Старик

– Здравствуйте, Анатолий Васильевич.

– Во-вторых, давай с чувством, с толком, с расстановкой. По порядку.

– Хорошо. – Она сделала паузу, чтобы совладать с эмоциями.

Ирина вела математику и была классным руководителем девятого «А». Я сам немало лет проработал в должности наставника, и мне было с чем сравнить ее манеру ведения дел. Она зачем-то носилась с детьми как с писаной торбой. Все принимала близко к сердцу. Ударялась в слезы по любому мелкому поводу. Бывало, дежурный завуч остановит в коридоре Ириного подопечного за неподобающий внешний вид – вызывает сразу ее на разборки, костерит почем зря, стыдит. Возмутительная практика! Как будто классный руководитель должен своих олухов самолично собирать по утрам в школу! Со мной бы эти держиморды посмели так себя вести… Она скромно стоит перед начальником или начальницей, взгляд в пол, безропотно берет на себя роль девочки для битья. А потом, когда ей милостиво позволяют уйти, плачет.

Я ее как-то раз предупредил: такими темпами всю нервную систему растратишь за какие-нибудь жалкие десять лет. «Анатолий Васильевич, ничего не могу с собой поделать, – ответила, кажется, она. – Такой уж у меня характер».

Ну что ты будешь делать! Характер у нее такой…

– Лена Злобина была у вас на первом уроке? – спросила Ира, переведя дух.

Тут-то я и вспомнил, чье место пустовало. Лена Злобина. Застенчивая – даже, я бы сказал, какая-то бесцветная девочка. В нашей школе с этого учебного года. Выходит, проучилась чуть поболее месяца. Ни с кем толком не дружила. Во всяком случае, я не замечал. На переменах сидела уткнувшись в книгу – делала вид, будто повторяет домашнее задание.

Лена Злобина. Ни рыба ни мясо.

– Нет, она отсутствовала, – ответил я. – А что стряслось?

– Выходит, не явилась сегодня в школу.

– И что тут такого? – удивился я.

Тоже мне трагедия. Меньше народу – больше кислороду.

– Отец высадил ее из машины, как всегда, у перекрестка, – пустилась рассказывать Ира. – В обычное время. А она не пришла. И на втором уроке ее тоже нет.

– Ну и что? – по-доброму усмехнулся я, пытаясь подбодрить женщину. – Небось в библиотеке прячется. Или в медпункте. Или по дачам шастает.

В темном дверном проеме в противоположном конце помещения появился Другой. Он постучал кончиком пальца по виску и с укором посмотрел на меня, как бы говоря: «Ты сам-то себе хоть чуть-чуть представляешь, что скромная и незаметная девятиклассница в промозглую погоду может делать одна в полузаброшенном, безлюдном дачном поселке?»

– Нет, не представляю, – ответил я вслух, глядя на Другого.

– Что вы сказали? – переспросила Ира и рефлекторно повернула голову в ту сторону, куда я смотрел. Пока она ее поворачивала, Другой отступил в тень.

«Фух! Не заметила!»

– Отец говорит, такого просто не могло быть, – продолжила Ирина.

– Он себя явно накручивает, – перебил ее я. – Ты ведь лучше меня знаешь, что такое переходный возраст. Сама, поди, хорошо себя помнишь в юные годы. Тоже ведь что-нибудь подобное наверняка откалывала.

– Анатолий Васильевич, – она замотала головой, – вы меня не понимаете.

– Ну так выкладывай! – Этот пустой, как тогда казалось, разговор меня порядком утомил.

– Она, пока выходила из машины, выронила в салоне ключи от дома. Отец заметил только потом, когда приехал на работу. Он выкроил время, чтобы вернуться и привезти ключи, иначе после уроков Лена не попала бы домой. Только дочки в школе нет, никто ее не видел, телефон выключен. Отец говорит, он лично проверяет, чтобы мобильник был заряжен и работал. Божится, что дочь никогда бы не прогуляла уроки и не выключила бы телефон. Администрация на уши встала.

– А мать у нее есть? – спросил я.

– Нет.

– А где она?

– Не знаю.

– Они не говорили, что ли? – удивился я. Когда мне самому в лохматые годы давали на руководство новый класс, я еще летом выковыривал всю подноготную, все будущие ходы записывал в блокнот. Это важно, чтобы не задеть ненароком какую-нибудь больную струну и не разжечь конфликт. Дети – существа злобные. Никакого чувства такта, если его не прививать. Для травли достаточно любого мелкого повода.

– Какое это имеет значение? – спросила Ирина.

– Ты ведь должна знать, что творится у ученика в семье. Это ДОЛГ классного руководителя! – Я сам удивился тому пафосу, с которым это произнес. – Если она недавно потеряла мать, то у тебя есть повод для пристального внимания.

Молодая коллега потупила взгляд.

– Ладно, еще научишься всему. – Я добродушно похлопал ее по руке. – Знаю, начальство у нас никому не помогает, а только палки в колеса ставит, но…

– Я просто посчитала… – начала она и запнулась.

– Что посчитала?

– Думала, это бестактно – спрашивать.

– Нисколько. Ты их всех должна знать как облупленных. Специфика работы у нас такая.

Из коридора донесся торопливый стук нескольких пар каблуков. Ира повернула голову и застыла, остановив испуганный взгляд на темной пустоте проема.

В учительскую табуном вломились директор, Птеродактиль и здоровенный мужик с насупленной гримасой. Гора мускулов. Возраст – лет тридцать пять. Коротко стриженные русые волосы. Выпирающие скулы. Двигается грациозно, как пантера. Эдакий самец-добытчик.

Даже сквозь листву они мигом засекли нас в другом конце учительской и направились прямиком к нам. Вид их не предвещал ничего доброго. Птеродактиль несла перед собой на вытянутых руках раскрытый классный журнал. Несложно было догадаться, чей – девятого «А».

– Анатолий Васильевич, Лена Злобина приходила к вам на урок? – грозно вопросила Птеродактиль, не поднимая глаз от журнала.

– Нет, – ответил я.

– А почему «эн» не стоит в клетке? – Она вперила в меня хищный взгляд своего вылезшего из орбиты левого глаза. Лысеющая глыба мяса нависла надо мной зловещим утесом.

– Потому что я оставил заполнение журнала на начало перемены, а когда дети ушли, не смог вспомнить, кто отсутствовал.

Директор, который, судя по красноте глазных белков и легкому характерному душку, накануне ударно закладывал за воротник (для него обычное дело), разочарованно фыркнул, как будто говоря: «Что возьмешь с этого старого козла. Он, глядишь, скоро имя свое забудет».

Папаша был насуплен, но я никак не мог понять, насколько враждебно он настроен персонально ко мне.

– Ее точно не было? – спросил он грозным медвежьим голосом.

– Точнее не бывает, – ответил я, переведя взгляд на него. – Вы же наверняка уже спросили у ее одноклассников. Зачем у меня-то переспрашивать.

Я слишком поздно осознал бестактность своего тона. Отец, который печется о своем ребенке, опросил бы еще сотню людей, если бы ему сказали, что кто-то может что-то знать.

– Вызываю полицию, – сказал родитель и, доставая из кармана джинсов мобильник, направился к выходу.