное поведение, я хочу попросить вас исполнить мое последнее желание.

Маркиз ничего не ответил, и я счел его молчание разрешением продолжать.

– Позвольте мне проститься с Жанной.

Вобан молчал целую вечность. Я стоял столбом посреди зала, не зная, что мне делать.

– Давайте примем окончательное решение, – сказал он наконец. – Поскольку сейчас вы должны отправиться домой с позором, я хочу предложить вам альтернативу: вы продолжите занятия инженерным делом в Королевской школе Дижона. Я, естественно, дам вам рекомендательные письма. За это я прошу только одного: держитесь впредь на расстоянии пятидесяти километров – как минимум – от Базоша, от моего дома и уж тем более от моей дочери. До конца вашего обучения все расходы на ваше содержание и образование я, разумеется, беру на себя. Соглашайтесь.

– Могу ли я увидеть Жанну? Всего на пару минут.

Он вскочил из-за стола, разъяренный, как зверь.

– Вы даже не сочли нужным скрыть, что вы каталонец, да еще и с юга от Пиренеев! Я прекрасно знаю вашу породу, потому что долгие десять лет работал, создавая укрепления, чтобы защититься от ярости тех, кто по природе своей мятежен. Мое положение дает мне право задать вам вопрос, ответить на который несложно: подданным какого короля вы себя считаете? Испанского или французского?

– Monseigneur, – сказал я, – до вчерашнего дня я был подданным короля инженерного дела.

– Если вы хотите мне польстить, то учтите, что угодничество, так же как винные пары, не может затмить мое сознание, а кроме того, мы, люди умеренные, никогда не впадаем в излишества.

Если маркиз и ожидал от меня каких-то еще разъяснений, мне больше нечего было ему сказать. Наш разговор ни к чему не вел, терять мне было тоже нечего, а потому я решил настоять на своем.

– Неужели вам кажется столь нелепым и опасным мое желание проститься с ней?

– Если вы сейчас распрощаетесь со мной и уедете, – упорствовал он с каким-то загадочным выражением лица, – то не только будете учиться в Дижоне на полном обеспечении, но получите вдобавок тысячу ливров и сможете тратить эти деньги по своему усмотрению.

Мои глаза снова налились слезами, но я постарался сдержаться и выдохнул:

– Je l’aime[30 - Я люблю ее (фр.).].

Что-то дрогнуло в душе Вобана. Теперь я понимаю цель его встречи со мной в то утро: он хотел убедиться, что я не похож на Вербома. Колбасник из Антверпена всегда был жадной до почестей и денег тварью и видел в браке лишь пропуск на пути к вершине. А юноша, который в то утро говорил с маркизом, отказывался от всего ради последнего прощания.

Если уж все было потеряно, я хотел увидеть Жанну в последний раз во что бы то ни стало. И даже сам Вобан не мог быть мне преградой. Но тут маркиз вдруг смягчился и произнес более мирным тоном, в котором сквозила обреченность:

– Садитесь, дурья ваша голова.

Несколько секунд он играл с маленькой бронзовой фигуркой, крутя ее в пальцах. Это была звездочка с двадцатью четырьмя концами, которая изображала в сильно уменьшенном масштабе укрепления Неф-Бризаха, которые он создал. Маркиз смотрел в окно на двор замка и на поля, которые расстилались вдалеке. Не поворачиваясь ко мне, он заметил:

– Как бы то ни было, вы все-таки укусили Вербома.

– Да, сеньор.

– За задницу.

– За левую ягодицу.

– До меня дошли новости о его состоянии: ваши клыки ранили его настолько глубоко, что он до сих пор не может сидеть в седле.

– Я очень сожалею.

– Лжете.

– Я хотел сказать, мне жаль, что я доставил неприятности вам и запятнал доброе имя Базоша, monseigneur.

Он довольно долго молчал, а потом произнес:

– Скажите: вы считаете меня неразумным человеком?

– Что вы! – воскликнул я, подавшись вперед. – Конечно нет, сеньор!

– Я не раз замечал, – продолжил он так, словно не обратил внимания на мои слова, – что, когда вы приходите к ужину, спину вашего камзола украшают какие-то соломинки. И, по чистой случайности, такие же соломинки прицепились к платью Жанны.

После этих слов я ожидал жестокого приговора, но за ними последовал лишь глубокий вздох.

– Брак… да… Сия крепость, в которую осаждающие мечтают попасть, но из которой те, кто внутри, мечтают вырваться… – Он посмотрел мне в глаза. – Однако учтите, кандидат Сувирия, что из всех крепостей, созданных человеком, цитадель святости брака – самая нерушимая. Вы меня поняли?

– Я могу ее увидеть?

– Вместо этого вы немедленно отправитесь в классную комнату и получите двойной урок стратегии. Как показали последние события, тактика ваша сильно хромает: уж если вы нападаете на врага со спины, то вцепляйтесь ему в горло, а не в задницу.

8

О братьях Дюкруа можно сказать, что они были превосходными учителями. Но во всем мире не было второго Вобана. На следующий день после моего помилования, на рассвете, он взял меня под локоть и мы отправились гулять по окрестностям замка.

Маркиз опирался на трость, но шагал, как всегда, горделиво. Иногда он останавливался у одной из яблонь, срывал с нее плод свободной рукой, откусывал два или три кусочка сочной мякоти и выкидывал остальное. (Он мог себе это позволить: в конечном счете все деревья принадлежали ему.) Но еще чаще ему приходилось останавливаться, чтобы откашляться и сплюнуть мокроту, после чего он вытирал губы одним из тех огромных платков с золотым краем, которые всегда носил в карманах своих камзолов.

– К сегодняшнему дню вы уже научились строить укрепления городов, – сказал он. – И, как говорят братья Дюкруа, весьма преуспели. С этого момента вам предстоит обучаться искусству брать города.

– Но, monseigneur, – улыбнулся я, – меня как раз научили, что благодаря вашему методу строительства укреплений стены, построенные по хорошему проекту, разрушить практически невозможно.

Вобан остановился и посмотрел на меня со снисходительной улыбкой.

Мне выпала на долю незаслуженная удача познакомиться с большинством гениев моего времени: из светочей искусства – с Моцартом (бедный юноша, я дважды разорил его, играя с ним в бильярд), из людей безукоризненно честных – с Вашингтоном (который, однако, был совершеннейший сухарь) и, конечно, с Руссо. Ну естественно, Вольтера я гением не считаю!!! Этот мерзкий плебей просто затесался в их круг. Даже Франклин и Дантон достойны войти в галерею мировых знаменитостей. Однако, если подумать хорошенько, каждый из них отличился тем, что подарил человечеству одну идею, пусть великую, но только одну. Заслуга Вобана в том, что он сделал два открытия: сначала создал совершенную систему обороны городов, а потом, превзойдя самого себя, отрекшись от себя прежнего, если вам так больше нравится, придумал способ брать любые крепости.

Я нес под мышкой свою папку с чертежами, и Вобан в нетерпении постучал по ней пальцами.

– Давайте сюда какой-нибудь из ваших чертежей. Вытаскивайте его, скорее!

Приблизив лист к глазам, он рассматривал его несколько минут, а потом сказал:

– Экхе-е-е-е-е-м, м-да, четырнадцать… пятнадцать дней. И ни дня больше.

– Что вы хотите сказать?

Маркиз посмотрел мне в глаза:

– Ваша крепость выдержит пятнадцать дней осады. И ни днем больше.