Привет, Свет!

– Ну и нетулика же ты у меня, сынок, – вздохнула мать. – Вещи нужно беречь, а подарки – тем более.

– Мы же не нарочно.

– А какая разница?

А когда до праздника осталось меньше недели мать начала допытываться, что я собираюсь подарить Светке, и когда мы пойдём в магазин за подарком. На что я всегда отмахивался и говорил: «Потом». А за два дня до Восьмого марта на её вопрос «Так ты надумал что или нет?» снова солгал, сказав, что сделал ей подарок своими руками.

Я ведь хорошо рисовал. И рисовать я начал с тех пор, как научился правильно держать в руке карандаш. Когда мать бралась за изготовление аппликаций к своим урокам, я устраивался рядышком, брал листок бумаги, карандаши и старательно пытался нарисовать то, что рисовала она. Сначала, разумеется, получалось что попало, но со временем стали выходить вполне осмысленные рисунки.

Помнится, я ходил уже в старшую группу. В тот день детский сад по каким-то причинам был закрыт, наверное, на карантин, отцу с утра надо было на работу, и матери ничего не оставалось, как взять меня с собой. Но у неё был открытый урок, на котором должны были присутствовать учителя из других школ, и она привела меня к своей подружке Тамаре Константиновне, которая учила моего брата. Так я попал на урок рисования в третьем классе. Мать знала, как заставить меня сидеть на уроке тихо и никому не мешать.

Тамара Константиновна выставила на постамент обыкновенный эмалированный ковшик и дала задание классу его нарисовать. Чтобы я не скучал, она предложила и мне это сделать, Для этого одолжила альбомный лист и цветные карандаши. Каково же было её удивление, когда, собрав в конце урока рисунки, она обнаружила, что лучше всех изобразили ковшик мой брат и я.

Ну, а к двенадцати годам я мог перерисовать практически любую картинку, будь то всадник, животное какое там, танк, самолёт или ещё что. Следуя по стопам брата, я научился выпиливать лобзиком, работать с выжигателем, резьбе по дереву и выдавливать картинки на фольге, взятой от тюбиков из-под зубной пасты.

Так что я мог сотворить поделку, и мать мне поверила. Сказала, что я молодец, потому что подарок, сделанный своими руками, дороже, чем купленный, ибо сделан от души, и отстала от меня.

А я стал ждать дня возмездия, и не сомневался, что не колеблясь выполню задуманное.

Есть у меня такая черта. Не знаю, откуда она взялась и когда успела сформироваться, хорошая она или плохая, но она осталась у меня до сих пор. Я долго принимаю решение, мучаюсь, терзаюсь, стараясь взвесить все «за» и «против». Но если я что-то, в конце концов, решил, значит, так тому и быть. Сказал себе не думать о ком-то – всё, я о нём не думаю. Причём, без всякого напряга. Просто не думаю и всё. Самовнушение, что ли? Решил, например, не якшаться с Гришкой Казаковым за то, что он возвёл на меня напраслину, сказав Анне Михайловне, что это я сломал её указку. За это меня наказали и заставили изготовить новую. Я долго не здоровался и не разговаривал с ним, пока случайно не выяснилось, что эту чёртову указку сломал Санька Мурашов. Тогда на классном часе Анна Михайловна заставила Гришку при всём классе просить у меня прощения. Я едва не расплакался от радости – как же, оказывается, есть всё-таки справедливость на свете! – и простил Гришку, и стал здороваться с ним.

Пожалуй, это был единственный случай в моей жизни, когда справедливость восторжествовала…

Глава 9

И вот наступил долгожданный праздник. Девчонки в белых бантах, фартуках и колготках выглядели такими красивыми, что глаз было не отвести. Даже те из них, которых симпатичными было трудно назвать, преобразились, превратившись из гадких утят в прекрасных лебёдушек.

Мальчишки смотрели на них влюблёнными глазами и, чтобы привлечь к себе внимание, дёргали их за косички, всячески дразнили и толкали вроде как бы случайно.

А девчонки смотрели на нас высокомерно, как королевы, и не скрывали радости от такого внимания со стороны противоположного пола. Даже на дёрганье косичек и толчки они реагировали совсем по-другому. Ещё вчера за такую дерзость вместе с криком «Вот тебе, дурак!» ты мог получить тумак по спине или хлёсткую затрещину. А сейчас они только небрежно отмахивались как великосветские дамы, и спрашивали: «Ну чего пристал, Иванков?» или «Что, тебе больше делать нечего, что ли?».

Светка была вообще бесподобна. Тётя Аня, наверное, на ночь закрутила ей на чёлку бигуди, и теперь с этой кудрявой чёлкой она выглядела просто потрясающе. Как я себя не сдерживал, мои глаза то и дело сами по себе поворачивались в её сторону. Естественно, Светка это замечала, но делала вид, что ей всё по барабану. Меня это немного царапало, но я успокаивал себя тем, что скоро ей отомщу. За всё отомщу! И за мои слёзы, и за пупса, и за это безразличие. Она у меня ещё попляшет! Не раз пожалеет, что сделала мне больно.

Так я продержался два урока. На третьем, слушая рассказ о древнем Риме, я случайно боковым зрением поймал на себе её взгляд. Он был полон грусти и чем-то ещё, мне не понятным, но разбередившим душу на столько, что чёрная-пречёрная пустота в моём сердце стала вдруг заполняться светом и теплотой. Мне уже расхотелось ей мстить. И если бы в эту минуту Светка что-нибудь сказала, хорошее, разумеется, я бы, не раздумывая, простил её. Но она не могла этого сделать, потому что шёл урок, а на уроках разговаривать нельзя. А так у меня было время всё обдумать и взвесить.

Я понял, что Светка тоже страдала от нашей размолвки. И мне стало её жаль. Я пожалел о том, что в тот день прошёл мимо, когда она ждала меня после уроков на нашем заветном месте. Если бы я тогда перешагнул через свою гордость и подошёл к ней, то не было бы этих терзаний, страданий, не было бы этого пупса…

При воспоминании о кукле я вздрогнул, словно мне влепили пощёчину. «Стоять! – приказал я себе, выходя из полудремотного состояния, в которое поверг меня Светкин взгляд. – Если случай на новогоднем празднике можно как-то объяснить случайностью или недоразумением, то появление пупса – это целенаправленное желание меня обидеть. И этого простить нельзя! Иначе, какой я мужик, если мне будут плевать в лицо, а я только утираться и молча сносить это?» Свет и теплота мгновенно исчезли из сердца, оставив в нём холод и пустоту. Вот так. Я облегчённо вздохнул, ощутив себя прежним. Только месть! Никакой пощады! И пусть этот чёртов пупс станет моим возмездием!

Приняв решение, я успокоился и снова обратился в слух, собираясь послушать историчку. Но только сосредоточился, как раздался звонок – перемена. А там классный час. Ну вот, и приблизилось время расплаты!

На классном часе мы, конечно же, в первую очередь поздравили нашу классную, вручив ей опять большущий букет цветов и коробку конфет. Затем уже мы, пацаны, читали стихи, пели песни и играли сценки, а девчонки слушали, смеялись и аплодировали. Лично я прочитал какое-то длинное стихотворение, посвящённое женщинам. Прочитал с чувством, с толком и с расстановкой, как советовал мой тёзка Грибоедов. А потом мы с Борькой Вальчек, который по росту был вторым после Локти, разыграли сценку из репертуара Тарапуньки и Штепселя. При этом я так кривлялся и строил рожицы, что девчонки смеялись, даже не слушая, что я говорил. Глядя на нас, и Анна Михайловна прослезилась от смеха.

В общем, концерт наш прошёл успешно: девчонки остались довольны. Программа оказалась настолько большой, что мы едва уложились в урок. А когда прозвенел звонок, Анна Михайловна спохватилась.

– Девочки, не торопитесь, – обратилась она к классу, – наши мальчики приготовили вам подарки. Мальчики, давайте быстренько.

И опять захлопали крышки парт, защёлкали замки ранцев.

Я не шевелился, ожидая, когда все разбегутся. Светка тоже. Уставившись в угол, она сидела, не двигаясь, и ждала. Как я на 23 февраля. «Сейчас дождёшься!» – думал я, краем глаза оценивая обстановку – пора или нет? Но Светке, наверное, надоело ждать. Она вдруг встала и пошла к выходу.

– Ах да! – сказал я тогда громко ей в спину.

Она остановилась и посмотрела на меня. Глаза злые, но выражение, как всегда безразличное. Видно, держится из последних сил.

«Ага, заело! Сейчас ещё добавлю!» С этими мыслями я спешно вытащил подарок из сумки и, выскочив из-за парты, подошёл к ней.

– Вот, – и протянул ей коробку, – поздравляю!

Специально сказал то же самое, что говорила мне она, вручая куклу, чтобы поняла мой поступок.

Узнала она свою коробку или нет, я так и не понял. Если и узнала, то ничем себя не выдала.

– Спасибо, – сухо и, скорее всего, машинально – ведь она была воспитанной девочкой, – ответила она и, забрав подарок, поспешила выйти.

А я вернулся к парте за ранцем. Всё! Я исполнил план мести. Теперь можно спокойно жить дальше. Без Светки. Как жил без неё до первого класса. Играть с пацанами в хоккей, в рыцарей или в индейцев. Ведь жизнь на Светке не заканчивается. Тем более в двенадцать лет. Я уже прожил без неё два месяца, и буду продолжать жить дальше, как жил когда-то до встречи с ней. Так я думал, покидая школу, но, увы, на этом мои злоключения не закончились.

Ответ Светки на мою месть был для меня полной неожиданностью. Ни до, ни после отмщения я не задумывался над тем, как она на это отреагирует. Я просто убедил себя, что мне на это наплевать. Но когда она, войдя в класс, после того, как поздоровалась, села не рядом со мной, а за третью в первом ряду к Андрюхе Иванкову на место своей подружки Ольги Балякаевой, меня это задело.

Как только раздалось Светкино: «Здрасьте!» – я по обыкновению сделал вид, что не услышал её. Но когда она прошла мимо, этот вид мгновенно улетучился. Обернувшись, я с удивлением увидел, куда она села. Вот тогда-то мою душу и царапнул какой-то предмет, похожий на Светкин ноготь. Причём больно царапнул, до крови. В голове сразу же зароились планы для новой мести, но тут я вспомнил, что мне давным-давно всё по фигу, и успел отвернуться раньше, чем Светка заметила мою реакцию.

Когда звонок известил о начале урока, я вдруг вспомнил об Ольге Балякаевой. А она тогда куда сядет? Со мной, что ли? Но Ольга не пришла. Оказалось, что она простудилась и слегла с высокой температурой. Но мои измышления оказались верны. Когда через неделю она появилась, то села рядом со мной. Назло Светке я не стал возражать. Ведь вдвоём веселее, чем одному.

Так я сменил себе соседку и проучился с нею до окончания учебного года.

Глава 10

А потом начались летние каникулы. Часов в восемь-девять утра подъём, наспех завтрак и бегом на улицу, где уже ждали друзья-приятели, и игры, игры, игры до бесконечности. Вернее, до двадцати двух ноль-ноль. Если прийти позже, можно схлопотать ремня. Отец у меня всегда делал то, что обещал. А он обещал «всыпать», если заявлюсь после десяти. Мне ведь было не пятнадцать лет, как брателе. И вот так каждый день.

Видно, родителям это надоело, и они взяли мне путёвку в пионерский лагерь «Орлёнок» на второй сезон.

– Может, хоть там тебя откормят, – говорила мать, собирая меня в лагерь, – а то отощал уже совсем. Где же ты вырастишь, если не ешь?

– Правильно, – поддержал её отец, – там режим. Глядишь, и к дисциплине приучат.

Я молчал, зная, что моё мнение по этому поводу никого не интересует. Но, как говорится, что ни делается, то делается к лучшему. Это событие сыграло важную роль в моей жизни.

В общем, что бы я ни думал о происках родителей, решивших на месяц лишить меня привычной жизни, в следующую ночь я спал уже в третьем корпусе, где разместился третий отряд. Опять магические тройки. В первый раз они способствовали знакомству со Светкой. Что на этот раз они мне уготовили?

В лагере мне понравилось. Кормили там досыта, походы в тайгу, игры, конкурсы всевозможные, вечерние посиделки у костра – всё было весело и интересно. Но больше всего нравилось, когда нас водили на речку купаться.

Плавать я тоже научился рано. Первый раз поплыл, наверное, лет в шесть. У автобазы, возле которой расположился наш посёлок, не было мойки автомобилей. Поэтому неподалёку от неё была отсыпана площадка, установлен насос и подведены электричество и вода. На этой площадке и мыли грязные самосвалы, вернувшиеся в гараж на ремонт. Вода эта стекала в огромную ложбину и скапливалась в ней. Вот так рядом с нашим посёлком образовался искусственный водоём. Но в нём никто не купался, потому что вместе с грязью с машин смывалось ещё масло, мазут и солярка, и бензин, отчего вода на солнце переливалась местами всеми цветами радуги. Зато весной, когда от таяния снега озерцо разливалось, оно становилось излюбленным местом смельчаков по катанию на плотах.

Это произошло в конце апреля, в самый разгар сезона. В это время все маломальские лужи были забиты плотами, которыми управляли отчаянные мореходы, рисковавшие из-за одного неверного движения оказаться в воде, а то и утонуть. К сожалению, бывали и такие случаи.

Вот однажды и мы, малышня, решили сходить покататься на плотах. Дело было ближе к вечеру, стало прохладнее, и мы развели костёр, чтобы греться. А потом я, как заводила и самый бесшабашный, пошёл кататься. Плотов было несколько, но мы всей гурьбой смогли столкнуть в воду только самый маленький плотик, сколоченный из двух брёвен. Затем я взял длинный шест и оттолкнулся от берега.

Я не раз наблюдал, как пацаны постарше запросто рассекали на этом плоту по озеру. Со стороны это смотрелось легко, но на самом деле оказалось не так. Чтобы придать плоту движение, нужно было упереться шестом в дно и силой оттолкнуться от него и при этом ещё удержать равновесие.