Ловкачи

– Вот видишь, – с каким-то торжеством ответил Савелов. – Оно ужасно, да; но ужаснее еще то, что Зинаида Николаевна, которой я счел долгом и, верь мне, бескорыстным долгом, открыть глаза, ответила мне оскорблением! Поверишь ли ты, что она прислала ко мне Кирилла Ивановича, своего управителя, с заявлением, чтобы я немедленно очистил ее квартиру…

Конечно, Огрызков должен был этому поверить, так как приказание накануне было отдано в его же присутствии.

– Но я не остановлюсь перед подобною ее необдуманностью, – продолжал Савелов…

– Конечно.

– Да, положение слишком серьезное, и мое личное самолюбие в данном случае должно уступить место нашей обязанности ее спасти…

– Но как?

– Господи, ты еще спрашиваешь?! Понятно, с какой целью я приехал к тебе. Ты у нее принят. Ты пользуешься ее полным доверием. Тебе одному и можно ей открыть глаза.

Но Огрызков с сомнением качал головою. Он сказал:

– Не знаешь ты ее. Едва я заикнусь в невыгодных выражениях о Хмурове, как она прикажет мне замолчать и выгонит меня из дома так же легко, как тебе она отказывает от квартиры.

– Да разве то, что ты должен ей передать, один только пустой слух? Разве это не факт, не доказательство его вопиющего обмана?

– И все-таки я не знаю, как к ней приступиться. Я никогда не решусь!

– Что за малодушие! Ты прости меня, пожалуйста, но твой долг, долг честного человека, предостеречь ее от преступления, задуманного этим негодяем. Допустим даже, что лично выразиться ты стесняешься. Напиши ей в таком случае. Ведь не можешь же ты допустить, чтобы она вышла замуж за заведомо женатого человека?

– Позволь, пожалуйста, – заметил после маленькой паузы Огрызков. – Ей я ничего не скажу и не напишу. Снова повторяю тебе: она и высказаться-то мне не даст до конца. У меня другая мысль.

– А именно?

– Я вполне согласен с тобою, что если дело действительно так, если Хмуров женат и хочет ее обмануть, то на нашей совести лежит сделать все, лишь бы обман этот не удался.

– Но говори – как, как? – нетерпеливо торопил его Савелов.

– Я считаю совершенно лишним до поры до времени тревожить ее, тем более что это может оказать на женщину в ее состоянии совсем обратное действие. Я предлагаю вот что: давай, сейчас вот при тебе, я пошлю Хмурову в Варшаву телеграмму. Я спрошу его прямо, чем объяснить этот слух. Если он замышляет обман и если только история с его первою женитьбою не сказка…

– Какая сказка? Помилуй!

– Ну, и прекрасно… Тогда ведь он сейчас же перепугается и себя выдаст.

– Это идея.

– Так давай составим депешу…

Огрызков волновался от радости, что придумал такой исход. Он и сам-то от себя не ожидал подобной сметливости. Он сел к письменному столу и написал несколько строк.

– Вот так, я думаю, – сказал он, читая вслух набросанную им депешу: «Варшава, „Европейская гостиница“, Хмурову. Прошел слух, что женат. Узнает невеста. Что делать? Огрызков».

– Прекрасно, – одобрил Савелов.

Огрызков позвонил и в его же присутствии, сейчас же приказал отправить телеграмму.

– Так будет лучше, – добавил он в гордости от своей находчивости. – В подобном деле надо много сдержанности и обдуманности, а ты сразу загорячился. Вот погоди, к вечеру же явится ответ, и я немедленно тебе его сообщу.

XVIII. Дела Пузырева

Пока с одной стороны волновались Савелов и Огрызков, с другой – продолжал свои хлопоты Илья Максимович Пузырев – главное действующее лицо описываемой истории.

Оказывалось, что застраховать себя, да еще в довольно значительной сумме, совсем уж не так-то легко.

Начать с того, что в обществе «Урбэн» существовало правило подвергать каждого страхующегося в более или менее солидной сумме предварительному осмотру двух врачей.

Правда, оба представителя науки, невзирая на предупреждение инспектора Шельцера о двукратно сорвавшемся с уст нового клиента замечании относительно какой-то тревожной боли в груди, нашли его совершенно здоровым; но полис все-таки не мог быть сейчас же выдан.

– Почему же? – поинтересовался узнать Пузырев, которому не терпелось выехать с больным Григорием Павловичем Страстиным в Крым.

На вопрос этот инспектор Шельцер дал следующее вполне понятное объяснение:

– Мы здесь в Москве представляем только, так сказать, агентуру французской компании страхования жизни, резиденция которой в Париже, а управление для всей России – в Санкт-Петербурге. Теперь мы пошлем акт вашего медицинского осмотра в Петербург на утверждение, оттуда он будет переслан в Париж, и уже из Парижа вы получите подлинный полис.

– Но позвольте, – взмолился Пузырев. – Это может продлиться Бог весть сколько времени!

– В любом случае не более двух недель, – ответил господин Шельцер.

– А пока я связан по рукам и ногам? Я никуда из Москвы двинуться не могу?

– Напротив, вы свободны как ветер. Мы выдадим вам так называемое временное свидетельство, столь же действительное в случае какого-либо несчастия, как и самый полис.

– Я, стало быть, могу ехать в Крым? – спросил Пузырев.

– Куда вам заблагорассудится и куда только прикажете, туда мы вам и вышлем полис.

– Это прекрасно. Но вот еще вопрос: вы как-то говорили мне, что именная передаточная надпись на полисе может вызвать осложнения при получении страховой суммы в случае смерти застраховавшегося.

– То есть затруднения эти зависят не от нас, то есть не от общества «Урбэн», – пояснил инспектор, – а от тех формальностей, которые требуются подлежащими властями при засвидетельствовании этого получения.

– То есть какие же формальности именно нужны?

– Бывали случаи, что требовалось, например, утверждение в правах наследства.

– А как же лучше сделать?

– Лучше всего, Илья Максимович, и уж, конечно, совершенно бесспорным является полис с бланковою надписью застраховавшегося. Этой надписи совершенно достаточно, чтобы застрахованная сумма была выдана предъявителю полиса.

– Стало быть, на этом и порешим. Позвольте вам внести деньги за полугодие и получить это так называемое временное свидетельство.

Между тем в конторе все было кончено, заготовлено и Пузыреву оставалось только уплатить деньги да получить свое временное свидетельство.

Его поздравили с окончанием дела, и он уехал, во всяком случае еще более довольный, нежели те, с кем он простился.

Теперь ему уже незачем было оставаться в Москве. Подлинный полис ему перешлют, куда он укажет. С радостной вестью отправился он к своему больному.