Сначала была война

Сначала была война
Александр Анисимович Охотин

Ромка медленно брёл по одной из окраинных улочек города. Просто так, без цели. Улочка имела вкусное название – Малиновая. Она начиналась от военного госпиталя, из которого Ромка сбежал три дня назад. Он потом несколько раз возвращался туда. Дойдёт до ворот, постоит там и идёт прочь. Вот и в то июльское утро он побывал там. Постоял, посмотрел на здание госпиталя и ушёл оттуда уже навсегда.

Сначала была война

Александр Анисимович Охотин

Иллюстратор Александр Анисимович Охотин

© Александр Анисимович Охотин, 2020

© Александр Анисимович Охотин, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4498-6709-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Привет! Это я, Саша Мережкин. Ну тот самый, который во время полёта звездолёта «Прометей-2» попал со всем экипажем в прошлое – в тысяча девятьсот сорок второй год. Это случилось во время перехода звездолёта в суперпространство. Мы так и не смогли разобраться в том, что же тогда произошло.

Ну что, вспомнил? Да, попали мы тогда в переделку. Если бы не юный Маг Данилка Овсянников, всё закончилось бы трагически. Если бы мы остались в прошлом, то просто исчезли бы из истории Вселенной и никогда бы уже не родились. Не только мы, но и многие из ныне живущих.

Нам повезло, что Данилка тоже летел с нами. Летел он, правда, в качестве пассажира, но это сначала. Потом он уже мог бы считаться и членом экипажа, потому что только он смог понять, что с нами случилось, и отправить нас в наше время.

Вообще-то, отправить нас ему удалось не в ту точку времени, из которой мы стартовали. Мы вернулись на пятнадцать лет раньше, чем состоялся старт «Прометея-2». Но это было именно наше время, потому что и сами мы стали на пятнадцать лет моложе, точнее младше. Мы просто оказались на уроке в нашей школе.

Отправив нас в наше время, Данилка остаться в тысяча девятьсот сорок втором году. Мы не понимали тогда, почему он так поступил. Ведь он сам говорил нам, что оставшиеся в прошлом, просто исчезнут. Но нет, он не исчез, он потом родился, нарушив фундаментальные законы Мироздания. Родился он на одиннадцать лет позже, чем должен был родитья. Да позже, но родившись, он уже обладал Великим Знанием, и через неделю он исправил и это, ему снова стало одиннадцать лет.

Итак, история снова вошла в правильное русло. Даже в лучшее по сравнению с тем, что было до нашего выхода из петли времени. И всё-таки для нас оставалось тайной, почему Данилка не вернулся из прошлого вместе с нами. Мы так и не узнали бы этого, если бы тайну нам не открыл наш учитель ИЗО Роман Васильевич Гусев.

Итак, я расскажу вам эту историю. Только рассказ пойдёт не столько о Данилке, сколько о самом юном герое Советского Союза Романе Васильевиче – о Ромке Гусеве. Итак, вот эта история.

Первая часть. Детский дом

Глава 1. Сначала была война

Сначала была война… Хотя нет, не совсем так. Сначала всё-таки были мама и папа, родной город Горький, родная улица и двор, родной дом. Да, всё это было, но Ромка почти не помнил ни лиц, ни улицы, ни как выглядит дом, в котором он жил до войны.

Вообще-то, он всё это помнил, но помнил как-то странно. Папа и мама иногда ему снились. Отчётливо. Он легко узнавал их во сне. Узнавал и лица, и голоса. Но… всё это мгновенно улетучивалось, когда он просыпался. Проснувшись, он уже не мог представить себе, как выглядели папа и мама. Зато война прочно засела в памяти.

Ох уж эта война… Когда же она, наконец, закончится? Хотя, Ромке-то теперь уже всё равно. Что у него впереди? Куда он идёт? Некуда и не к кому ему идти, потому что остался он совсем один на белом свете.

Ромка медленно брёл по одной из окраинных улочек города. Просто так, без цели. Улочка имела вкусное название – Малиновая. Она начиналась от военного госпиталя, из которого Ромка сбежал три дня назад. Он потом несколько раз возвращался туда. Дойдёт до ворот, постоит там и идёт прочь. Вот и в то июльское утро он побывал там. Постоял, посмотрел на здание госпиталя и ушёл оттуда уже навсегда.

Ромка и сам не понимал, зачем он туда возвращался, что его туда тянуло. Вернуться, повиниться и попроситься назад? Ведь нельзя же вечно скитаться по улицам, ночевать в полуразрушенном бомбёжкой доме. А без еды как прожить? Но нет, возвращаться было нельзя. Что он скажет? Как оправдает побег? Нет, пути назад не было.

Улица была неширокой. Она тянулась в том же направлении, что и река за посёлком Осинки. Река плавно поворачивала налево, и улица повторяла этот изгиб. Большинство домов улицы были двух и трёхэтажными. Это были здания старой дореволюционной постройки. Кое-где в окнах не было стёкол и даже оконных рам. Это результат бомбёжек. Вообще-то, Малиновая пострадала от бомбёжек не так сильно, как другие улицы города, но и там встречались полностью разрушенные дома.

Улица поднималась в гору, поэтому фундаменты многих зданий, высокие с ближней стороны, дальше почти уходили в землю. У некоторых зданий вторые этажи были вторыми только с ближней стороны, а дальше становились первыми.

Вдоль улицы проходила мощённая камнем дорога, а посередине дороги тянулись трамвайные рельсы. По дороге и по узким тротуарам вдоль домов шли редкие прохожие. Их было ещё мало, в большинстве – женщины, так как почти все мужчины были на фронте.

Одеты прохожие были по-летнему, как и подобает одеваться в середине июля. Наверное, холодно было только Ромке. Видимо, от голода и слабости. Ещё бы: уже третий день во рту не было ни крошки.

А день обещал быть погожим. На утреннем небе не было ни облачка. Ромка брёл вверх по улице, опустив голову, уставившись в пыльную, с выбоинами, мостовую.

Громыхая на рельсах, прошёл по улице первый трамвай. Солнце поднималось над городом всё выше и выше. Когда оно поднялось уже высоко и выглянуло из-за крыш домов, Ромке стало теплее, прошёл озноб.

Ромка дошёл до проулка, через который он когда-то убегал, спасаясь от фашистов, остановился у поворота в проулок. Если повернуть туда, пройти три километра и спуститься вниз по склону, то окажешься в посёлке Осинки. Пойти туда и попросить немного еды? «Нет, не дадут, – решил Ромка. – Это когда я с партизанами туда ходил… а так… кто я для них…».

Постояв в нерешительности, он всё-таки свернул в проулок. Миновав развалины разрушенного бомбёжкой дома, оставив позади полусгоревшие сараи, он вышел на тропинку, ведущую к посёлку. Там, на лугу, кипела и радовалась солнечному дню жизнь. Казалось, что не было никакой войны. В зелёной траве радостно желтели и белели одуванчики; росли белые ромашки и голубые васильки; в траве радостно стрекотали кузнечики, им было хорошо, не то что Ромке.

Дойдя до края склона, Ромка остановился. Вдали за посёлком блестела на солнце река. Был виден и взорванный мост. От нахлынувших воспоминаний вернулось утреннее ощущение леденящего холода. Ромка ещё какое-то время постоял на краю склона, а потом повернулся и пошёл прочь.

Вернувшись на городскую улицу, он побрёл дальше. Шёл, опустив голову, бессмысленно уставившись в мостовую. Резкий толчок. Это Ромка налетел на встречного прохожего – на высокого лохматого дядьку. Ругань:

– Куда прёшься, оборванец! Смотреть надо, куда идёшь!

Оборванец… Да, конечно. А что оставалось делать? Не уходить же в госпитальной пижаме. В ночь побега из госпиталя Ромка тихо, чтобы не заметили дежурные медсёстры, пробрался в кладовую. Там ему удалось отыскать среди всякой рухляди то, что осталось от его одежды. Даже удивительно, что эту рвань так и не выкинули за целый год. Он даже нашёл какую-то фуражку, которую тут же нахлобучил на голову.

Найденное тряпьё трудно было назвать одеждой. Разве что брюки. Они были почти целы, хотя и с бурыми пятнами от давно засохшей крови. А вот от рубашки и куртки остались одни лохмотья. Ну что ж, ничего другого всё равно не было.

Переодевшись, Ромка на цыпочках вернулся в палату. Он вынул из-под подушки свой пионерский галстук и долго смотрел на него, разложив на койке. Тот галстук вручил ему сам командир партизан Семён Игнатьевич, когда Ромку приняли в пионеры. Это было примерно за месяц до освобождения города от фашистов.

Итак, Ромка аккуратно сложил галстук, спрятал его за пазуху. Аккуратно сложив на койке больничную одежду, он ушёл из госпиталя в ночь. Вот так он и стал оборванцем, как выразился дядька.

Итак, дядька пошёл дальше, что-то недовольно бурча под нос, а Ромка продолжил свой путь в никуда. Вот так он и оказался на базаре. С базара как раз и начинается эта история.

Глава 2. Всё началось с базара

Итак, всё началось с базара. Ну, базар как базар. Чем-то похожий на тот, который Ромка не раз видел в своём родном городе Горьком, когда ходил туда с мамой. А вообще-то, наверное, все базары во всех городах хоть чем-то, да похожи друг на друга.

Народа на базаре было не очень много. Побольше, конечно, чем на городской улице, но не намного. Покупатели, точнее покупательницы, ходили около прилавков, что-то искали, приценивались, покупали, меняли какие-то вещи на продукты.

Вообще-то, бедновато было на прилавках. Это понятно, потому что только год назад город освободила от фашистов Красная Армия. Богато, нет ли, но и того съестного, что там было, хватило, чтобы от вида яств Ромке стало плохо. Особенно, от запаха печёных пирожков и лепёшек. Ими торговала пожилая упитанная тётка. От запаха заурчало в животе, к горлу подступила противная тошнота.

Ромка на миг остановился напротив «пирожковой торговки». Это он её про себя так назвал – «пирожковая торговка». Тётка тоже взглянула на него. Что-то недоброе почувствовал Ромка в этом взгляде. Он отвернулся и пошёл к выходу с базара, чтобы уйти и не видеть больше всех этих вкусностей. Он дошёл до калитки, но выйти через неё уже не смог, потому что ему стало совсем плохо.

Ромка уселся прямо на землю, привалившись спиной к углу между забором и ларьком у выхода. Не помогло, а тут ещё крик какой-то тётки:

– Ворюга! Держите вора! Милиция!

Голос был противный, визгливый и настолько пронзительный, что хоть уши затыкай. В другой раз Ромка посмотрел бы, что это там за ворюга, но ему в тот момент было не до того. Он просто сидел с закрытыми глазами и не догадывался, что «ворюга» – это он.

За милицией дело тоже не стало. Тут же появились двое. Один молодой и высокий, другой поменьше ростом, пожилой.

– А ну вставай! – заорал высокий, и с силой дёрнул Ромку за руку – за больную, за правую. Боль, которая давно уже прошла, снова пронзила руку и правую сторону груди, помутилось сознание.