Теории внимания

Мишель Фуко (1926–1984) разрабатывал понятие «заботы о себе» – epimeleia heautou – в курсе лекций, прочитанных им в Коллеж де Франс в 1981-82 годах под названием «Герменевтика субъекта». Затем он свел все свои соображения воедино во втором томе «Истории сексуальности», в главе «Культура себя».

Там он сделал несколько обобщающих замечаний об этом философском подходе, в частности, заявив, что термин epimeleia подразумевал не просто хлопоты, но целый комплекс вполне конкретных дел, а когда речь заходила о «себе», то epimeleia предполагала весьма тяжкий труд.

Суть этого труда, в каком бы именно упражнении он ни выражался, определялась определенным обращением к себе. Философ – это не знаток философии, это человек, воплощающий философию своей жизнью. Поэтому он вовсе не должен оставить все прочие занятия, отдавшись философии, но он должен постоянно помнить о главном: стремиться к себе, искать себя и соотноситься с собою.

Такое обращение, говорит Фуко, предполагает «сдвиг внимания», внимание становится ценностью, и его нельзя более тратить впустую, на праздное любопытство, на суету… Теперь эта драгоценная сила должна быть отдана самому главному – проращиванию семян души. Об этом он говорил еще в своих лекциях:

«Во всякой разумной душе, которая приходит в мир, содержатся семена добродетели; их-то и пробуждают к росту слова, те самые слова истины, что звучат вокруг и воспринимаются слухом. Как были посеяны в человеке семена добродетели, внедренные в него самой природой разума, так и пробудить их может логос, проникающий в душу…» (Фуко. Герменевтика. С. 364).

На примере этого упражнения ярче всего раскрывается роль внимания в философской аскезе, понимаемой именно как упражнение в воспитании и совершенствовании души. О каком именно упражнении говорит в данном случае Фуко как о философской аскезе? О совершенствовании в искусстве философского слушания. Этот предмет настолько неожиданен и в то же время необходим, что я намерен пересказать мысли Фуко предельно подробно.

Итак:

«Сделать истину своей, стать субъектом истинной речи – вот в чем, на мой взгляд, заключается самая суть философской аскезы…

Исходным пунктом, начальным этапом, но также постоянной опорой этой аскезы как субъективации истинной речи будут все техники и все практики, касающиеся слушания, чтения, письма и говорения. Слушать, уметь слушать, читать и писать как надо, а также говорить – вся эта техника истинной речи и станет постоянной опорой и неизменным сопровождением аскетической практики» (там же. С. 360–361).

Не надо забывать, что «истинная речь» для грека со времен Гераклита – это божественный Логос. Что же касается излюбленного Фуко термина «субъективация», то проще всего ограничиться тем пониманием, что проскальзывает в первой строке этой выдержки: сделать истину своей, иными словами, присвоение и усвоение истины, тем самым превращение ее в некое личное свое качество, то есть в качество меня как субъекта.

Я не в силах буду пересказать всего, что относили в древности к искусству слушания, но необходимо упомянуть, что греки осознавали двойственность слуха. Фуко приводит выдержку из трактата Плутарха «О слушании», который сам перенял эту тему у Теофраста:

«В сущности, способность слушать, слух – это одновременно и самое pathetikos, и самое logikos из чувств. То, что оно самое pathetikos, означает – в очень приблизительном переводе – самое „страдательное“ из чувств. Иначе говоря, слушающая душа больше, чем когда она пользуется любым другим – все равно, каким – чувством, пребывает в пассивном состоянии по отношению к внешнему миру и открыта всему, что оттуда идет и может застичь ее врасплох.

И Плутарх поясняет: невозможно не слышать того, что происходит вокруг. В конце концов, можно не смотреть: закрыть глаза. Можно избегать прикосновений. Можно не пробовать вещи на вкус. Но невозможно не слышать…

И потом, очевидно, что слух гораздо более, чем любое другое чувство, позволяет заворожить душу, открывая ее льстивым речам, делая чувствительной к красотам риторики, а равно подвергая воздействию – иногда благотворному, но иногда вредному – музыки» (там же. С. 362).

Это выглядит очевидным, но почти не поддается объяснению. Как если бы воспринятое другими органами чувств имело отношение к телу, а услышанное прямо направлялось к душе для понимания.

Поэтому, «говорит Плутарх, оно также и самое logikos. И, говоря logikos, он хочет сказать, что это чувство более, чем какое-либо другое, восприимчиво к логосу» (там же).

По сути, слух есть средство обретения логоса, что вовсе не значит, что ты его обретешь или не обретешь, если выслушаешь мудреца!

«В конце концов, не так уж плохо, что ухо, в сущности, пропускает в нас все как есть, без вмешательства воли, и что оно воспринимает всякий достигающий его логос. Так, говорит он, для учителя философии это даже очень удобно, потому что, даже если его не понимают или не слушают и вовсе ничего не делают, все равно что-то от его слов останется. Всегда остается что-то, потому что логос проникает в ухо и потом, независимо от того, хочет этого человек или нет, вершит невидимую работу в душе» (там же. С. 363).

Верша эту работу, логос и пробуждает семена добродетели в наших душах. Однако это еще не значит, что нам ничего не нужно делать, чтобы эта работа свершилась. Слушать тоже надо уметь. Тут Фуко обращается за помощью к Эпиктету. Речь, даже если это речь философа, состоит не только из сути, не только из логоса, она еще содержит в себе само говорение. И это опасно, потому что говорение улучает:

«Слушающий, говорит Эпиктет, рискует оказаться в плену и там и остаться… И это та опасность, которой, со своей стороны, подвергается всякий слушающий, если он направляет внимание не туда, куда нужно» (там же. С. 366).

К философу приходят за логосом, но логос неотделим от говорения, «тем более неотделим от какого-то числа слов… слушать почти так же трудно, как и говорить…

Так вот, говорит Эпиктет, чтобы уметь говорить как нужно, с пользой, чтобы избежать напрасного или вредного говорения, требуется что-то вроде tekhne, некое искусство. И также для того, чтобы слушать, нужна empeiria, то есть навыки, опыт, некоторая сноровка. И также нужна tribe (tribe – это прилежание, постоянное упражнение)…

Эпиктет подчеркивает, что для того, чтобы говорить как следует, требуется tekhne, искусство. Тогда как для слушания нужны опыт, навыки, неустанное упражнение, внимание, усердие и т. д.» (там же. С. 366–367).

Чтобы слушать, нужны усердие, опыт, навыки и внимание.

Все это философское упражнение, обучающее слушать, предполагало длительное молчание, умение принять необходимую позу, но главное – это управление вниманием. Это управление предполагает несколько уровней. Начальный – нечто вроде обратной связи, позволяющей понять, что сказанное воспринимается:

«Существует, стало быть, наряду с фундаментальным, правило неподвижности, обеспечивающей качество внимания и прозрачность внимающей слову души, некая система условных знаков внимания, с помощью которых слушающий дает понять говорящему, что его слушают, и, кроме того, сам уверяется в том, что его внимание в точности следует за речью говорящего» (там же. С. 370).

Это упражнение сродни йогическим асанам в философии, позволяло говорящему видеть, слушает ли его ученик. Правильная поза, приняв которую слушающий выказывает внимание, в нужный миг одним движением бровей переспрашивает либо легким кивком подтверждает, что понял, не позволяет ученику спрятаться за свободной позой и скрыть свою тупость, а значит, и беспорядочное мельтешение мыслей.

Ученик должен уметь дать знак, что слушает и понимает, а также одобряет сказанное. Он должен уметь переспросить легким движением поднятого указательного пальца.

«Как видите, существует двойной регистр: неподвижность изваяния, которая обеспечивает внимание и дает логосу войти в душу, но одновременно вся эта семиотическая игра жестов и поз, с помощью которой слушающий показывает всем, а также себе самому, что он внимательно слушает, некоторым образом сам уверяется в том, что внимательно следит за речью и хорошо понимает ее, и в то же время задает ритм тому, кто держит слово, задает ритм речам и объяснениям очередного оратора.

Определенный род деятельного и осмысленного молчания – вот что требуется от хорошего слушателя философии. Такова, так сказать, физическая сторона регламентации внимания, обеспечения хорошего внимания и хорошего слушания» (там же. С. 373).

Молчание и правила физического слушания составляют подготовительные ступени к овладению собственно искусством внимания. И вот собственно искусство внимания.

Философская речь должна быть выслушана со всем вниманием. Без этого она не будет усвоена. Но речь, кроме логоса, несет в себе и говорение, которое может очаровывать душу и улучать ее во всяческие ловушки. Вот тут-то и начинается настоящая работа!

«…в том-то и должна заключаться работа слушателя, чтобы, слушая речь, по природе своей неизбежно двойственную, должным образом направлять свое внимание. Что означает – должным образом направлять свое внимание?

Это означает две вещи.

Во-первых, слушателю надо направлять свое внимание на то, что, согласно традиции, называют to pragma. To pragma… это очень строгий философский и грамматический термин, обозначающий то, о чем речь…

Надо постичь то, что сказано. Надо постичь то, что сказано этим логосом истины, уловить тот единственный смысл, который только и важен в философском слушании. Ибо pragma философского слушания – в той мере истина, в какой она преобразуется в наставление к действию» (там же. С. 376).

Иными словами, внимание должно быть направлено в речи не на звучание или красоту, а на то, что изменит твою жизнь, ибо настоящая философия действенна.

«И наконец, второй способ направить внимание в хорошем философском слушании состоит в том, чтобы вслед за тем, как сказанное уловлено одновременно и как истина, и как наставление, сразу приступить к запоминанию. Надо, чтобы сошедшее с языка того, кто это произносит, без промедления было воспринято, понято, хорошо уложено в сознании и закреплено в нем…

Плутарх приводит пример того, как ведут себя у брадобрея. Никто не уйдет от него, не взглянув на себя в зеркало, чтобы увидеть, как его постригли. И точно так же завершением философской беседы, урока философии должен стать быстрый взгляд на себя самого с тем, чтобы узнать и заметить себе: где это я нахожусь относительно истины, в самом ли деле выслушанный урок приблизил меня к истинной речи, позволил освоиться с ней; убедиться, насколько я готов сделать ее своей…» (там же. С. 378).