Привет, Свет!

– И завтра, и послезавтра, – с пылом ответил я. – А если хочешь, то каждый день.

– Хочу!

Услышав такое, я вообще растерялся. То два месяца знать меня не желала, а тут: «Хочу, чтоб провожал меня каждый день». С чего бы это вдруг такая перемена? Влюбилась, что ли, после того, как я за неё заступился? Но я-то ведь не дурак, и знал, что далеко не красавец. Правда, и уродом себя тоже не считал. Но всё равно – не красавец. Да ещё два верхних передних зуба у меня залазили один на другой, что не прибавляло привлекательности. Это мне досталось от отца, а тому от деда Степана. Так сказать, Чебышевская наследственность. А Светка-то – вон какая красивая!

К тому же, я шепелявил немного, а букву «р» вообще научился выговаривать буквально за несколько дней до первого сентября. Мать моя давно и постоянно твердила мне: «Сынок, как только у тебя появится свободная минутка, повторяй вот эти слова – пар-роход, р-рыба, бур-ратино, р-рюкзак, р-рестор-ран, – и ты обязательно научишься выговаривать эту букву». Поначалу я как-то прохладно относился к этому, но потом, по мере приближения первого сентября, всё чаще и настойчивее стал твердить: «пар-роход, бур-ратино».

И вот однажды, совершая перед сном вечерний моцион до общественной уборной и, как обычно, бубня под нос заученные наизусть слова, я вдруг чётко и ясно произнёс: «р-рыба, бур-ратино, р-рюкзак». Я даже остановился от неожиданности. И как мне не хотелось в туалет, постоял немного, а потом снова повторил: «пар-р-роход, р-р-рестор-ран». И у меня снова получилось! Всю дорогу до уборной и обратно я не переставал проговаривать слова с буквой «р», которые мог только вспомнить. Домой я забежал радостный и с порога объявил матери: «Пар-р-роход, пар-р-ртизан, кар-р-рандаш!»

Мать обрадовалась этому больше, чем я. Обняла меня, прижала к себе и счастливая, целуя в лоб, сказала:

– Я знала, сынок, когда ты захочешь, у тебя всегда всё получится…

Да, вот такая странная получалась пара – шепелявый шибздик и белокурая красавица. Пока я молчал, не зная, что сказать, Светка не мигая смотрела на меня большими зелёными глазами и ждала ответа.

Меня выручил звонок. В класс хлынул запыхавшийся и возбуждённый народ, а вместе с ним топот, смех, крики и стук крышек парт. Но вот в класс вошла Зинаида Андреевна и сразу стало тихо.

– Так, дети, – начала она сходу, подходя к своему столу, – возьмите буквари и откройте…

И тут увидела наши со Светкой сияющие физиономии. Оборвав фразу, она внимательно посмотрела на нас и удивлённо поинтересовалась:

– Помирились, что ли?

– Да, Зинаида, Андреевна, – ответила Светка, – мы с Сашкой теперь друзья.

– Ну, наконец-то, – вздохнула та и, взяв со стола книжку, обратилась к классу. – Ладно, ребятишки, кто из вас подскажет мне, на какой странице мы вчера с вами остановились?

Весь урок я просидел как на иголках. Зинаида Андреевна то и дело одёргивала меня, а один раз не выдержала – так я её достал, – и огрела указкой. Правда, потом подошла и, как бы извиняясь, вполголоса пробормотала:

– Господи, прости, да когда же ты угомонишься-то, окаянный? – и погладила меня по тому месту, куда ударила её указка, то есть макушку.

А как тут угомонишься, когда изнутри тебя всего распирает от счастья, от предвкушения того, что сегодня ты пойдёшь провожать девчонку? И не просто девчонку, а Светку Казанцеву – первую красавицу в классе! За ней вон какие пацаны ухлёстывали, например, Борька Вальчек или, вон, мой детсадовский дружок Ванька Хохлин – и высокие, и красивые – не чета мне. А она почему-то выбрала меня. Представляю, как они мне будут завидовать! Да и не только они. За ней половина класса бегала, чтобы хоть на секунду привлечь к себе её внимание. И, честно сказать, я был в этом не исключение, ибо она мне тоже нравилась. Злость на её хамство у меня давно прошла, но я уже чисто из принципа не шёл первым на примирение. А так как Светка меня игнорировала, чувства к ней я тщательно скрывал в потаённых местах своей души. Ну а раз мы подружились, значит, скрывать больше ничего не надо, и я открыл свои тайники. И чувства эти, которые копились долгое время, вырвавшись на свободу, теперь будоражили меня и не давали покоя.

Хорошо, что это был последний урок. Ещё один я бы точно не выдержал. Я бы тогда, наверное, умер от нетерпения.

Но вот, наконец-то, прозвенел звонок. Уроки кончились, и все сломя голову с шумом и криком помчались к раздевалке. Я подскочил к своим товарищам, с которыми всегда приходил и уходил со школы, ожидавших меня около дверей класса и радостно сообщил им, что сегодня я с ними не пойду и поэтому ждать меня не надо.

– Почему это? – удивился Костя Белов.

– Ты чего, Костян, не понял? Он же со Светкой Казанцевой подружился! – с ехидцей ответил за меня Вовка Табаков, по прозвищу Кеша. – Теперь – всё, мы у него не в почёте.

– Брось молоть чепуху, – одёрнул я его и объяснил. – Я только провожу её до дома.

– Да ты чё? – не поверил Костя.

Крепыш и симпатяга, он тоже заглядывался на Светку. Наверное, мечтал с ней дружить. А тут такая новость!

– Вот тебе и «чё»! – с гордостью ответил я и сказал им напоследок. – Так что не ждите меня, пацаны. Встретимся, как всегда, на улице вечером.

А Светка, наверное, в это время предупредила своих подружек.

Поэтому, когда мы с ней вышли из школы, нас никто не ждал. Мы постояли на крыльце, потоптались, я в нерешительности – в первый раз всё-таки иду провожать девчонку, – а Светка – не знаю от чего. Потом я набрался храбрости и предложил:

– Пошли, что ли?

– Пошли, – согласилась она и первой спустилась с крыльца.

Я догнал её и спросил о том, что давно меня терзало:

– Свет, а где ты там живёшь на Нижнегорской? Я вроде бы всех там знаю, а тебя что-то никогда не видел.

– А мы недавно сюда приехали. Из Белова. Здесь у нас баба Галя жила, папина мама. Она заболела и умерла. Вот мы и переехали сюда жить, в бабушкин дом. А свой дом тёте Оле оставили, маминой сестре. Ей жить было негде.

Так, разговаривая о том, о сём, и никуда не торопясь, мы пошли к её дому, распинывая ногами лежащие ковром на дороге опавшие листья.

Солнце светило по-летнему ярко, но не грело. Было довольно-таки холодно. Лёд в лужах даже не растаял, что обычно случалось после обеда. Скоро должен был выпасть снег и ударить морозы. Поэтому на ноябрьские праздники мужики, и мой отец в том числе, как обычно, будут забивать свиней, чтобы заготовить мясо на зиму.

Но холод нам был до лампочки. Ведь мы были одеты по сезону: тёплые ботинки, осенние пальто, на мне фуражка, на Светке – вязаная шапочка с балаболкой на конце. Да и атмосфера, окружившая нас, грела лучше июльского солнца.

– А анекдот такой слышала? – вспомнил я вдруг рассказанную на днях Костей Беловым побасёнку. – Встречаются два парня. Один другого спрашивает: «Ты что, в кавалерии служил?» Слышала?

– Нет, – Светка заинтригованно посмотрела на меня. – Расскажи.

– Так вот, встречаются двое. Один другого спрашивает: «Ты что, в кавалерии служил?» А тот отвечает: «А как ты догадался? Ноги кривые?» «Нет, морда лошадиная!»

Светка задорно рассмеялась. Я вместе с ней. И тут в поле моего зрения попал её беззубый рот. До этого я его никогда не видел, потому как мы не общались, а только слышал о нём от одноклассников. От увиденного меня парализовало. И стоял я так, парализованный, до тех пор, пока Светка не заметила этого и не сообразила закрыть рот. Тогда меня отпустило как по мановению волшебной палочки, и я снова смог шевелиться.

– Что – страшная, да? – услышал я её голос.

– Только не обижайся, Свет, – я отвёл глаза, чувствуя себя виноватым, – но тебе пока лучше рот так не открывать.

– Спасибо! – фыркнула она.

– Я же сказал, не обижайся. Я же не виноват, – попытался я оправдаться, – что у тебя…

– Да, ладно, – отмахнулась Светка, а потом снова посмотрела на меня, – я и так стараюсь не раскрывать его слишком широко. Но анекдот был такой смешной, что я не удержалась.

– А хочешь, я ещё расскажу?

– Хочу!

И я рассказал ей анекдот про Петьку и Василия Ивановича. Светка снова не сдержалась и рассмеялась во весь рот. На этот раз я отвёл глаза в сторону, от греха подальше, и повернулся к ней только тогда, когда смех прекратился. А потом Светка стала рассказывать о своём двоюродном братике. Оказывается, этот малыш был не промах и, когда не спал, требовал к себе повышенного внимания. А так как его родителям было некогда, им пришлось заниматься ей с Катькой.

Нижнегорская улица располагалась недалеко от школы, в каких-то метрах двести всего. Достаточно было перейти железнодорожную одноколейку, по которой доставляли шахте вагоны под уголь, и вот она – улица. Светкин дом находился где-то посередине, практически напротив проулка, который вёл вверх на соседнюю улицу. Это ещё метров двести. В общем, от школы до её дома можно было по-пластунски минут за пятнадцать доползти, ну, а шагом дойти, чего говорить, минут за пять. А если очень-очень медленным шагом, то – минут за десять, не больше. И как мы не старались растянуть время, еле переставляя ноги, всё же быстро добрались до её дома. Тогда, не горя желанием расставаться, мы остановились около ограды и продолжали болтать. Неизвестно, как долго бы мы там простояли, если бы на крыльцо не вышла Светкина мама и не позвала её домой.

– До завтра, – сказала тогда мне Светка и зашла во двор.

– До завтра, – отозвался я и, закрыв за ней калитку, поспешил домой.