Эмбрионы

С парадной стороны у кафе стёкла во всю стену. Через них трудно разглядеть, что происходит внутри. Во двор же выходят несколько обычных по размеру окон. Не знаю, что там – служебные помещения или кладовка, – но в них я однажды увидел девушку.

Она стояла боком и с кем-то разговаривала. Меня она не заметила. Наверное, поэтому я решился её рассмотреть. Даже с такого ракурса было понятно, какая она красивая.

Однажды Серёга по моей просьбе зашёл внутрь. Он пробыл там целых десять минут, но никого похожего не нашёл.

Русые волосы, чёлка, спадающая на лоб, немного курносый нос, объяснил я.

– Нет там такой, – сказал Серёга, протягивая мне фруктовый чай. – Есть узбечка с чёрными волосами. У другой – нос и уши с проколом в нескольких местах. У твоей ничего такого не было?

Нет, неуверенно говорю я и снова повторяю приметы.

– Может, она на кухне работает, – предполагает Серёга. – Или моет посуду.

Мысль о том, что такая девушка может быть поваром, вызывает у меня отторжение. Не то чтобы я не люблю поваров, но с такой красотой место точно не на кухне. Она выглядит как модель с обложки. Легко могу представить её на подиуме.

И я заставляю Серёгу зайти ещё раз через неделю. Все походы оплачиваю я. Серёга продолжает уверять, что никого не нашёл.

– Пойдём во двор – я покажу тебе её в окне, – предлагаю я.

– Знаешь, друг, – в этот раз Серёга держит кончиками пальцев два карамельных латте, очень горячих, – заглядывать в окна – это уже перебор. Не находишь?

– Ты же не думаешь, что мне показалось? – Беру у Серёги стакан и делаю маленький глоток. Карамельная лава течёт по горлу, но я не обращаю на неё внимания. – Я правда её видел.

Серёга пожимает плечами и достаёт из кармана мятый бумажный пакет. В нём конфеты: шоколадные шарики, присыпанные кусочками орехов. Маленькие и сморщенные, как высушенные птичьи мозги. Всё за мой счёт.

Мне неловко от мысли, что девушка в окне однажды заметит, как я на неё заглядываюсь. Серёга говорит, что эти извращённые отношения не имеют никакого шанса.

– Не обманывай себя. – Мы сидели у меня дома и скачивали обновление для компьютерной бродилки. – Это всё равно, что влюбиться в актрису, которую видишь только в телевизоре. Или в девушку с постера. У тебя на стене никогда не висел плакат со стройной красоткой?

Ничего подобного у меня не было.

Чёрный кот, перебежавший улицу, заставил меня остановиться.

Через секунду смело пересекаю невидимые кошачьи следы.

Я снова вижу в окне девушку. Только на короткий миг. Когда я прохожу мимо, она на мгновение появляется – и исчезает в глубине помещения. Жаль, но сегодня я тороплюсь.

Когда я наконец оказываюсь возле парка, Серёга пыхтит, как паровоз. Ещё немного – и он задымится. На улице темнеет, он топчется на месте и вертит головой. Смотрю на часы. Я опоздал на пятнадцать минут.

– Так нельзя! – Серёга злится и постоянно трогает свои неухоженные волосы. – Спорим, ты специально ждал, пока на улице станет поменьше людей. – Мы идём в другую сторону от центрального входа. – Нельзя опаздывать, когда у тебя вагон времени. Просто выходи раньше из дома. Это так делается. – Оказывается, он звонил. У него почти села батарея, но он набирал меня дважды. А я забыл телефон дома.

Терпеливо жду, пока он выдохнется, и говорю дежурные слова с извинениями. Он выглядит обиженным, но через пару минут остывает.

Чтобы попасть в парк обычным способом, нужно пройти через центральные ворота. Вечером там многолюдно. Парочки прогуливаются, сцепившись руками. Бегуны в форме топчут асфальтовые дорожки, чтобы сбросить лишние калории. На лавочках, припрятав пиво, сидит молодёжь. В десять вечера ворота закрываются.

Мы хотим задержаться, поэтому идём по тротуару вдоль парка. В нужном месте резко раздвигаем кусты – и нас проглатывают заросли.

Тропинку я обнаружил несколько лет назад, обходя в очередной раз ближайшие к моему дому районы. Она ведёт в дикий уголок парка, настолько густой, что там никто не ходит. На поляне посреди чащи можно посидеть, и тебя не потревожат. Можно разжечь костёр, чтобы запечь картошку в углях или поджарить сосиски. Под деревьями всегда есть куча сухих веток.

Пройдя метров триста, мы упираемся в ручей. Нужно снять обувь и носки, закатать края штанов и пройти по воде.

– Я тут подумал, – говорю Серёге, сидя на большом камне и засовывая носки в карман. – Мне надо самому сходить в кафе. Сяду за столик, закажу кофе и буду ждать, пока не увижу ту девушку. Мне не обязательно с ней разговаривать. Выберу время, когда будет поменьше посетителей.

– Ага, – рассеянно отвечает Серёга, пытаясь в сумерках разглядеть нестриженые ногти на ногах. – Вот что я тебе скажу. – Он начинает размахивать длинными носками, как нунчаками. – Однажды тебя застукают и сообщат в полицию. – Он противно гнусавит, видимо, изображая старушенцию: – Тут озабоченный парень подглядывает в окна за девушками.

– Я серьёзно. – Мы берём обувь в руки и заходим в ледяной ручей. Здесь неглубоко, чуть выше щиколоток. Но ноги тонут в густом иле, и всегда есть риск распороть ступню затонувшей веткой или битым стеклом. Люди получают особенное удовольствие, когда бросают пивные бутылки в воду. – Короче. Мне кажется, я готов.

Перейдя вброд, мы вытираем ноги большими лопухами и снова обуваемся. Серёга опускает закатанные штанины и говорит:

– Когда соберёшься, не забудь меня позвать. Хочу посмотреть на это представление.

– Ладно, – говорю я, затягивая шнурки. – Вот увидишь, у меня получится.

Серёга хмыкает и двигает вперёд по едва различимой тропинке. Пока не стемнело, нужно добраться до поляны.

Глава седьмая

Найти абсолютную темноту сложно. Такую, про которую говорят хоть глаз выколи. Как если укрыться с головой одеялом.

Даже ночью всегда есть немного света. Сейчас над нами зависла огромная луна. Своим тусклым сиянием она очерчивает контуры деревьев вокруг нас. В любом случае даже самая тёмная ночь меня не пугает. Внутри меня давно поселился сгусток тьмы.

В парке много звуков. Если затаить дыхание и прислушаться, слиться с зарослями, то можно услышать, как кипит ночная жизнь. Вдалеке журчит ручей. Ветер качает деревья. Шум листьев напоминает звук набегающих волн. В кустах копошатся мелкие зверушки. Мы лежим, расстелив ветровки на траве, и смотрим вверх.

– Прямо как в лесу, – говорит Серёга.

Мне нечего ему ответить. Как выглядит настоящий лес, я помню плохо. Когда-то мы с отцом ходили по грибы. Пробирались через чащу, потом садились на ствол поваленного дерева и пили из армейской фляги воду, которую набрали в роднике. Всё это было в другой жизни, которая похоронена под толстым слоем памяти. Приходится поворошить пласты, чтобы вытащить наружу давно забытые ощущения.

– Там пахнет по-другому, – наконец говорю я.

– Запах как запах, – говорит Серёга и сгребает рукой опавшие листья, поднимает их и разжимает пальцы. Я чувствую, как листья падают на лицо, и не убираю их.

– Хотел сказать, – Серёга поворачивает ко мне голову, – по поводу той игрушки.

– Какой игрушки? – спрашиваю я.

– Ну… – он переходит на шёпот, хотя нас никто не может услышать. – Пистолет, который я тебе достал.

– Продал, – поправляю я его.

– Тссс, – шипит он на меня. – А вот про это никому говорить не надо.

– Про что? – спрашиваю я. – Про пистолет, который ты мне продал?

– Да тихо ты! Сам же просил быть осторожным, – почти стонет Серёга.

– Тут никого нет, – смеюсь я.

– Мы в парке. На улице. Это не то же самое, что в квартире, – задумчиво произносит Серёга. – Давай придумаем, как его называть, чтобы нас никто не понял. Короче. Если нужно о нём что-то сказать, мы говорим игрушка. Ясно?