Паутина

– Можно! – вошла въ кабинетъ высокая, худощавая, немолодая женщина – какъ монашенка, въ темныхъ цв?тахъ платья, теплаго с?раго платка, покрывавшаго плечи, и косынки на гладко-причесанной русоволосой голов?. Женщина эта производила странное впечатл?нiе: точно въ комнату вдвинулся высокiй, узкiй шкафъ или живой футляръ отъ длинныхъ ст?нныхъ часовъ. Все въ ней было какъ-то сжато, узко, ст?снено, точно она н?сколько л?тъ пролежала, въ вид? закладки, въ толстой тяжелой книг?. A то серебряныя монеты, на рельсы положенныя, расплющиваются по?здомъ въ такую длинную, вытянутую, тонкую, пронзительную полоску.

– Спрашивали? – произнесла она тихимъ голосомъ, держа опущенными богатыя темныя р?сницы, единственную красоту своего пожилого, увядшаго, бл?днаго, съ лезвiеподобнымъ носомъ, лица. Эта монашенская манера, держать глаза свои скрытыми подъ р?сницами и опущенными долу, придавала испитымъ, тощимъ чертамъ женщины характеръ какой-то лживой иконописности.

– Да, – хмуро отозвался, дописывая страницу, Симеонъ. – Очень радъ, что ты еще не ушла. Запри дверь, Епистимiя, чтобы намъ не пом?шали. И садись. Поближе. Вотъ сюда.

Епистимiя весьма свободно заняла м?сто въ томъ самомъ кресл?, въ которомъ только что передъ т?мъ тонулъ горбатый Вендль, и ждала, сидя, подъ темнос?рымъ платкомъ своимъ, прямо, тонко, точно ее перпендикулярнымъ стальнымъ шестомъ водрузили на плоскости кресла для опытовъ какихъ-нибудь, и – чтобы не отсыр?лъ аппаратъ – окутали его матерiей. Симеонъ кончилъ письмо и вложилъ его въ конвертъ… Епистимiя вид?ла, что онъ волнуется и не случайно, a нарочно изб?гаетъ смотр?ть на нее. Легкая улыбка скользнула по ея синеватымъ, отжившимъ, въ ниточку сжатымъ, губамъ.

– Да… такъ вотъ видишь ли, – заговорилъ Симеонъ, все такъ же не глядя въ ея сторону, – видишь ли…

– Покуда, ничего не вижу, – возразила женщина.

Тогда Симеонъ разсердился, побур?лъ лицомъ и отрубилъ съ грубымъ вызовомъ:

– По городу въ трубы трубятъ, будто мы съ тобою украли зав?щанiе, которое дядя оставилъ въ пользу Васьки Мерезова.

Въ иконописномъ лиц? не дрогнула ни одна жилка. Епистимiя чуть поправила бл?дною, узкою, точно нерасправленная лайковая перчатка, рукою темнос?рый платокъ на острыхъ плечахъ своихъ и спросила:

– Такъ что же?

– Я не кралъ, – проворчалъ Симеонъ, продолжая изб?гать взглядомъ лица ея, и наклеилъ марку на конвертъ.

Епистимiя улыбнулась, задрожавъ острымъ подбородкомъ.

– Значитъ, вамъ не о чемъ и безпокоиться, – сказала она. – Кто воръ, того и печаль.

Но Симеонъ ударилъ ладонью по столу.

– A сплетня откуда? – вскричалъ онъ.

Епистимiя равнодушно завернулась въ платокъ свой.

– Почемъ я могу знать? – сказала она. – Не отъ меня.

Теперь Симеонъ ей прямо въ лицо – грозно, пристально смотр?лъ, вертя въ рук? тяжелую ясеневую линейку. Ни взоръ этотъ, ни жестъ, откровенно злобный, о большомъ, сдержанномъ гн?в? говорящiй, не отразились, однако, на женщин? въ платк? какимъ либо зам?тнымъ впечатл?нiемъ.

– Горе теб?, если ты продала меня врагамъ моимъ, – съ удушьемъ въ голос? произнесъ Симеонъ.

Епистимiя подняла р?сницы и показала на мгновенiе глаза, неожиданно прекрасные, глубокiе глаза, голубые, какъ горныя озера. Странно было вид?ть ихъ на этомъ нездоровомъ, изношенномъ лиц? плутоватой м?щанской ханжи.

– Если бы я васъ продала, – мягко и учительно, какъ старшая сестра мальчику-брату, сказала она, – такъ теперь зд?сь хозяиномъ былъ бы Мерезовъ, а, покуда, Богъ миловалъ: влад?ете вы.

Симеонъ порывисто всталъ отъ стола.

– Вотъ этимъ словомъ своимъ – "покуда" – ты изъ меня жилы тянешь.

Епистимiя опустила р?сницы. Губы ея опять тронула улыбка.

– Все на св?т? – "покуда". Одинъ Богъ, говорятъ, в?ченъ, а, что отъ челов?чества – все пройдетъ.

Симеонъ ходилъ, кружась по комнат? съ видомъ челов?ка, не р?шающагося выговорить то главное, для чего онъ началъ разговоръ. Наконецъ, остановился предъ Епистимiей, со сложенными на груди руками.

– Не могу я больше пытки этой терп?ть, – глухо сказалъ онъ. – Зав?щанiе должно быть въ моихъ рукахъ.

Женщина въ платк? промолчала.

– Слышала? – гн?вно прикрикнулъ Симеонъ.

Она не подняла р?сницъ и не изм?нила выраженiя лица, когда отв?чала:

– Копiю вы им?ли, a подлинникъ мн? самой нуженъ.

Симеонъ, стоя предъ нею, ударилъ себя ладонью въ грудь и заговорилъ, уб?ждая, быстро, порывисто:

– Сплетня плыветъ, Мерезовъ въ город?… пойми ты! пойми!.. В?дь мы на ниточк? висимъ. Стоитъ прокурорскому надзору прислушаться, – и аминь… Сыскъ…Сл?дствiе… Судъ… Пойми!

– Не пугайте, – холодно возразила Епистимiя, – не вчера изъ деревни прi?хала.

A онъ грозилъ ей пальцемъ и голосомъ:

– Пойдешь, за сокрытiе зав?щанiя, куда Макаръ телятъ не гонялъ.

Епистимiя, подъ платкомъ своимъ, передернула острыми плечами.

– Какое мое сокрытiе? – все т?мъ же ровнымъ тономъ сказала она. – Документъ понимать я не могу. И грамот? то едва смыслю. Вел?лъ мн? покойный баринъ бумагу хранить, – я и храню, покуда начальство спросить.

Симеонъ даже ногою топнулъ.

– Опять – покуда! Дьяволъ ты жизни моей!

Епистимiя продолжала тихо и ровно:

– Кабы еще я въ вашемъ, нын?шнемъ зав?щанiи хоть въ рубл?. помянута была. A то напротивъ. По той, мерезовской, бумаг? покойникъ мн? тысячу рублей награжденья отписалъ, a я, дуреха, и понять того не смогла, – не предъявляю. Это и сл?пые присяжные разобрать должны, что моей корысти скрывать тутъ не было ни на копейку.

Горько и притворно засм?ялся Симеонъ:

– Что теб? теперь тысяча рублей, когда ты съ меня, что захочешь, то и снимешь!

Епистимiя осв?тила его таинственными огнями голубыхъ очей своихъ.

– Я, покуда, ничего не просила, – тихо и почти съ упрекомъ произнесла она.

Но Симеонъ уже не слушалъ. Онъ кружился по кабинету и съ укоромъ твердилъ:

– Такъ я теб? дов?рялъ, a ты мн? ловушку устроила!

Епистимiя слегка пошевелилась въ оболочк? платка, и что то врод? бл?дной краски проступило на доскообразныхъ плоскихъ щекахъ ея.

– Что я могла противор?чить, если покойный баринъ вел?лъ? Благодарите Бога, что съ нотарiусомъ такъ счастливо обладилось… Паче всякаго чаянiя повезло вамъ въ этомъ д?л?. Другой полну душу гр?ха наберетъ, a нарочно того не устроитъ, какъ вамъ отъ судьбы задаромъ досталось. Нотарiуса н?ту: застр?лился. Книгъ его н?ту: сгор?ли. Иначе нотарiальнаго-то зав?щанiя скрыть нельзя было бы, разв? что съ нотарiусомъ въ сд?лку войти. A это все равно, что къ себ? кровососную пiявку припустить бы… шантажъ на всю жизнь…