Летать не поздно никогда

Аарон вынырнул из сна, не сразу разобравшись, что происходит, ахнул, а потом радостно затараторил:

– Гира, боже мой! Ты очнулся! Как хорошо, друг мой. Я так боялся, что ты больше не придешь в себя. Ты не переживай. Ты поправишься…

– Ар, подожди минутку, – он говорил все тем же обычным голосом. – Я в данный момент переживаю только по одному поводу: мой мочевой пузырь сейчас лопнет, а я почему-то не могу встать. Я уже пробовал, пока ты спал. Сделай мне одолжение, помоги мне с этой маленькой проблемой, а потом мы обсудим остальное.

– Ой, прости. Сейчас, дай подумать, куда же.

Рядом валялся пакет. Ар проверил его, надув. Тот был цел. Он помог Гире справить нужду и вылил содержимое пакета наружу.

– Я сильно плох? – спросил Гира. – Ты скажи как есть.

– Если как есть, то тебе нужен доктор, но, по-моему, твоей жизни ничего не угрожает, – Ар постарался придать своему голосу бодрости.

– Я так не думаю, чувак, – Гира слегка повернулся и тут же застонал. На фоне ровного голоса этот стон напомнил Ару о том, сколько возможных внутренних травм мог получить Гира, летая внутри корпуса гравитона. Уверенности в его голосе поубавилось.

– Гира, завтра я найду способ вызвать помощь. Нас заберут, и тебя вылечат. Не вздумай сдаваться!

– Хорошо, я не вздумаю, – Гира помолчал, – но внутри у меня происходит что-то нехорошее. Я это чувствую. Что-то там вытекает внутри.

– Завтра мы будем в больнице, – Ар говорил как мог уверенно.

Ни завтра, ни послезавтра они в больнице не оказались. Техника внутри гравитона полностью отказала. Найденный помощник Гиры оказался совершенно бесполезен, поскольку связь в тайге предусмотрена не была. Самое плохое было в том, что их никто не должен был искать, поскольку они никого не предупреждали о своем путешествии.

Ситуация была патовая.

На третьи сутки у Гиры началась горячка. Он жаловался на сильную боль в боку и теперь лежал весь в поту, что-то бессвязно бормоча. Время от времени он приходил в сознание, чтобы обсудить что-то отвлеченное с Аром. Ар поддерживал эти беседы, постоянно думая о том, что же можно предпринять. Запасы еды заканчивались, и он понимал, что они не могут находиться здесь вечно. Но он также понимал, что не может оставить Гиру. Сколько бы дров он ни собрал, запас будет израсходован за сутки, а потом всего за несколько часов тот замерзнет насмерть. Табу на обсуждение этой темы первым прервал Гира. Очнувшись в очередной раз, он слабым голосом сказал то, что сам обдумывал все это время.

– Тебе нужно попробовать, Ар. Этот завод находится близко от побережья, так что мы, возможно, упали совсем недалеко от него.

– Но как же я оставлю тебя здесь? – Ар был рад, что не он начал эту тему, но все равно ему было не по себе.

– Тебе не придется.

– Как не придется? Я не понимаю. Ты не бредишь? – Ар действительно ничего не понимал.

– Мне кажется, я не переживу следующую ночь. И черт возьми, мне так больно! – и тут Гира зарыдал. Впервые с момента катастрофы он выплеснул свои истинные переживания наружу. Его затрясло то ли от рыданий, то ли от наступающей снова лихорадки. – Я больше не могу терпеть эту боль. Не могу, ты понимаешь?

Ар в порыве обнял друга, и тот кричал и плакал, уткнувшись лицом в куртку. Ар плакал вместе с ним. Он думал, что именно он втянул своего друга в эту историю, которая, по-видимому, скоро должна была подойти к концу. Для Гиры совсем скоро, для него немногим позже. Для его сына… тоже. Ему было ужасно жаль их и себя, а одного человека, наслаждавшегося его молодым телом прямо сейчас, он лютой ненавистью ненавидел. Он рыдал вместе с умирающим на его руках другом, рыдал от безысходности, и им обоим было совершенно все равно, как это выглядело.

Наконец, слезы закончились.

Гира, всхлипывая, как это бывает только в детстве, возобновил разговор:

– Прости, что сорвался. Это было невыносимо терпеть. Мне теперь легче, – его голос практически сошел теперь на шепот.

– Тебе не за что извиняться. Нам обоим это было нужно. Потому что…

– Есть еще кое-что, – Гира прервал Аарона на полуслове, – мы должны это обсудить, перед тем как я… Ну, уйду.

– Господи, ты никуда не уйдешь, – начал фразу Ар, но Гира прервал его жестом здоровой руки.

– Послушай, я не знаю как, но человек это чувствует. Я умираю. И мне нужно, очень нужно кое-что обсудить, так что не корми меня… – он закашлялся, выплюнув сгусток крови, – не корми меня этими байками.

– Хорошо, не буду. Что ты хочешь? Говори.

– Я скажу, ты только не перебивай меня. Дай договорить до конца. А потом ты мне скажешь, что ты думаешь. Окей?

Аарон кивнул, и Гира начал. Видно было, что говорить ему все тяжелее.

– Я, ты знаешь, с юности очень боюсь смерти. Сказать «очень» это ничего не сказать, старик. Я думаю о ней каждый день. Представляешь, каждый день я думаю о ней, и страшусь ее. Это такое сильное чувство… – он снова кашлянул кровью, – такое сильное, что передать не могу. Понимаешь, я не могу себе представить, что моя вселенная прекратит свое существование, – он помолчал, обдумывая следующую фразу. – И я думаю о боге. Нет, не о том боге, которого рисует религия. Нет. Я думаю о настоящем боге, который все это замутил, Ар, – он опять сделал паузу и продолжил: – Знаешь, ну не могло оно, – кашель и еще один сгусток крови, – не могло появиться просто так, без ЗАМЫСЛА.

Гира выдержал долгую паузу, как будто ждал, что сказанное слово должно впитаться в мозг Аарона. Но в этом не было нужды. Ар и сам много об этом думал, и сейчас тоже молчал. Гира ведь попросил.

– Ты любишь картины?

Ар удивился этому вопросу. Не думал, что его друг вообще интересовался живописью, не то что любил ее. Не ответил, потому что считал, что его друг не ждал ответа. Он оказался прав. Гира продолжил:

– Ты видел «Портрет девочки» Ренуара? Наверное, не видел, раз молчишь. Это моя любимая картина, – он снова замолчал, наверное, вспоминая ее, а Ар удивлялся все больше. – В центре этой картины глаза. Они невероятные! Я не представляю, как он мог написать их такими живыми.

Следующая пауза затянулась надолго. Аарон даже подумал, что Гира потерял сознание, но, откашлявшись, Гира продолжил:

– Какой глупостью было бы предположить, что картина эта вышла случайно. Просто, понимаешь, летели краски, упали на полотно – и получилось ЭТО. Глупость! Но почему же так много людей склоняются к версии случайного происхождения жизни. Это херня какая-то! – Гира был бы не Гирой, если бы даже в самую, возможно, серьезную речь своей жизни не вставил бы словечко. – Так ведь мы эту красоту наблюдаем повсюду. Вся жизнь красива, изящна и практична.

Снова пауза и снова кашель. Кровь из Гиры стала выходить чаще. Шепот превратился в хрип, но он говорил все с большим жаром. Чувствовалось, что для него очень важно выговориться.

– Мне нравятся эти эксперименты со смешиванием аминокислот. Ну, ты знаешь. – Ар понятия не имел, о чем он, но промолчал. – Ну, когда берут аминокислоты, суют в бульон из всяких веществ, добавляют температуры и даже электрический разряд – и бах: получают жизнь. Они там уже дошли до того, что живую клетку намешали. Ну и что? Они теперь считают это доказательством случайности возникновения жизни, я же, наоборот, считаю это доказательством НЕСЛУЧАЙНОСТИ.

Насыпь на дно ящика много цветных камушков, тряси ты их сколько угодно, но через миллион лет не получишь картину Ренуара.

– Ну а если некоторые камушки будут задерживаться на нужном месте таким себе клеем? – впервые вставил слово Аарон.

– Ты про естественный отбор небось? – Что то внутри у Гиры, видимо, неимоверно заболело. Он повалился на бок, согнулся и начал сдавленно стонать, словно тянул что-то неподъемное. Ар ничего не мог поделать. Он инстинктивно взял Гиру за руку, и тот стал с силой ее сжимать. Может, хоть это помогало ему перенести боль. Казалось, это будет длиться бесконечно. Но приступ спустя несколько минут прошел.

– Гира, может, отложим разговор до утра? Тебе нужно отдохнуть, – спросил Ар.

– Да не будет у меня утра! Не понимаешь ты что ли! – закричал на него Гира и тут же скрючился от нового приступа. Сейчас боль прошла быстрее.

– Слушай меня дальше. Ты обещал меня не перебивать, – Гира опять откашлялся. Кровь начала вытекать струйкой у него изо рта, и Ар осознал, что его друг не зря спешит: времени оставалось немного. Гира так и остался лежать на боку. Он говорил в сторону, вкладывая в свой хриплый шепот остатки сил. – Естественный отбор – это выдумка. Нет, я скажу, это отмазка для идиотов, которые не желают поверить в очевидное. Но послушай. Ты много знаешь о мутациях, которые происходят с известными нам видами? – он помолчал, но скорее, чтобы собраться с мыслями, чем дождаться ответа. Ар же твердо решил теперь не встревать в разговор. – Немного? И я тоже. Ну, вырастет пятая нога у коровы на ферме в Уельсе. Весь мир об этом посудачит. Так ведь чтобы понять, что мутация полезна, эти новые ноги, руки, крылья должны отрастать постоянно и у всех… Ар, старик, дай мне воды, а то я совсем охрип. Да и нужно охладить то, что у меня там внутри кипит, целый вулкан, наверное.

Гира натянуто улыбнулся своей шутке и замолчал, ожидая воды. Когда Ар протянул ему кружку, он жадно выпил, расплескивая содержимое на накидку, на которой лежал. Он вроде бы и не замечал этого.

– Вкусная вода, – вдруг переключился на другую тему Гир. – У нее вкус какой-то другой здесь. Говорят, у талой воды структура другая… Черт, о чем я говорил?

Аарон понимал, что его друг вплотную приближался к бреду. На его лбу выступили крупные капли пота. Начиналась горячка.

– А-а, да, тьфу ты! – и снова приступ кашля, более длительный, чем раньше. – Нужно поторапливаться, – сам для себя заметил Гира. – Так я говорил про отбор. Чушь это все собачья! Чтобы он работал, мутации должны происходить постоянно – у многих одинаковые, чтобы они действительно могли закрепляться. Эти изменения запланированные и хорошо обдуманные. Ну как можно в здравом уме предполагать, что случайность могла породить эхолокацию, или ночное зрение, или паутину. Вроде родилась такая себе некрасивая сова с кривыми ушами. И эта, значит, кривизна позволила ей лучше охотиться. Ну и что с того? Ведь сотни и тысячи не кривых сов продолжают выживать и худо-бедно питаться? Че-пу-ха! – Гира не поленился продирижировать это слово в воздухе здоровой рукой. – У сов этих одно ухо становилось выше другого постепенно, очень-очень медленно, но у всех. Кто-то, извините, это придумал, обдумал, подвергнул критике, утвердил, если хочешь, и реализовал. Теперь все совы летают с кривыми ушами, и довольны они страшно, – даже в этом состоянии Гира продолжал шутить. Ар удивлялся его силе. – А ты думаешь, ты не меняешься? Ха, и ты меняешься, да только так медленно, что заметить этого ты никогда не сможешь. Сколько у тебя зубов? Говори, не стесняйся, здесь все свои. – Ар было подумал, что Гира опять переключился на другую тему, но понял, к чему вопрос, когда он продолжил: – Тридцать у тебя зубов, как и у меня, как и у всех твоих знакомых. А ты в курсе, что лет этак четыреста назад их у всех было по тридцать два?

– Да ну! – не смог сдержаться Ар.