Паутина

Оставшись одинъ, Симеонъ долго сид?лъ y письменнаго стола своего, гн?вный и безмолвный, съ лицомъ мрачнымъ и тревожнымъ. Потомъ нажалъ пуговку электрическаго звонка и держалъ на ней палецъ, покуда не явилась Мар?утка.

– Епистимiя зд?сь? – спросилъ онъ.

– На кухн? – барышнино платье отчистила, теперь, стало быть, замываетъ.

– Отходитъ пятно?

– Уже отошло…

– Скажи ей: если кончила, – нужна мн?, пусть придетъ сюда.

Т?мъ временемъ, въ угловой комнат?, куда б?жали среднiе братья отъ Симеоновой воркотни, было тихо. Модестъ, лежа на тахт?, опершись подбородкомъ на ладони, читалъ "Maison Philibert" Жана Лорена. Иванъ раскладывалъ на карточномъ столик? какой-то сложный пасьянсъ: онъ зналъ ихъ множество, былъ мастеръ этого д?ла и гордился т?мъ, что самъ изобр?лъ къ н?которымъ какiе-то сложные варiанты. Когда въ угловую вошелъ, быстрою, твердою, легкою походкою стройнаго оленя, самый младшiй изъ братьевъ Сарай-Бермятовыхъ – Викторъ, Иванъ съ дружескою улыбкою закивалъ ему изъ-за пасьянса своего. Онъ уважалъ этого строгаго, не улыбающагося юношу, въ черной рабочей блуз?, точно ряс? аскетической, и немножко побаивался, такъ какъ чувствовалъ, что, обратно, Викторъ то нисколько его не уважаетъ, a ужъ къ любимцу его, Модесту – пожалуй, питаетъ чувство и поостр?е неуваженiя.

Сегодня они еще не видались.

– Не знаете, граждане: братъ Симеонъ y себя? – спросилъ Викторъ, проходя мимо со сп?шнымъ и озабоченнымъ видомъ.

– A здороваться – упразднено? – насм?шливо спросилъ съ тахты Модестъ, не отрывая глазъ отъ книги. Викторъ остановился.

– Здравствуйте и прощайте. ?ду.

Модестъ отложилъ книгу на столикъ, нисколько не ст?сняясь т?мъ, что см?шалъ Ивановъ пасьянсъ, перевернулся навзничь, закинулъ руки подъ голову, a ноги поднялъ къ потолку и зап?лъ, нарочно гнуся въ носъ:

Мальбругъ въ походъ по?халъ.
Ахъ, будетъ-ли назадъ?

– Надолго исчезаешь?

– По возвращенiи увидимся, – холодно отв?тилъ Викторъ.

– Весьма удовлетворительно. Далеко ?дешь?

– Брату Матв?ю адресъ мой будетъ изв?стенъ.

– Въ высшей степени опред?ленно. Merci.

– Не за что.

– Это, вотъ, и называется y васъ конспирацiей?

Викторъ погляд?лъ на него.

– Н?тъ, не это, – сказалъ онъ, посл? минуты молчанiя, когда Модестъ опустилъ глаза и, чтобы скрыть смущенiе, опять заболталъ ногами и завопилъ во все горло:

– Мальбругъ въ походъ по?халъ. Ахъ, будетъ-ли назадъ?

– Буду, сокровище, буду, – невольно усм?хнулся Викторъ.

Модестъ, словно польщенный, что вызвалъ улыбку на лиц? суроваго брата, опустилъ ноги, пересталъ орать и заговорилъ проникновеннымъ тономъ обычнаго ему глубокомысленнаго шутовства, въ которомъ всегда было трудно разобраться, гд? шутка разграничена съ серьезомъ.

– Люблю я внезапные отъ?зды твои. Прiятно вид?ть челов?ка, y котораго на лиц? написано сознанiе, что, перем?щаясь изъ города въ городъ, онъ творитъ какiе-то необыкновенно серьезные результаты.

Викторъ пожалъ плечами.

– Если д?ло ждетъ въ Москв? или Петербург?, полагаю, что напрасно сид?ть въ Одесс? или Кiевъ.

– Ерунда! – сказалъ Модестъ.

– Что ерунда? – удивился Викторъ.

– Москва, Кiевъ, Одесса. Вс? города равны, какъ царство великаго зв?ря.

– И вс? – ерунда? – усм?хнулся Викторъ.

A Модестъ закрылъ глаза и декламировалъ, будто п?лъ:

– Города – бредъ. Ихъ н?тъ. Вы только воображаете ихъ себ?, но ихъ н?тъ. Скверные, фальшивые призраки массовыхъ галлюцинацiй. Въ городахъ правдивы только кладбища и публичные дома.

– То-то ты изъ этой правды не выходишь… – холодно зам?тилъ Викторъ.

– Господа! – съ тоскою вм?шался Иванъ. – Неужели нельзя спорить, не оскорбляя другъ друга?

Но Модестъ надменно остановилъ его:

– Мил?йшiй Жанъ Вальжанъ, не зал?зай въ чужое амплуа. Ты берешь тонъ всепрощающаго отрока, брата Матв?я… Пора бы теб? знать, что оскорбить меня нельзя вообще, a Виктору это никогда не удается въ особенности…

И, обратясь къ младшему брату, онъ подчеркнуто отчеканилъ съ тою же нарочною надменностью:

– Да, я люблю навью тропу между св?жими могилами. Кресты нав?ваютъ бредъ, и плиты журчать легендами плоти. Ты читалъ y Крафтъ-Эбинга? Сержантъ Бернаръ выкапывалъ трупы юныхъ нев?стъ, чтобы любить ихъ.

– Завидуешь? – коротко спросилъ Викторъ. И Модестъ опять потерялся подъ прямымъ вопросомъ, какъ давеча, когда наивный Иванъ огорошилъ его простодушнымъ сомн?нiемъ, что онъ бьетъ Эмилiю ?едоровну Вельсъ.

– Я не рожденъ для дерзновенiй д?йствiя, – сухо уклонился онъ, – но вс? они обогнаны дерзновенiемъ моей мечты.

– Ломайся, братъ, ломайся, – съ такою же сухостью возразилъ Викторъ. – Нич?мъ не рискуешь. Дерзновенiя мечты въ этой области полицiей не воспрещены. Напротивъ.

– Если ты, Викторъ, ищешь Симеона, – сказалъ Иванъ, сид?вшiй, какъ на иголкахъ, – то онъ сейчасъ нав?рное y себя въ кабинет?. Къ нему, всего н?сколько минутъ тому назадъ, прошла любезнов?рная Епистимiя…

– Придется, значитъ, разстроить ихъ t?te ? t?te и ее отъ Симеона выжить.

– Ахъ, пожалуйста! – громко подхватилъ Модестъ, всл?дъ уходящему Виктору. – Пришли ее къ намъ. A я то думаю: чего мн? сегодня не достаетъ? Сказки! Пришли ее къ намъ.

– Можешь самъ позвать, если она теб? нужна, – сухо отозвался Викторъ, повернувъ къ двери Симеона.

– Не сомн?вался въ твоей любезности, – заочно поклонился Модестъ. – Иванъ! Постой y двери, посторожи Епистимiю, чтобы не пропустить, когда она пойдетъ отъ Симеона… Мы зазовемъ ее къ себ?, и она будетъ разсказывать намъ русскiя сказки. Никто другой въ мiр? не знаетъ такихъ мерзкихъ русскихъ сказокъ, какъ Епистимiя, и никто не ум?етъ ихъ такъ аппетитно разсказывать. Ей дано произносить самыя ужасныя слова съ такимъ ангельскимъ спокойствiемъ, что они расцв?таютъ въ ея устахъ, какъ… жабы! – расхохотался онъ. – Знаешь, Иванъ? Мы ляжемъ на тахту, потушимъ лампу, снимемъ сапоги, и она, Епистимiя, въ темнот?, будетъ намъ, какъ древнимъ боярамъ, чесать пятки и разсказывать свои мерзкiя сказки.

* * *

Уславъ Марфутку за Епистимiей, Симеонъ остался y стола и писалъ крупнымъ, размашистымъ почеркомъ своимъ разныя незначущiя, отв?тныя письма, пока въ дверь не постучались и – на окрикъ его: