Дом с мертвыми душами

Шефы не могли согласиться, что Кузоватово – средневековье, четырнадцатый век. В первую очередь, деревня в корне отличалась от средневековой своей безвкусицей и отвратительной архитектурой, если деревенские построения вообще можно назвать архитектурой. Скучные сооружения вокруг площади наводили такую загробную тоску, что невольно возникала мысль, не из загробного ли мира и выкопали отечественных архитекторов?

Самым внушительным и головным сооружения архитектурного ансамбля являлся клуб, напоминающий увеличенную крестьянскую избу. Перед ним – железобетонный монумент неизвестному солдату. По краям деревянное Правление колхоза и столовая с огромным крыльцом, на котором вечно курили механизаторы. Следом подряд шли два магазина «Ромашка» (две первые буквы оторваны) и «Урожай» (оторвана первая буква). За магазинами в никогда не просыхающей луже стоял бычок. Видимо, лужа была его постоянным местом. А сам бычок являлся архитектурным дополнением к ансамблю. Через поле виднелась двухэтажная школа-восьмилетка, три типичных двухэтажных дома, сотня дворов и полуразрушенная деревянная гостиница. На другом конце села располагались мастерские и витаминные агрегаты. За мастерскими, далеко через поле у самого леса стоял заколоченный дом, который назывался «домом с мертвыми душами».

– И в нем действительно обитают мертвые души? – вяло поинтересовался Креончик, меланхолично оглядывая окрестности.

– Ты не поверишь, но это факт! – с готовностью отозвался Берестов, почувствовав, что его прервавшееся молчание означает конец обиде. – Я лично видел! Клянусь!

Креончик поморщился и отвернулся, ни на толику не поверив клятвонарушителю. Несмотря на нашествие в тот год несметных полчищ барабашек и домовушек, Креончик отказывался верить в жизнь вне «материалистической подоплеки».

Вот, собственно, и вся деревня, в которой предстояло дерзать только что пребывшим шефам.

Едва автобус затормозил, на крыльцо Правления высыпала толпа встречающих, состоящих в основном из невероятно грудастых женщин. По такому количеству управленцев можно было судить об успехах колхоза «Светлый путь». Несмотря на светлое название, лица у всех были мрачные. Кузоватовские были обижены тем, что из Коромысловки в штат Невада отправили всех мужиков до единого, а из Кузоватово – только двадцать два человека.

– Ну, подождите, коромысловские! – бормотал сквозь зубы председатель Эльдар Заречный. – Мы вам еще покажем Коромыслову мать.

– Как отправлять в Америку, так коромысловских, – вторил парторг, – а как селить шефов, так у нас. Ничего, мы их так поселим, что они еще долго будут помнить.

Однако ничего не поделаешь. Обиду пришлось проглотить. Тем более что шефы ни в чем не виноваты. Парторг Петр Иванович – круглый, румяный, язык, как пулеметная лента. Он первый натянул на себя улыбку при виде прибывших. А когда двери автобуса отворились и стали выходить девчонки, его глаза сделались маслеными. Он колобком скатился с крыльца и кинулся к девчонкам подавать руку. Председатель с секретаршей переглянулись.

– Иж чё творит! Чистый салтан! – хихикнула секретарша.

Девушки охотно подавали руки парторгу, а он, жеманно хихикая, каждой представлялся персонально:

– Петр Иванович, парторг.

Ребятам он представился менее жизнерадостно, а, узрев Берестова, его лицо искривилось, как при виде лимона. Он вытаращил глаза и попятился. Запрыгнув на крыльцо, парторг принялся с ужасом что-то нашептывать председателю на ухо. В результате нашептывания лицо Эльдара Александровича вытянулось, словно в комнате смеха, и Берестов понял, что неприятности из-за его стихотворения «Тяжело в деревне без нагана» еще не скоро кончатся.

Председатель взял себя в руки, солидно кашлянул и обратился к прибывшим с речью:

– Дорогие товарищи шефы, мы рады приветствовать вас на нашей родимой земле. Если вы прибыли с добрыми намерениями, то и мы к вам – всей душой. Но если вы намерены смеяться над нашей родиной, – тут председатель метнул строгий взгляд на Берестова, – и писать пакости злопыхательного толка, то таким нет места в наших рядах.

На этих словах он запнулся и начал рыться в карманах. Видимо, речь была заготовлена заранее и совсем другого содержания. Но его подчиненные не правильно истолковали паузу, и секунду спустя из окна грянула музыка в стиле хард-рок.

Петр Иванович колобком скатился с крыльца и, весело щебеча с девчонками, повел компанию через поле в пустую школу.

Шефов провожали взглядом все жители деревни, высыпавшие на улицу по случаю их приезда. Всех ближе к ним приблизились женщины. Мужчины сгруппировались на крыльце столовой. Подростки угрюмо наблюдали издалека, и только дети вприпрыжку бежали за шефами до школы.

Единственной, кого не было среди встречающих, – это Танечки Цветковой. Хотя нет! Еще одна семья не вышла встречать гостей. Это семья Кудрявцевых.

7

Сорокатрехлетняя Елена Ильинична Кудрявцева сидела на диване и зябко куталась в шаль. Несмотря на то, что на улице стояла жара, ее поминутно бросало в дрожь. Окна избы были занавешены, дверь закрыта на крючок, а сама она, не мигая, смотрела, в одну точку. Рядом с ней находились семнадцатилетняя дочь Ирина и пятнадцатилетний сын Сережа.

– Мама, ну, прекрати, – плаксиво упрашивала дочь, капая на сахар валерьянку. – Сколько можно страдать из-за такой ерунды?

– Из-за ерунды? – выдохнула женщина, переведя шальной взгляд на дочь. – Ты это называешь ерундой?

– Ну, мама, ну перестань! – прогнусавил сын, уткнувшись ей в плечо. – И так страшно!

По телу женщины прокатилась дрожь. Она обняла своих детей и шмыгнула носом.

– Ой, боюсь. Как я боюсь! Если б вы знали?

– Мы знаем, мама, – обречено шмыгнул носом сын.

– Прекрати нагонять страху! – возмущенно потребовала дочь.

Взгляд женщины упал на кошелек, который лежал на столе, и который являлся причиной ее ужаса.

– Это нечистые деньги. От них надо избавиться, – прошептала Елена Ильинична.

– Значит, избавиться? А нам, значит, лапу сосать? – хмыкнула дочь. – Сообразишь же ты, мать! А может, это нам Бог посылает? Из жалости!

– Глупенькая, – судорожно вздохнула женщина, еще сильнее прижав голову дочери к груди. – Жизни не знаешь. Бог посылает только детей. А деньги зарабатываются потом и кровью.

Елене Ильиничне было от чего прийти в ужас. После ужасной смерти мужа денег стало катастрофически не хватать. Каким все-таки не был Антон безалаберным, а хозяйство держалось на нем. После его смерти все стало разваливаться на глазах: крыша протекла, завалинка рассыпалась, проводка перегорела, а на голову начала ошметками валиться штукатурка. Хорошо, что председатель Кузоватово предложил переехать в его деревню. Однако и в новом доме, в который переехала семья Кудрявцевых, в прошлое лето остро встал вопрос с перекрытием крыши и заливкой фундамента. Также нужно было перекладывать печь и укреплять полы, которые со дня на день могли провалиться в подпол. Только где взять денег? Колхозных грошей едва хватала на еду. На одежду детям уже приходилось выкраивать. Так дойдя до предела, Елена однажды с плачем бросилась на колени перед иконой и взмолилась, чтобы Господь на небесах обратил внимание на ее отчаянное положение.

И буквально на следующий день случилось удивительное. Отправившись утром на работу, Екатерина Ильинична внезапно наткнулась на кошелек. Он лежал сразу перед калиткой, хоть и в траве, однако не заметить его было невозможно. Изумленная женщина подняла его и открыла. Бог ты мой! Он был туго набит деньгами.

Ильинична покрутила головой по сторонам. Никого. Да и кто мог быть на окраине деревни в половине пятого утра. У несчастной женщины и мысли не было присвоить эти деньги. Если она и пересчитала их, то из чистого любопытства, а еще из-за того, чтобы найти хозяина. В кошельке лежала неимоверная сумма: восемьсот пятьдесят рублей. «Да в деревне и нет ни у кого таких денег», – с удивлением подумали Ильинична, и, сунув кошелек в карман, направилась на ферму.

– Бабаньки, я неподалеку от своего дома нашла кошелек! – произнесла вместо приветствия Ильинична. – Признавайтесь, кто потерял.

– Я, – в один голос крикнули бабаньки. – А сколько там было денег?

– А угадайте!

– Тридцать рублей! – закричала самая толстая доярка, чьему вымени позавидовала бы любая корова.

– Куда загибаешь? – перебила другая. – Двенадцать рублей сорок восемь копеек. Кошелек замшевый. Защелки металлические.

– Да ну тебя, Матрена! Ты этот кошелек потеряла три года назад, – запшикали со всех сторон.

– Имей совесть, подруга! Дай другим угадать.

Однако никто не угадал. Никто даже приблизительно не назвал суммы, которая лежала в кошельке. Ильинична поняла, что из фермерских никто не терял кошелек. Никто не терял его и из механизаторов, хотя все в один голос уверяли, что кошелек потерян именно ими.

– Вот покажи, Ильинишна!

– Не покажу. Вы сами должны знать.

– Как же мы можем знать? А может, это и не кошелек вовсе, а портмоне? Тогда, выходит, что ты нас вводишь в заблуждение?

«А ведь точно, – подумала Елена Ильинична. – Это скорее, портмоне. Тогда его потерял кто-то из администрации».

Но, как выяснилось, из административных работников также никто не терял кошелька. Хотя нет. Конечно, теряли! Причем и портмоне и кошельки одновременно, однако данный кошелек, или портмоне (пес его знает, в чем разница?) не терял никто.

Что оставалось бедной женщине? Пустить эти деньги на хозяйственные нужды. Это получилось само собой. Елена Ильинична ни в коем случае не хотела присваивать чужие деньги. Она намеривалась отдать их потерявшему по первому требованию, если он опишет кошелек и назовет точную сумму, или хотя бы близкую к точной. Однако таковой не объявлялся, и не было никаких предпосылок, что объявится.