Падение с яблони

Самый неприятный этаж – третий. И нормальный учащийся старается его обойти. Там располагается неприятельский штаб – учительская. А также кабинет директора, которого, несмотря на уважение, наш брат старательно избегает.

Любимые этажи – первый и четвертый. На первом находится столовая, манящая своими запахами. На четвертом – спортзал и медпункт, где можно вволю побеситься и взять освобождение от занятий. Второй этаж – сплошные аудитории и библиотека. И мне он со своим книжным запасом как-то более по душе.

Из двух лестничных клеток, расположенных по торцам здания, только одна функционирует полностью и постоянно. Другая – лишь со второго этажа по четвертый. Площадка на первом, где законсервирован запасной выход, образует тупиковый отросток – единственное бесконтрольное место. Здесь не ступает нога преподавателя, за исключением завуча. И девчонкам тут нечего делать. Для них это открытая непристойщина. Стены изодраны до кирпича и расписаны сортирным фольклором, потолок закопчен спичками и заплеван. Здесь стоит неистребимый запах мочи и табака. Зимой на переменах здесь толпится половина всех курильщиков. Все самое захватывающее происходит здесь. Здесь выясняют отношения, идут разборки, здесь квасят носы и воспитывают новичков. Здесь местные собирают оброк с неместных. Здесь вторая жизнь бурсы.

В нее я еще не включился.

Наша группа отборная в прямом смысле. Отобрана из лишних людей не только в девятнадцати других группах, но и в нескольких других учебных заведениях. Однако порядковый номер ее почему-то второй.

Всего нас двадцать человек, из которых две девчонки – Настя Дранченко и Вера Калмыченко. Обе из одной кубанской станицы, но так не похожи друг на друга, будто притащили их сюда с разных концов света.

Настя – чистая кобыла, палец в рот не клади. Смешливая, веселая, пышущая здоровьем и энергией. Красавицей ее не назовешь, как и французского актера Фернанделя, на которого она здорово смахивает. Однако тело у нее не по годам – прямо руки чешутся. Повалить ее, помучить – одно удовольствие. Что, собственно, наш брат частенько и проделывает.

Верка похожа на нее только тем, что тоже не красавица. Лицо ее здорово портят тяжелые старушечьи очки. Что касается фигуры, видимо, в младенчестве ее неправильно пеленали. Получилось этакое полено на полусогнутых ногах. И если к этому добавить ее природную безвкусицу, тупость, угрюмость, покорность и чрезмерную стыдливость, то, честное слово, девчонку можно пожалеть.

Не знаю, какая из перечисленных черт больше всего приглянулась группе, но Верка в первый же день была избрана комсоргом. И теперь бедняжка добросовестно собирает с нас взносы, вызывая раздражение даже у своей единственной подруги.

Друзей пока нет. Чаще всего провожу время с Юркой Хайловым. Он тоже станичный, кубанский. В Таганроге живет на квартире у какой-то бабки. С ним еще трое наших. Все в гости приглашают, выпить предлагают. Думаю, за этим дело не станет.

Хайлов – большой любитель выпить. Но курильщик он вообще страшный. Наверное, и засыпает с сигаретой в зубах. Такое впечатление, что всю жизнь ему это запрещали. Любит еще поговорить о девочках и зубы при этом поскалить. Тут уж я ему прекрасная компания.

Эх, девочки-девочки! О них мы только и говорим. Хотя в основном с плохой стороны, но без конца о них. Предмет бы нам такой – девочковедение. Вот бы успеваемость была!

3. Завод

Практика на заводе.

Радость эта выпадает по средам и субботам. Первая смена заканчивается в час дня, что само по себе уже приятно. Однако за столь раннее освобождение приходится дорого платить…

Сегодня я впервые стал за токарный станок. Очень сложное ощущение… Мастер наш, Александр Петрович, расставил всех новеньких за самые старые станки. Александр Петрович откровенно не любит нашу группу. Называет нас сбродом и утверждает, что толку из нас не будет никакого. Так прямо и заявляет: не хочу на вас и время убивать! Мы к нему тоже не питаем особой привязанности. Хайлов, например, после каждого разговора с ним отворачивается и беззвучно губами произносит: «Козел».

Мне достался станок нэповских времен размером с корову. Гремит так, что страшно находиться с ним в одном помещении. Достается же он всегда или последнему по списку, или штрафнику. Ни тем ни другим я не был. Мне просто повезло.

Поборов инстинкт самосохранения, я стал рядом, взялся руками за суппорт. И испытал жуткий восторг. Под самым носом у тебя металл врезается в металл. И из металла вытекает металлическая стружка. И над всем этим твоя власть! Настоящее дело. Так здорово, что после это можно себя уважать.

Конечно, не все сразу дается. Почти все болванки, из которых надо было выточить правильные цилиндры, я загнал в брак. И Александр Петрович потом снимал стружку с меня. Но это все мелочи. Главное, мне понравилось. Главное, дело это не простое и требует мастерства. Те, кто уже побывал здесь пару раз, шлепают детальки так, что комар носу не подточит. И я буду токарем, несмотря на гнилое пророчество мастера.

Александр Петрович, хоть убей, напоминает мне предателя из какого-то фильма.

4. Серые глаза

Бурса. Обед. В столовой подходит ко мне Хайлов и с видом заговорщика сообщает:

– У меня день рождения.

Я, как полагается, шумно выражаю восторг, поздравляю его.

– С тебя причитается, – говорю.

Он подмигивает:

– Все в ажурчике.

Садимся за столик. С нами Дешевенко и Карманников, которые живут вместе с Юркой. Именинник достает из-за пазухи чекушку и разливает по пустым стаканам.

Хлопнули по маленькой, закусили. Сидим, довольные, с наслаждением перемываем косточки Александру Петровичу. Но это надоедает, и мы переключаемся на девочек…

Потом спрашиваю у Хайлова:

– Видно, что я пьяный?

– Нет, – говорит, – ты как огурчик.

– Врешь, я уже хороший!

Тогда он без всяких церемоний останавливает проходящую мимо девчонку.

– Девушка, – говорит, – разве видно, что этот человек выпил?

И тычет в меня пальцем, подлец.

А девушка смотрит своими серыми глазами прямо в лицо мне. И так близко смотрит, что, кажется, глаза ее разрастаются и охватывают меня со всех сторон. Смотрит долго, немигающе, с интересом и, может быть, даже с кокетством. Как будто давно меня знает и давно что-то хочет сказать. А я своих глаз не могу оторвать от нее. Так что если во мне и был какой хмель, то под этим взглядом он вылетел к чертям собачьим.

В конце концов она улыбнулась и сказала:

– Нет, не видно.

И пошла. Потом оглянулась и еще раз полоснула по мне своими глазищами.

Целый день глаза эти стояли передо мной. И до сих пор вижу их!

Спросил у Юрки, кто она такая, эта сероглазая. Он сказал, что из тринадцатой группы, но имени ее не знает. Обещал устроить свидуху. А я почему-то разволновался и попросил его не утруждаться.

А теперь вот жалею. И убеждаю себя: подумаешь, посмотрела! Велика важность – красивые глазки! Тут со станком своим никак не разберешься, шпиндель вибрирует, суппорт сбивается. Надо срочно убедить козла Александра Петровича, что нормальную деталь на нем не сделаешь. Вот задача!

Придурок. Глазки-то не выходят из головы. И ничего мне больше не надо.

Какой болван сказал, что скромность украшает человека! Она уродует его.

5. Скука

Думал, заведу дневник – и жизнь моя наполнится. Черта лысого!

Каждый день одно и то же. Живу как-то через силу. Исполняю обязанности – и никакого удовольствия. Будто чужой дядя написал скучный сценарий, в котором я обязан играть свою скучную роль. И от этого однообразия – лень. Она, матушка, руки мне наливает свинцом, голову дурманит. Так что мозги начинают работать в каком-то паскудном направлении.

Сижу на уроке спецтехнологии и сатанею от безделья. Кузьминична, преподаватель, – маленькая, сухонькая, с обезьяньей мордочкой – зудит хуже подлого комара. Я считаю минуты. И, чтобы не заснуть, время от времени размышляю о говорящей женщине… И женщиной назвать ее язык не поворачивается. Так себе, человечиха, мелкая, как брызги от дождя, от которых неприятно промокают ботинки. Не успел ведь сделать ничего плохого, а она уже смотрит на тебя нехорошо, словно ожидает от меня неприятности. Что ж, если и дальше будет так смотреть, придется оправдать ее ожидания…

Одурев вконец, я осмотрел товарищей. Бедняги, все изнемогают. А впереди еще полчаса! И, чтобы не заснуть, я саданул в бочину спящего рядом Дешевенко. Тот выставил на меня мутные глаза. Зевнул. Толкнуть в ответ поленился.