Падение с яблони

– Уйди с глаз!

В группе за меня здорово переволновались. Особенно Дешевый. Испугался, что я выдам его как соучастника. Однако я вернулся героем из стана врагов. Я вернулся на коне. И сам чувствовал себя победителем в тяжелой борьбе со скукой.

6. Мастачка

У нас новый мастер. Женщина! С ума сойти. Мастачка! Сегодня предстала она перед нами, высокая и полная, в полтора Александра Петровича, надменная и рыжая, с детскими конопуш-ками. С первых же ее слов стало ясно, что перед тем, как принять нас, она имела долгую беседу с предшественником.

– Меня зовут Дина Ивановна Бугрова, – сказала она и уподобилась настоящему бугру. – Я буду вашим мастером. До конца ваших дней. Ваших дней в этом училище. Понятно? Вот и хорошо. Теперь вы всегда будете меня понимать. И у нас не будет никаких недоразумений. Я не привыкла много разговаривать.

И она нахмурила огненные брови.

Прическа ее тоже напоминала бугор. Рыжие волосы свивались мудреным калачом на темечке. А рыжие маленькие ушки совсем терялись за круглым, как сковородка, лицом. Так что, если бы за ее затылком развернуть желтый веер, она бы точно превратилась в подсолнух с двумя точками коричневых глаз, которые можно было вполне принять за шмелей.

После короткого зрительного изучения состоялось поименное знакомство. Она зачитала все фамилии из журнала с таким видом, будто хотела кого-то среди нас разыскать. И, не найдя, подняла всех и одним большим стадом погнала на завод.

При Александре Петровиче таких маршей не было.

Особого восторга это рыжее явление в группе не вызвало. Но, думаю, хуже не будет. В конце концов, она – женщина.

7. Мастачка и мы

За три недели мы хорошо познакомились с нашей мастачкой.

Дина Ивановна. Настоящего имени тебе еще не придумано!..

Александр Петрович стал для нас далеким светлым воспоминанием. Он не любил нас – это правда. Но хоть сам переживал. И, ругаясь, всегда кипел. Эта спокойна. Женщина-гранит. Все глухо в ней, бровь не шевельнется, когда ругает нас последними словами. Лик надменен, взгляд леденит – чистая императрица.

Наша группа при ней очень быстро разделилась на две части – хорошую и плохую. В первую вошли девчонки, сразу ставшие осведомительницами, Менделеев, Морошкин, Тарасенко – потому что отличники, Стародубов – тупица, Буркалов – подхалим, Чернобаев – тихий угодник, Шматко – безъязыкий исполнитель. И почему-то Дешевенко. Во вторую попали конченые бездельники и разгильдяи типа Зайкина и Орлова, упрямые тихони Курманов и Горшков, бабник Северский, вечно недовольный Сопилкин и, опять-таки непонятно почему, Карманников и Хайлов.

Конечно, это не означает, что две половины между собой перестали здороваться и ступили на тропу войны. Внешне все по-прежнему. Только отношение самой мастачки к хорошим и плохим совершенно разное. Если с первыми она может о чем-то поговорить, даже пошутить (хотя шутки обычно выходят у нее, как у лошади улыбка), то вторые слышат от нее большей частью такое: сволочь! свинья! скотина! рожу бы тебе набить, да пачкаться не хочется! дать бы тебе в харю, чтобы юшкой умылся!.. И так далее, вплоть до тюремного жаргона. Матом не ругается. Наверное, потому, что женщина. Хотя мы этого уже не замечаем.

Сейчас уже не вспомню, чем впервые я не угодил ей. Но на второй же день услышал от нее:

– Ты что, самый умный? Ты ошибаешься. Глист ходячий, смотри, чтобы тебя ветром не переломило!

Не скажу, чтобы я затаил обиду. Глупо обижаться на таких людей. Должно быть, жизнь сама их наказывает. Как Александра Петровича, которого действительно хватил инфаркт, хотя уже и без нас. Однако случая, чтобы подкузьмить Рыжую, я не упускаю.

Ненавидит она меня каким-то особым чувством, словно классового врага.

Сегодня потребовала, чтобы я привел в училище отца. Вроде ему больше делать нечего. Пришлось очень долго доказывать ей, что нормально учиться я могу вполне и без отца. Она смягчилась. Видимо, поняла, что повод пустячный. Хотя вряд ли поэтому. Скорее всего, ей понравилась моя покладистость.

А у меня было просто отличное настроение. Не хотелось скандала, потому что сегодня чудная погода.

8. Нюська, Влас и Сероглазая

В обед, как обычно, мы толпились перед столовой и ждали, когда дежурный пригласит в зал. Я уже по привычке отыскал свою сероглазую и утопил в ней свой взгляд.

Напротив у стены стоял один балбес из третьей группы по кличке Нюся. Жалкий тип. Узкие обвислые плечи, широкий зад, забитая мордашка с большим тяжелым носом. Нетрудно понять, почему он так притягивал к себе нахальную братию.

Тут же терся его одногруппник Влас. Редкой породы скотина. Давит на морде прыщи, так что гадость из них вылетает на полметра. Уши как чайные блюдца, будто в младенчестве получил две оплеухи одновременно. Пытается скрыть эти блюдца за длинными волосами. И совершенно забывает, что волосы надо хоть изредка мыть.

Влас донимал Нюсю щелканьем по носу и шлепаньем по заднице.

– Нюська, ты шо, загуляла с Кротом? А?.. Почему жопа мокрая?

Нюське наверняка хотелось плакать, но он улыбался и неуклюже отбивался от назойливых рук.

Крот, человек без шеи, похожий на кабана, с маленькими глазками и крепкими лошадиными зубами, вертелся рядом и всеми силами старался переплюнуть Власа. Это ему не удавалось. Власа никто не мог переплюнуть. Рот его был настоящей помойкой.

Я не мог смотреть на эту картину в присутствии моей сероглазки. И сказал Власу:

– Не надоело еще? Тошнит от вашего юмора!

Влас промолчал, будто ничего не услышал. Крот – то же самое. Но оба сбавили свою активность. И вдруг Нюська расправляет кошачьи плечи, поворачивается ко мне и произносит:

– Ты, тошнотик, не суйся, куда не просят!

У меня челюсть отвисла. Сказать было нечего. Пришлось опустить глаза и отвернуться.

Я стоял, упираясь плечом в стенку, и тупо глядел в спину Карманникова. И вдруг совершенно ясно почувствовал, как по правой щеке разливается тепло. И сразу же понял, что эти ласковые лучи струятся из серых глаз. И как-то все во мне перевернулось, тяжелый осадок улетучился, и я приподнялся над всеми. Захотелось улыбнуться этой девушке, подойти к ней и запросто о чем-нибудь поговорить. Хотя бы об этом скоте – Нюське.

И я уже собрался ей подмигнуть. Но тут она сама улыбнулась мне. И стала такой неземной, что я почему-то окаменел. Растерялся. И кровь застучала в висках. И я потерял управление собой. Ухмыльнулся косо, неестественно. И отвел взгляд, как будто уже устал от всего на свете.

А когда пошевелил мозгами, то услышал в себе малодушный голосок: «Не сейчас, потом, как-нибудь потом, при встрече, наедине, только не здесь, тут слишком много козлов на тебя будут таращиться…»

Должно быть, она услыхала тот ничтожный голосок. Потому что, когда я второй раз перехватил ее взгляд, она уже не улыбнулась. «Ну вот, я же говорил!» – пропищал напоследок подлый голосок. И заглох. Будто сделал свое дело.

Сижу сейчас, как идиот, в своей Дарагановке и думаю о ней. Первый час ночи. На улице тьма кромешная и холод свинячий. Десять километров отделяет меня от нее. Небось, уже спит. Одна под одеялом, тепленькая, голенькая… Это кошмар! Опять молотобойцы застучали в висках.

Мать требует, чтобы я гасил свет и ложился спать. Эх, мамочка, ничего тебе не понять! И никогда ты не узнаешь, чем озабочен сейчас твой сынок и почему он пишет среди ночи.

9. Любовь

С ума сойти! Уже два месяца прошло, как увидел ее впервые. Все эти дни сероглазая была главным объектом моих мыслей. Продолжаю любоваться ею и не решаюсь познакомиться. А сколько раз была возможность! Но я словно опасаюсь что-то испортить.

Мне кажется, между нами возникла какая-то тонкая хрупкая связь. И обычные слова могут разрушить ее. Наверное, поэтому меня и потянуло на слова необычные, которые в нормальной жизни трудно назвать здравыми.

Целый день бродил по лиману и стонал от нежности, прущей из груди. И в результате породил вот это:

Не свет заблестел на дороге,
Не солнце прорезало мрак,
Не новый фонарь в Таганроге
Повесил какой-то чудак,

Не радость вскружила меня,
Не сталью пронзили мне тело,
Не глупость, не дурь беленят
Мой разум, уснувший без дела.