Марья Лусьева за границей

– Вот тебе и красавица!.. Говорю тебе: здесь, как на пожаре… Эй, да что же вы там? все перемерли, что ли?.. Фелиси! Антуан! Ашиль!..

Открылось окно. Выставилась женская голова.

– Ого! Сама Мари-Анет! – пробормотал мне Бастахов, стихая, – bonjour, madame![81 - Здравствуйте, мадам! (фр.).] я к вам…

– Это вы шумите, мосье Поль? – сурово заговорила женщина. – Кажется, я в последний раз категорически заявила вам, чтобы вы оставили меня в покое? Что же мне – полицию, что ли, прикажете приглашать против вас?

– Извините, мадам, но вы напрасно напоминаете давешнее, – сказал Бастахов, видимо смущенный и униженный. – Я сегодня к вам совсем по другому делу…

– Дела имеют для себя день, а не раннюю зарю.

– Но – я привел к вам новую постоялицу, madame! Понимаете? Новую постоялицу! – воскликнул Бастахов с горячностью и даже стукнул кулаком в грудь. Разве ваш пансион полон? Разве все комнаты заняты? – Разве вам не нужны пансионерки?

– Все это прекрасно, – мягче отвечала Мари-Анет, – но все-таки лучше бы вы приходили днем…

– Днем? Но – если мадемуазель прибыла в Монте-Карло ночью? – хитро подмигнул он мне, – должна же она где-нибудь приклонить голову… Или вы хотите, чтобы она скиталась, как бродячая собака?

– Ко мне так придираются в последнее время… – вполголоса проворчала Мари-Анет.

Бастахов с притворным равнодушием надел котелок свой.

– Ну, нечего делать, если вам неугодно, поведу ее к Фридолине.

Это решило дело.

– Раз вы меня разбудили, – совсем уже любезно сказала Мари-Анет, – понятно, я велю вам открыть мои двери… Но, право, вы такой беспокойный, мосье Поль. Никогда не знаешь, с чем вы – с хорошим делом или со скандалом…

– Ну-ну, не ворчите! Поль – друг ваш верный. Не первый год друг друга знаем. Будете Поля благодарить…

Задвижка щелкнула, дверь на шнурке подалась, и мы вошли. Престранное это было заведение, куда привел меня Бастахов. Первый вопрос, который я услыхала от Мари-Анет, был:

– Позвольте, мадемуазель, но – разве вы одна? Где же ваш мужчина?

Я смотрю на нее во все глаза: что за чепуха? Ведь видела же она, что я пришла с Бастаховым? Говорю:

– Доставил меня к вам вот он.

– Да… доставил… Я не о том вас спрашиваю, а где ваш мужчина, который с вами здесь останется?

«Да – что она, – думаю, – с ума сошла или нарочно дуру валяет?»

Очень обозлилась: понимаете, – ведь утро, уже двадцать четыре часа как не спала, устала, как собака, а тут – фокусы.

Отвечаю:

– Полагаю, мадам, что таких мужчин находить для меня уже не мое, а ваше дело. Если бы я хотела ловить мужчин на улице, то мне незачем было бы стучаться в вашу лавочку.

Она вся вспыхнула и закипела, но Бастахов вмешался.

– Позвольте, Мари-Анет! Молчи, Люлюшка! Вы, так сказать, люди с двух разных планет и друг друга не понимаете. Дело в том, Люлюшка, что заведение Мари-Анет находится на положении chambres garnies[82 - Меблированные комнаты (фр.).]. Конечно, в меблированных комнатах девица, как ты, может поселиться и одна, но, обыкновенно, хозяйки предпочитают, чтобы при ней был мужчина, который бы ее защищал…

– Не только предпочитают, – вставила Мари-Анет, – но я вам, мосье Поль, прямо заявляю: для того, чтобы поселиться у меня, мадемуазель непременно должна иметь мужчину. Довольно мне было неприятностей от одиночек…

– Ну, черт возьми, Мари-Анет! – в конце концов, это же простая формальность, пустая отметка в livre de police…[83 - Полицейская книга… (фр.).] запишите при ней хоть меня, если вам нравится!

Мари-Анет присела перед ним почтительнейше, показала ему шиш и говорит с усмешкою:

– Вы слишком любезны, прекрасный рыцарь…

– Почему же нет? – обиделся Бастахов и даже медно-красный с лица сделался, как индеец.

– Потому, мой друг, что вас здесь все знают, как белого волка, и за вами полиция ходит по пятам.

– Кажется, я ничего дурного не делаю.

– У нас, здесь, как вам известно, полиция французская, а во Франции принято следить не за теми, кто делает что-нибудь дурное, а за теми, кто способен сделать.

– А я способен? Покорнейше благодарю!

– Конечно, способны.

– Почему?

– Потому что вы нищий и пьете.

Нехорошо захохотал в ответ ее словам Бастахов и ко мне обратился:

– Вот, Люлюшка, учись. Ты находишься в той прелестной стране, где бедность – преступление, где власть существует только для того, чтобы нищие не хватали за горло богатых…

Но Мари-Анет тотчас же его оборвала.

– Ну, вы с этими речами можете в Ниццу отправляться, там в порту и в кварталах под Cimiez вас будут охотно слушать, а тут вам, слава Богу, не анархический митинг, но приличный дом…

И – ко мне:

– Видите ли, мадемуазель: у нас, если девушка поселяется в «гарни» одна, то полиция уже a priori рассматривает ее как проститутку, – начинаются преследования, дознания, сыщики, соседское шпионство, хозяйка не будет иметь ни минуты покоя… Тогда как – если при ней записался в домовую книгу мужчина, который за нее отвечает и ее защищает, дело кончено: полиция больше вами не интересуется, а переносит все свое внимание на него, и – чем бы вы ни промышляли, – смотрит сквозь пальцы, разве уж забудете всякий такт и поведете себя слишком вызывающе… Вот – посмотрите…

Раскрыла домовую книгу:

– 12 апреля м-ль Элеонора Друо и мосье Артур Дьелегард из Парижа.

– 17 апреля: м-ль Эвфемия Траспаренте из Турина и мосье Леоне Ботильасекка из Генуи.

– 23 апреля: м-ль Юлия Феркельфус из Инсбрука и мосье Алексис Пижоно из Дижона.

– И так далее. При каждой из моих жилиц записан ее мужчина. В случае какого-либо столкновения с полицией первая ответственность – на этом мужчине, а я не при чем… Слава Богу, пятый год держу свой пансион и никогда не имела никаких историй!..

– Послушайте, Мари-Анет, – остановил ее Бастахов, – что вы мне очки втираете? Ведь это же у вас все фиктивно. Ну что Артур при Элеоноре находится, это – правда, потому что он ее любовник и сутенер и глаз с нее не спускает, каждую копейку ее сторожит и грабит… Но Леоне уехал в Геную обратно в тот же самый день, как привез вам итальянку свою, а Пижоно ваш – обыкновеннейший странствующий сводник, который, может быть, сейчас находится уже где-нибудь в Нью-Йорке или Аргентине… Так что ихним записям цена – грош и, чтобы форму, вам желательную, выполнить, мое имя ничем их, почтенных сопромышленников ваших, не хуже.