Три плута

– Я буду умнее, я получу от вас деньги, давайте мне двадцать пять! – живехонько согласилась высокая блондинка и тут же встала с целью подойти к Маргарите.

Но та гордо выпрямилась, сверкнула красивыми глазами и сказала:

– Никогда!

– Вот ты какая! – обратился к ней Рогов. – Что же это значит?

– Она назвала меня «воровкой».

Роман Егорович хотел вмешаться, но успел только высказать, что это действительно очень обидно. Ему не дали говорить. Перебранка поднялась ужасная. Вероятно предполагая, что он не знает немецкого языка, блондинка и Маргарита стали тут же сводить счеты на своем родном наречии. Он поминутно вмешивался в их спор, но они все более горячились и не слушали его, даже не заметив того, что он все понял и говорил с ними по-немецки. Наконец они до того начали кричать, что все гости стали смотреть в их сторону.

Подошла какая-то толстая женщина, и тогда только они присмирели. По-видимому, это была их начальница, а может быть, и директриса хора. Любезно улыбаясь Рогову, она предложила что-нибудь спеть.

– В кабинет в таком случае! – скомандовал он, сейчас же добродушно соглашаясь. – Все за мною, все в кабинет; там и мировая состоится.

– Никогда! – снова и с еще большим упорством ответила Маргарита. Однако это не помешало ей отправиться вместе со всеми в отдельную комнату ресторана.

Рогов сидел на диване. Хор стал полукругом, выставив дам в первую шеренгу.

– Пойте мне «Славу»! – скомандовал Рогов.

– Кого величать прикажете? – спросила его одна из хористок.

– Величайте Романа Егоровича.

И пошло все понемногу на самый разнузданный лад. Пели, в промежутках пили, и с разрешения Романа Егоровича каждый заказывал себе, что хотел. Потекли словно сквозь прорванную плотину денежки купчихи Куприяновой, быть может скопленные ценою тяжелых трудов долгой жизни.

Значительная доля промотанных в эту ночь денег перепала самому хозяину заведения за закуски, кушанья, вина и т. п. Хор тоже хорошо попользовался, и многие из певиц в отдельности сумели выклянчить себе кто золотой, а кто и кредитку покрупнее. Тут уже каждая из них старалась сама для себя. Прислуга тоже нажилась немало, приписывая и привирая на счетах.

Но Роман Егорович не огорчался. Он именно хотел, чтобы кругом его был дым коромыслом и чтобы все ходило по струнке.

Смирнин провел вечер с другой Маргаритой – Маргаритой Прелье.

Да не покажется странным кому-нибудь, что это имя повторяется. Разве не подходит оно к созданиям, любовь которых отщипывают по лепестку и любящие немножко, и любящие очень сильно, и ничуть не любящие, до тех пор, пока все лепестки не вырвутся и цветок не будет выкинут на большую дорогу, где пройдут мимо него с презрением или безжалостно затопчут прохожие?

Иван Павлович значительную часть ночи промечтал о том, какую он теперь начнет жизнь. Оставаться в банке он ни в каком случае не желал. Здравый смысл творил ему, что если дело выемки вклада купчихи Киприяновой прошло вчера благополучно, то теперь каждую минуту можно опасаться простой случайности. Разве не может приехать купчиха за своими билетами? Этого было бы совершенно достаточно, чтобы преступление раскрылось.

Правда, он очень ловко пустил слух о полученном им наследстве, так что выход его из числа служащих, конечно, никого не поразит неожиданностью. Но, пока все это устроится, ему страшно хотелось отведать того блаженства, которое доставляет пустым натурам самый процесс мотовства.

Смирнин проснулся на другое утро рано и сейчас же встал, сказав Маргарите Прелье, что у него масса дела, но чтобы она никуда не отлучалась, так как он непременно заедет к ней, чтобы взять ее с собою обедать.

– Но мне тоже хочется кое-что купить, – возразила Маргарита Прелье. – Ведь не на «посмотрение» только дал ты мне эту тысячу рублей.

– До четырех часов ты, во всяком случае, свободна, – ответил он и уехал.

Шел десятый час. Большие магазины и банкирские конторы уже открывались. Смирнин отправился прежде всего к Юнкеру и, отсчитав себе значительную сумму для личного употребления, внес остальное на свое имя на текущий счет. Затем, имея немного более пяти тысяч в кармане, он поехал к себе в меблированные комнаты. Торжество минуты полного расчета с квартирной хозяйкой особенно манило его. Он усматривал огромную силу мести в том, что покажет ей теперь, с кем она имела дело и как мало уважала его.

Действительно, удовлетворение получилось им сполна. Квартирная хозяйка рассыпалась перед вором в самых униженных уверениях преданности и любви, как только ее глазам представились красивые сотенные. Конечно, она не знала происхождения этих денег и совершенно искренне верила в получение Иваном Павловичем наследства. Об одном она печалилась, что постоялец мало был должен ей, а стало быть, и немного доведется получить с него. Вместе с тем ей было ясно, что теперь он съедет. Приходилось возиться с ним, пока у него ничего не было, а теперь, когда он разбогател, пользоваться его деньгами будут другие, а не она.

Получив с него те пустяки, которые еще причитались, квартирная хозяйка наконец не утерпела и спросила:

– Куда же вы, Иван Павлович, теперь переезжать думаете?

– Я, видите ли, еще и сам не знаю. Во всяком случае, я долго здесь не останусь. Мне хочется побывать за границей, увидеть свет, пока молод. Из банка я уйду, но пока кое-что устроится, все-таки, пожалуй, пройдет еще неделя. Я думаю на это время перебраться в какую-нибудь хорошую гостиницу.

– Конечно, вам лучше знать, и не мне вас учить; но стоит ли переезжать на неделю или еще того меньше.

– Хочется, знаете ли, все старое с себя стряхнуть, поскорее зажить как следует.

– Да я и не думаю, чтобы вы остались в этой комнате, – живо заговорила хозяйка. – Сама вижу, что комната невеселая. Конечно, пока на службу ходили, чего ж вам больше нужно? Было бы где переночевать, и все тут. Здесь ни принять кого, ни самим расположиться.

Вертевшаяся тут же смазливая и хитрая горничная нашла случай подслужиться хозяйке.

– Ведь внизу три комнаты из-под актрисы освободились, – сказала она. – И ход отдельный, и этажом ниже, и сейчас, как войти в переднюю, налево первая дверь: большая гостиная, потом так вроде столовой, а потом спальня, перегороженная пополам.

Хозяйка, заискивающе улыбаясь, предложила:

– Да не угодно ли вам будет посмотреть?

– Сейчас, с удовольствием. Я только вот о чем хочу попросить: позовите коридорного! Я дам ему денег и все мои квитанции на заложенные вещи, и пусть он все выкупит да привезет сюда.

– Все будет сделано.

Когда деньги, квитанции и приказания были переданы нижнему коридорному Ивану, хозяйка повела Смирнина в комнаты «из-под актрисы». Тут замечалась некоторая роскошь: в гостиной мягкая мебель; везде гардины, портьеры и драпри, ковры, два зеркала и даже картины по стенам. В столовой – буфет, большой вытяжной стол, дюжина стульев, обои под дерево, и местами были развешаны пестренькие японские тарелочки. Разделенная надвое спальня была тоже недурна.

Хозяйка, зорко следившая за выражением лица Смирнина, заметила, что помещение ему нравилось.

– Здесь вы совсем как у себя, – сказала она. – Точно в своей собственной квартире: никакого даже различия нет.

– Это все прекрасно, – несколько нерешительно заметил он, – но только, знаете ли, в гостинице все под рукой, все немедленно подадут…

– Вы напрасно сомневаетесь! Все, что вам угодно, будет подано. Я сама пятнадцать лет в большом доме жила и знаю, как господа привыкли кушать. Конечно, нельзя требовать, чтобы за пятьдесят копеек я вам тонкий обед отпускала.

– Впрочем, ведь я часто буду по ресторанам ездить. Мне главное утром. Потом, знаете ли, если послать куда-нибудь. Наконец, ко мне тут, может, будет приезжать одна барыня, которая…

– Я все это прекрасно понимаю! – сказала предупредительная хозяйка. – Можно Ивана к вам для услуг приставить… И барыня к вам ездить будет… Разве я не понимаю!.. Хорошие господа всегда так.

– Что же, так как ненадолго, то, пожалуй, я согласен. Велите без меня сюда перенести все сверху, прикажите все приготовить. Да, а сколько же вы возьмете с меня?

– Актриса платила мне полтораста в месяц, и денежки вперед. Уж такая была аккуратная жилица, что даже и сказать нельзя.

Смирнин достал сторублевую и, отдавая ее хозяйке, сказал:

– Вот возьмите пока, а что нужно доплатить, после рассчитаюсь.

Хозяйка совсем залебезила: она забежала вперед, отворила Смирнину дверь в коридоре, крикнула во все горло: «Иван, Серафима! Не слышите, что ли? Барин уходит!» – и еще долго, пока он спускался с лестницы, кричала ему вслед:

– А насчет этого не беспокойтесь: и послать куда… так к вам одним Ивана и приставлю… и барыня будет ездить… Всякое уважение… Сейчас распоряжусь все там вычистить, будем дожидаться вас.