О борьбе с проституцией

О борьбе с проституцией
Александр Валентинович Амфитеатров

Женское нестроение #1
«Опять газеты полны разговорами о борьб? съ развитiемъ проституцiи, объ уничтоженiи торга б?лыми невольницами, о правилахъ для одиночекъ, квартирныхъ хозяекъ, объ охран? отъ разврата малол?тнихъ и т. д. Собираются и ожидаются съ?зды, слагается союзъ «защиты женщинъ», готовятся проекты, сочиняются р?чи, пишутся статьи. Сколько хорошихъ словъ, благихъ нам?ренiй, – надо отдать сараведливость, – весьма часто переходящихъ и въ доброжелательные поступки, и въ полезныя пробныя м?ропрiятiя! И изъ года въ годъ, изъ десятил?тiя въ десятил?тiе повторяется одна и та же исторiя: доброжелательные поступки приводятъ къ результатамъ чуть ли не обратно противоположнымъ желанiю, a изъ м?ропрiятiй вырастаетъ для женскаго пола, совс?мь неожиданнымъ сюрпризомъ, какая-нибудь новая житейская каторга, горшая прежнихъ…» Произведение дается в дореформенном алфавите.

Александр Валентинович Амфитеатров

О борьб? съ проституцiей

I

Опять газеты полны разговорами о борьб? съ развитiемъ проституцiи, объ уничтоженiи торга б?лыми невольницами, о правилахъ для одиночекъ, квартирныхъ хозяекъ, объ охран? отъ разврата малол?тнихъ и т. д. Собираются и ожидаются съ?зды, слагается союзъ «защиты женщинъ», готовятся проекты, сочиняются р?чи, пишутся статьи. Сколько хорошихъ словъ, благихъ нам?ренiй, – надо отдать сараведливость, – весьма часто переходящихъ и въ доброжелательные поступки, и въ полезныя пробныя м?ропрiятiя! И изъ года въ годъ, изъ десятил?тiя въ десятил?тiе повторяется одна и та же исторiя: доброжелательные поступки приводятъ къ результатамъ чуть ли не обратно противоположнымъ желанiю, a изъ м?ропрiятiй вырастаетъ для женскаго пола, совс?мь неожиданнымъ сюрпризомъ, какая-нибудь новая житейская каторга, горшая прежнихъ. И сатана, гуляя по своему аду, полъ въ которомъ, какъ изв?стно, вымощенъ добрыми нам?ренiями, – посл? каждаго съ?зда или конгресса о проституцiи, все кр?пче, все съ большею самоув?ренностыо топаетъ копытами по тому м?сту, гд? похоронены сотни разр?шенiй вопроса о падшихъ женщинахъ, язвительно см?ется и приговариваетъ:

– Вотъ гд? y меня основательно, густо вымощено!

Борьба съ распространенiемъ проституцiи, обыкновенно, проектируется съ двухъ точекъ отправленiя: этической – для самихъ жертвъ проституцiи, медицинско-профилактической – для общества, въ сред? котораго проституцiя развивается, служа показательницею его, какъ принято выражаться, темперамента. Въ дополненiе къ отв?тамъ на эти главные устои вопроса, ищутся разгадки второстепенныхъ осложненiй, изъ него истекающихъ; въ томъ числ?, съ особеннымъ усердiемъ предлагается дилемма объ улучшенiи быта проститутки, объ охран? ея челов?ческихъ и гражданскихъ правъ, словомъ, такъ сказать, о защит? ея отъ жестокаго обращенiя. Опять-таки – прекрасныя, истинно гуманныя задачи: и упражняться въ р?шенiи подобныхъ житейскихъ шарадъ – благородн?йшее занятiе для мыслителя благонам?реннаго и любвеобильнаго. Но сатана, все-таки, топочетъ копытами, см?ется и восклицаетъ:

– Н?тъ, господа, – это м?сто y меня надежно, кр?пко вымощено!

Я зналъ въ жизни своей очень много членовъ разныхъ обществъ покровительства животнымъ, въ томъ числ? иныхъ очень д?ятельныхъ, – но только одного, который покровительствовалъ имъ д?йствительно и вполн? посл?довательно. Онъ сд?лался вегетарiанцемъ, всегда и всюду ходилъ п?шкомъ и не держалъ въ дом? своемъ ни кота, ни собаки. Этотъ челов?къ устранилъ себя отъ потребностей въ животномъ мiр?, и тогда животный мiръ получилъ н?которую гарантiю, что онъ не будетъ терп?ть отъ этого челов?ка жестокаго обращенiя, по крайней м?р?, вольнаго потому что, в?дь, въ конц?-то концовъ, все наше отношенiе къ животнымъ – сплошь жестокое, даже когда мы считаемъ его кроткимъ. Нельзя съ н?жностью лобанить быка, хотя бы на самой усовершенствованной бойн?, нельзя мягко сердечно перер?зать горло барану и отрубить голову индюку; нельзя воображать, будто доставляешь необычайное наслажденiе лошади, впрягая ее въ вагонъ конно-жел?зной дороги; и хотя гастрономы утверждаютъ, будто карась любитъ, чтобы его жарили въ сметан?, однако врядъ-ли они отъ карася это слышали. Не быть жестокимъ по отношенiю къ животнымъ можетъ только то общество, которое въ состоянiи обходиться безъ животныхъ. Всякое иное покровительство животнымъ заботится не о благополучiи животнаго мiра, a объ успокоенiи нервной чувствительности общества челов?ческаго, объ умиротворенiи поверхностными компромиссами челов?ческой сов?сти, внутреннимъ голосомъ своимъ протестующей въ насъ противъ грубыхъ формъ эксплоатацiи живого, дышущаго существа. Защищая истязуемое или напрасно убиваемое животное, мы оберегаемъ не его, но собственный нравственный комфортъ, собственное самодовольство. Если въ оправданiе истязанiя или убiйства животнаго им?ется хоть маленькiй, понятный и выгодный челов?ку предлогъ, оно уже не считается ни истязанiемъ, ни напраснымъ убiйствомъ. Научные интересы – достоянiе немногихъ: поэтому тысячи людей возмущаются до глубины души откровенными жестокостями вивисекцiи, ц?лей которой они не понимаютъ. Вкусовые интересы доступны вс?мъ: поэтому т? же тысячи людей не смущаются ?сть раковъ заживо сваренныхъ въ кипятк?, и требуютъ, чгобы кухарка с?кла налима предъ закланiемъ его въ уху, такъ какъ отъ с?ченiя налимъ «огорчается», и вкусная печенка его распухаетъ.

Прошу извиненiя за грубоватую аналогiю, но мн? сдается, что въ вопрос? о проституцiи мы весьма недалеко ушли отъ сомнительной условносги обществъ покровительства животнымъ. Вопросъ ставится совершенно на т? же шаткiя основы компромиссовъ между безусловнымъ и неизб?жнымъ зломъ общественнаго явленiя и его условною, житейски-практическою «пользою».

Мы хотимъ остановить распространенiе проституцiи и, для начала, обуздать наглую торговлю живымъ товаромъ. Очень хорошо будеть, если переловятъ разныхъ аферистовъ и аферистокъ, промышляющихъ б?лыми невольницами на проституцiонномъ рынк?, если затруднятъ кандидаткамъ въ проституцiю доступъ къ позорному ремеслу и т. д. Но я не думаю, все-таки, чтобы вс? эти паллiативы стоили названiя борьбы съ распространенiемъ проституцiи и чтобы, даже при самомъ тщательномъ проведенiи ихъ въ жизнь, проституцiя перестала распространяться: ростъ ея не отъ нея зависитъ, и остановится онъ и пойдетъ на убыль не отъ т?хъ искусственныхъ м?ръ, какими мы воображаемъ упорядочить рыночное предложенiе проституцiи, но только и исключительно отъ этическихъ, соцiальныхъ, экономическихъ, реформъ, которыя, преобразовавъ физiономiю современнаго общества, естественнымъ путемъ уничтожатъ проституцiонный рынокъ или, по крайней м?р?, понизятъ на немъ спросъ. Пусть общество не нуждается или какъ можно меньше нуждается въ проститутк?, и промыселъ самъ собою сведется на н?тъ, фатально исчезнетъ, ликвидируется. Проститутка – рабочая на половой инстинктъ. Трудъ ея подчиненъ т?мъ же законамъ роста, какъ и всякiй трудъ: гд? есть въ немъ потребность, онъ развивается; гд? падаетъ потребность, – тамъ замираетъ, сокращается, уничтожается и онъ. Въ состоянiи ли общество, при современныхъ условiяхъ своего быта, отказаться отъ обладанiя этимъ женскимъ классомъ, отъ спроса на его услуги? Д?йствительность говоритъ: н?тъ, не въ состоянiи. Тогда не будемъ и хвалиться столь громкими предпрiятiями, какъ борьба съ проституцiей. Условимся лучше зам?нить широкiя задачи просто выработкою кое-какихъ вн?шнихъ приличiй, чтобы обществу было не столь зазорно и опасно пользоваться жертвами своего темперамента и, воспользовавшись, потомъ смотр?ть имъ въ глаза, – чтобы свинство спроса вуалировалось благовидностью и законом?рностью предложенiя.

– Злополучная падшая женщина! порочная и несчастная торговка собственнымъ т?ломъ! Отв?тствуй намъ: что ты за сфинксъ неразр?шимый? Мы учреждаемъ для тебя исправительные прiюты: тебя въ нихъ не заманишь и калачомъ, а, заманутая, ты б?жишъ изъ нихъ, куда глаза глядятъ, только бы уйти. Мы учреждаемъ для надзора за тобою врачебно-полицейскую инспекцiю: ты обращаешь ее въ в?домство, за покровительство коему муза трагедiи споритъ съ музою оперетки. Мы арестуемъ, судимъ, сажаемъ въ тюрьмы, ссылаемъ твоихъ развратителей и рабовлад?лицъ… и эта гидра неистребима, на м?сто каждой отрубленной головы ея вырастаютъ три новыхъ. Только что защитили тебя отъ жестокой, наглой эксплоатацiи, a ты уже опять по уши увязла въ ней, и опять вся, какъ паутиною, опутана долгами, контрактами, условiями разныхъ агентовъ и агентшъ, сводниковъ и сводней. Ужели ты неисправима? Ужели тщетны наши усилiя, и милъ теб? развратъ для разврата, и нельзя тебя отвлечь отъ него ни крестомъ, ни пестомъ, ни честною молитвою? Однако, вотъ уже сорокъ л?тъ, какъ насъ ув?ряютъ неподд?льные знатоки сердца челов?ческаго, что ты – самое несчастное и страдающее существо въ подлунномъ мiр?, что ты ужасаешься самой себя, льешь о себ? покаянныя слезы, что ты – Соня Мармеладова, святая душа въ оскверненномъ т?л?. Если такъ, опомнись, Соня Мармеладова! Брось стези порока, по коимъ водитъ тебя продажный развратъ, и возвратись на путь доброд?тели, куда мы тебя великодушно призываемъ…

Соня Мармеладова отв?чаетъ:

– Я со всею готовностью-съ… Но, в?дь, вступивъ на путь доброд?тели, стоять на немъ неподвижнымъ столбомъ невозможно-съ, a надо по оному пути идти впередъ, дал?е, въ текущую жизнь-съ?

– Конечно!.. Мы поведемъ тебя! Мы просв?тимъ тебя! Мы покажемъ теб? прямую дорогу!

– Чувствительн?йше благодарна. Только вотъ что скажу вамъ, милостивые государи мои: чтобы идти, – тамъ ли, сямъ ли? – впередъ, нужны средства-силенки. A y меня и на пути порока часто подкашиваются ноги отъ голодухи. Такъ боюсь, что на пути доброд?тельномъ-то я и вовсе паду, какъ за?зженная клячасъ… вотъ какъ надорвалась, царство ей небесное, Катерина Ивановна, покойная мачеха моя, ежели изволите ее помнить.

Этическiя возд?йствiя – сила хорошая, но и они – палка о двухъ концахъ. Н?тъ на св?т? книги бол?е св?тлой, благой, братолюбивой, ч?мъ Евангелiе Христово. И, однако, я зналъ челов?ка, который изъ всего Евангельскаго содержанiя любилъ только одинъ стихъ, потому что толковалъ его, какъ благословенiе на ненависть къ челов?честву. Былъ онъ парень гордый, рабочiй, нищiй, не попрошайка. Остался, посл? бол?зни, безъ м?ста, перебивался, ч?мъ и какъ могъ, жилъ въ углахъ; наконецъ, силъ не стало: протягивай руку за подаянiемъ, либо окол?вай. И вотъ навернулся благотворитель. Прочелъ истощенному, озлобленному, полубольному, голодному челов?ку лекцiю о смиренiи, о промысл?, о прилежанiи въ труд?, подарилъ Евангелiе, пожал?лъ, что «н?тъ y меня для васъ никакой работы», далъ рубль денегъ и изчезъ. Изъ рубля y парня три четвертака отняла за долгъ хозяйка угла, гд? онъ сгнивалъ, четвертакъ онъ про?лъ – а, четверо сутокъ спустя, подобрали его на Даниловомъ кладбищ?, за Москвою, въ тиф?, и отвезли въ больницу. Натура была сильная: выдержалъ. Врачи заинтересовались интеллигентомъ, который чуть не умеръ отъ голода, поддержали его кое-какою работою; онъ сталъ на ноги, вышелъ въ люди и впосл?дствiи былъ изв?стенъ въ адвокатур?, какъ… рвачъ самой жестокой и безсов?стной марки. И однажды, въ интимномъ и очень бурномъ разговор? на благотворительную тему, въ которой онъ былъ близко и нехорошо заинтересованъ, онъ крикнулъ мн?, пишущему эти строки, жестокiя, самозабвенныя слова:

– Что вы попрекаете меня христiанствомъ, Евангелiе въ прим?ръ приводите? Что вы въ немъ понимаете? Что вы можете понимать? Вы читали Евангелiе въ теплой комнат?, сытый; a я – на Даниловомъ кладбищ?, подъ осеннимъ дождемъ, съ пустымъ брюхомъ… Помню-съ: «алкалъ я, и вы не дали мн? ?сть; жаждалъ, и вы не напоили меня»… A потомъ я продалъ Евангелiе кладбищенскому нищему за пятачекъ, a силы пойти, чтобы себ? хл?ба купить, мн? уже недостало, и я легъ на могильную плиту и сталъ умирать… Вотъ и все мое Евангелiе. «Алкалъ я, и вы не дали мн? ?сть; жаждалъ, и вы не напоили меня». Помню это, – и довольно съ меня. Тутъ ц?лое мiровоззр?нiе!

Если бы вс? господа благотворители хорошо помнили этотъ стихъ, они никогда не посм?ли бы давать Евангелiе въ руки голоднымъ людямъ, прежде ч?мъ ихъ накормить.

Таiсъ, вотъ, я думаю, что и съ этическими возд?йствiями на мiръ падшихъ женщинъ мы не будемъ им?ть ни мал?йшаго успеха до т?хь поръ, пока он? будутъ алкать и жаждать, a мы не сум?емъ накормить и напоить ихъ иначе, какь при условiи продолженiя ими той же профессiи, отъ которой мы беремся ихъ спасать.

Мн? скажутъ:

– Позвольте. Одинъ изъ наибол?е существенныхъ пунктовъ программы къ борьб? съ проституцiей въ томъ и заключается, что мы предлагаемъ падшей женщин? зам?нить добычу труда позорнаго заработкомъ труда честнаго.

Милостивые государи! Еще разъ повторю: этика – вещь прекрасная. Но в?дь и политическая экономiя – наука недурная. A она, увы! не д?литъ труда на позорный и честный, но лишь на легко добывающiй и трудно добывающiй, при чемъ учитъ, что благо, добытое трудомъ легкимъ, натур? челов?ческой свойственно предпочитать благу, добытому трудомъ тяжкимъ, и что трудовой идеалъ челов?чества – отнюдь не въ пот? лица ?сть свой хл?бъ, выбирая его изъ волчцовъ и тернiя, но наибольшая заработная выгода при наименьщей затрат? рабочей силы. И еще: однажды обладавъ какимъ-либо благомъ, челов?къ не легко примиряется съ его лишенiемъ и очень туго соглашается на сбавку блага. И потому-то позорный, но легкiй, по доходности, промыселъ проститутки поб?ждаетъ честные, но тяжелые и маловыгодные виды женскаго труда. Потому-то проститутка, извлеченная изъ дома терпимости или отъ тайной эксплоататорши-хозяйки и опред?ленная къ какому-нибудь утомительно-рабочему, a т?мъ паче къ «черному» м?сту, почти обязательно обращается чрезъ н?которое время вспять, оказывается рецидивисткою и до т?хъ поръ, пока нравственный уровень нашего общества не поднимется настолько, что честные виды женскаго труда будутъ д?латься, если не вровень, то хоть въ одну треть заработка проститутки, до т?хъ поръ я сильно опасатсь, что кадры вреднаго злополучнаго класса не будутъ задержаны въ прогрессивномъ рост? своемъ ни нравственными возд?йствiями, ни полицейскими м?рами.

Если хотите, чисто-проституцiоннаго вопроса не существуетъ вовсе. Есть только в?чный, жгучiй вопросъ женскаго подчиненiя и женскаго труда, одною изъ болячекъ котораго является проституцiя. Мы видимъ въ ней аномалiю, и она, д?йствительно, является аномалiей въ общественномъ уклад? христiанскаго государства, но аномалiей не самостоятельной, a производной, уродливою в?твью отъ уродливаго корня, a не корнемъ. Очень хорошо заботиться о томъ, чтобы женщинъ въ проституцiю не совращали, a совращенныхъ не обижали. Но сколько бы реформъ въ этомъ направленiи ни было проведено, вс? он? – только полум?ры безъ усп?ха или съ кратковременнымъ, мнимымъ усп?хомъ. Серьезною, коренною реформою можетъ очистить общество отъ проституцiи только р?шительная, полная переоц?нка культурою будущаго столь огромной мiровой ц?нности, какъ женщина, крутой переломъ въ нашихъ отношенiяхъ къ ея личности, труду, образованiю, праву.

Проститутка по природной развращенности, по л?ни и неохот? къ честному труду, – очень р?дкое явленiе, по крайней м?р?, въ Россiи. Русская падшая д?вушка, въ девяти случаяхъ изъ десяти, становится продажною исключительно потому, что честный трудъ ее не кормитъ или кормитъ при слишкомъ ужъ тяжкихъ условiяхъ. Изъ этого правила я не исключаю и т?хъ, которыя были вовлечены въ развратъ обманомъ, такъ какъ для нихъ честный трудъ, плохо кормящiй и непорочныхъ, д?лается особенно скуднымъ и даже почти недоступнымъ по этическому лицем?рiю общества; мы – мастера губить д?вушекъ, но еще большiе мастера возмущаться потомъ ихъ паденiемъ. Одинъ изъ самыхъ блестящихъ и трагикомическихъ обмановъ нашего мужского лицем?рiя состоитъ въ томъ, что мы даже каторжныя формы женскаго труда, существующiя въ современной цивилизацiи, опред?лили женщин? не просто, a какъ бы въ награду за ея доброд?тельное поведенiе. Ты доброд?тельна, – ну, вотъ теб? за это высокая честь: каторга труда кухарки, горничной, «бонны за все», гувернантки при семи ребятахъ, телефонной барышни, телеграфистки съ суточными дежурствами. Наслаждайся своею доброд?телью и своимъ трудомъ. Ты пала, – кончено: мы не позволимъ теб? быть ни «бонною за все», ни гувернанткою при семи д?тяхъ, ни телефонною барышнею ни телеграфисткою съ суточнымъ дежурствомъ. Вс? эти блаженства для ц?ломудренныхъ; ты же ступай, куда знаешь, – пожалуй, хоть и въ проститутки.

Землед?льческiй перiодъ русской цивилизацiи быстро идетъ къ концу. Городъ беретъ верхъ надъ деревнею, городской теленокъ все громче похваляется, что онъ умн?е деревенскаго быка, люди скор?е согласны босячить, но на асфальтовой мостовой и подъ электрическими фонарями, ч?мъ сид?ть въ л?су и молиться пню, даже при изобилiи. При отсутствiи же изобилiя, слишкомъ ярко характерномъ для посл?днихъ л?тъ нашего отечества, переселенiе деревни въ городъ особенно мощно и многолюдно. Городской трудъ великъ и многообразенъ, но и въ его области «ц?нъ на бабу н?тъ».

Помню я: въ одномъ интеллигентномъ семейств? большого южнаго города, очень порядочномъ, зашла р?чь о развращенности современной прислуги, – тема, излюбленная хозяйками вс?хъ в?ковъ и народовъ. Въ данномъ случа?, хозяйка дома была особенно пылко заинтересована: ей везло такое несчастiе, что въ теченiе года y нея «сманули» посл?довательно двухъ молодыхъ горничныхъ. Теперь служила трегья, д?вица юная, некрасивая, неум?лая, взятая именно за то, что она прямо изъ деревни и не испорчена городскими м?рами.

– Помоему, – возразилъ отецъ семейства, челов?къ свободно благомыслящiй, – помоему, вся эта пресловутая развращенность – дамская фантазiя. И удивляться надо не тому, что изв?стный процентъ Машекъ и Ленокъ уходитъ отъ насъ, обывателей, изъ прислуги въ погибшiя, но милыя созданiя, но тому, какъ процентъ этотъ еще вдесятеро не выше.

– Почему это? – взволновалась хозяйка.

– Потому что возьмемъ хотя бы эту Дуню, которая теперь намъ служитъ. Мы считаемся добрыми, хорошими господами, прислуга нась любитъ. Однако, при всей вашей доброт? и прекраснодушiи, вотъ дневная работа Дуни. Встала она въ шестомъ часу утра, растопила четыре печи, вымела и вытерла тряпкою полъ въ семи комнатахъ, облазила со щеткою углы, зеркала, картины, мебель (мы любимъ чистоту), подала на столъ и убрала со стола самовары для трехъ чаевъ со вс?мъ подобающимъ сервизомъ, накрыла завтракъ и об?дъ на семь челов?къ и служила имъ, перечистила платье и обувь для семи челов?къ, гладила на кухн? для барыни, разъ дв?надцать выпустила и впустила на подъ?здъ своихъ и чужихъ, разъ шесть, семъ б?гала по-нашимъ порученiямъ въ лавку, трижды чистила «нев?жество» за котами Марьи Серг?евны, привела въ порядокъ семь постелей на ночь… Сейчасъ уже дв?надцать часовъ ночи, y насъ всегда сидятъ до двухъ и больше, a она не спитъ, и завтра ей вставать опять въ половин? шестого. Комнаты y нея н?ту, и постель ея стоитъ за шкапомъ въ коридор?, ?стъ она на ходу. При этомъ отъ нея требуются опрятность, быстрота, ловкость, сообразительность, чистоплотность, преданность и желанiе соблюдать господскiе интересы паче собственныхъ. И все это ц?нится въ десять рублей серебра м?сячнаго жалованья, то есть въ 33 копейки за день, – при чемъ вс? прiятельницы ув?ряютъ Марью Серг?евну, что прислуга насъ просто грабитъ. И, д?йствительно, вы можете им?ть въ нашемъ город? прислугу и на пять, на шесть рублей, a въ недородный годъ шли за три. Если, при многочисленности своихъ занятiй, Дуня въ чемъ-нибудь не довернется, вы, все за т? же 33 копейки въ день, им?ете право обругать ее негодницею, л?нтяйкою, дармо?дкою, а, въ случа? упорства или непослушавiя, т?мъ бол?е дерзости, можете бросить ей паспортъ и выгнать ее на улицу. Повторяю: мы слывемъ добрыми, хорошими господами. И я не сомн?ваюсь, что личныя симпатiи къ намъ значительно задержали и Машу, и Леву въ стремленiи катиться по наклонной плоскости. Отъ другихъ он? б?жали бы на содержанiе м?сяцемъ, двумя раньше. Но вполн? парализовать наклонной плоскости мы, конечно, не могли.

– Что же он? – въ деревн? меньше что ли работы вид?ли? – вспылила «сама».

– Не меньше. Но не забудь, что отъ деревенской работы он? ушли въ городъ, – стало быть, искали не такого труда, чтобы былъ вровень съ деревенскимъ, a лучшаго, бол?е доходнаго и легкаго. A попали на – вонъ какой! Не говорю уже о томъ, что есть огромная психологическая разница между работою на себя въ натуральномъ хозяйств? деревенскаго дома и работою на чужихъ, въ качеств? вольнонаемной прислуги y господъ. Да-съ. Пришли искать лучшаго и легчайшаго, – анъ, опред?лились на маленькую каторгу за 33 копейки въ день.

– A помнишь, въ Ницц? намъ служила одной прислугой Сюзаннъ? Какая работница была: десять нашихъ ея не зам?нятъ. И платили мы ей франкъ въ день. И не знала она никакихъ увлеченiй…

– Франкъ въ день! Шутишь ты съ франкомъ въ день! Тамъ франкъ, – м?стная денежная единица, какъ y насъ рубль, и на франкъ, по условiямъ быта, можно прожить, какъ y насъ на рубль. Тридцать франковъ для ниццардки – тридцать рублей, a для нашей Дуни – только дв?надцать. Это – разница. Изъ десяти рублей своего жалованья Дуня семь отсылаетъ роднымъ въ деревню. Такимъ образомъ, честный городской трудъ лично ее вознаграждаетъ за рабство десятью копейками въ день, – меньше, ч?мъ оплачивается самая низшая поденщина, не требующая ничего, кром? тупой физической силы. Лестно, не правда ли? Такъ что же и удивляться, если этотъ злополучный гривенникъ не въ состоянiи выдержать конкурренцiи съ десятирублевымъ золотымъ, который ей предлагаетъ частный пов?ренный Чижикъ за то, что она придетъ къ нему на квартиру пить чай съ конфектами, изъ фарфороваго блюдечка, съ серебряной ложечки? За гривенникъ въ сутки – перспектива убирать «нев?жество» за котами; за десять рублей въ сутки – серебряная ложечка и фарфоровое блюдечко. Ей-Богу, бой соблазновъ слишкомъ неравенъ.

– Должны же быгь нравственныя начала въ челов?к?!

– A вотъ ты сперва вн?дри ихъ въ челов?ка, эти нравственныя начала, a потомъ уже съ него и спрашивай стойкой нравственности. Да вн?дряй-то разумно, съ ранняго д?тства, да, главное, въ сытаго и не битаго. A то y насъ, за спорами, какiя школы лучше для народа, вовсе никакихъ н?тъ. Откуда же ему нравственными началами раздобываться? Ищемъ, чего не положили, и сердимся, что не находимъ.

Читатель остановитъ меня:

– Позвольте. Вы начали положенiемъ, что проституцiя уничтожится только тогда, когда совершится реформа женскаго труда, образованiя, права. A теперь выходитъ y васъ какъ-то; что чуть ли не вся б?да въ томъ, что мы платимъ мало жаловаиья женской прислуг?. Такъ прибавить, – и вся недолга.

– Прибавить? A нуте-ка! прибавьте!

И вспоминаются мн? блестящiе черные глаза и насм?шливое лицо одной странной интеллигентной д?вушки, самаго оригинальнаго и гордо разочарованнаго существа, какое зналъ я вь жизни. Въ теченiе н?сколькихъ л?тъ она перебывала учительницею, гувернанткой, помощницею бухгалтера въ банкирской контор?, телефонною барышнею, выходною актрисою, счетчицею въ жел?знодорожномъ правленiи, секретарствовала y знаменитаго писателя и зав?дывала книжнымъ магазиномъ. Служила всюду хорошо, по служб? нигд? никогда никакихъ упущенiй, но… всегда и везд? вс? какъ будто немножко, a иногда и очень множко недоум?вали: зач?мъ это ей? Красавица, a служитъ. Ей бы на содержанiи, въ коляскахъ кататься, a не надъ конторкою спину гнутъ.

– Женскiй трудъ! Боже мой! Я работала, какъ волъ, по дв?надцати часовъ въ сутки, становилась полезн?е вс?хъ служащихъ, – и не могла подняться выше пятидесяти, шестидесяти рублей жалованья. Когда я жаловалась, что мало получаю, что моя работа стоитъ дороже, на меня широко открывали глаза и возражали: – Помилуйте! Это мужской складъ! Сколько y насъ мужчины получаютъ! – Да в?дь они за пять часовъ получаютъ и еще д?лаютъ вамъ все, спустя рукава, a мы по дв?надцати сидимъ…

– Невозможно-съ! По принципу-съ!.. На то они мужчины… Но, стоило мн? перестать быть «служащею», a улыбнуться и пококетничать, какъ полагается женщин? «по природ? ея», и… Сезамъ отворялся. И прибавка, и ссуда, и награда… Такъ вотъ и тычутъ теб? въ носъ всю жизнь: покуда ты, баба, л?зешь заниматься нашимъ мужскимъ д?ломъ, дотол? теб?, баба, ц?на ломаный грошъ, хоть будь ты сама Семирамида Ассирiйская. A вотъ займись ты, баба, своимъ женскимъ д?ломъ, и – благо теб? будетъ: купайся въ золот?, сверкай бриллiантами, держи тысячныхъ рысаковъ. A женское д?ло выходитъ, по ихнему, – проституцiя[1 - См. мой романъ «Викторiя Павловна» (Именины) и посл?словiе къ нему.].

Добывать честнымъ трудомъ хл?бъ свой – и право и обязанность каждаго челов?ка. Но что въ прав?, если оно ограничено въ д?йствiи своемъ настолько, что не можетъ быть осуществлено? Какой нравственный смыслъ сохраняетъ обязанность, если она неисполняма при обычныхъ условiяхъ жизни, если она обращена въ хроническiй подвигъ, ежедневно требующiй геройскихъ усилiй? Да! Между русскими трудящимися мужчинами – много героевъ; но русская женщина, ум?ющая работать бодро и не ропща при современныхъ унизительныхъ и тяжкихъ условiяхъ ея честнаго труда, – всегда героиня, при томъ героиня незам?тная, неоц?ненная; на геройство ея какъ-то принято не обращать вниманiя. Она – точно обязана быть героинею, точно предписанiе геройства поставлено въ непрем?нныя нравственныя условiя ея трудового контракта съ нами, «мужскимъ сословiемъ».

– Самостоятельности хочешь? Не желаешь смотр?ть на св?тъ изъ-за мужниной спины! Ну, и бейся, какъ рыба, объ ледъ.

– Господа, будьте же справедливы! За что?

– Ни за что, а… выходи замужъ.

– Да если я никого не люблю?

– Глупая, хл?бомъ будутъ кормить.